Сережа Павловский - Вершина угла
– Ааааооааааоо, – ответил мне Гена.
– Что он сказал? – я повернулся к Гасте.
– Мне кажется: «Пошёл на хуй», – предположил Гаста.
Я кивнул и вышел вслед за Елеанной. Она стояла у окна и плакала. Я прошёл мимо надписи про Васю, мельком взглянув на неё.
– Чего ты убежала-то? – я взял Елеанну за руку. – Могла бы посмотреть и подольше, что с тобой может стать в будущем.
Она ничего не ответила.
– Вот то, что мы сейчас видели – голова как шар, – сами торчки называют «синдром чупа-чупса», а в некоторых зубных поликлиниках для торчков с гниющими ртами даже отдельное кресло выделено, – продолжал я дальше рассказывать Елеанне всё, что слышал от Гасты, стараясь вспомнить как можно больше, потому что моих знаний хватило бы только чтобы сказать: «Наркотики – это плохо, они тебя унижают!»
– Ему, наверное, очень больно, – сказала девушка.
– Так иди, пожалей умирающего, – ответил я. – Наверняка больно, он же гниёт, он сейчас себя ассоциирует со словом «пиздец», вдаваясь во всю метафизику этого слова. От этого он ещё больше хочет бахнуться, чтобы боль ушла. Им же все конечности отрезают на хуй. Либо кисти и ступни, либо руки – по плечи, ноги – по яйца. И как такого жалеть, если он сам себя до этого довёл добровольно? А начинают чаще всего колоться вообще в вены на пальцах рук.
– Почему?
– Да чтоб дорог не было видно, чтоб родители не спалили. Бахнулся туда, руку об асфальт разодрал и спрятал следы от уколов. Или некоторые ещё берут кошку, выдавливают ей когти из лапки и – what’s up_царап себе всю кисть. А знаешь, почему они так быстро начинают гнить? – продолжал я, не дожидаясь её встречного вопроса, пока не забыл. – Если бахнулся гердосом – весь день торчишь и радуешься жизни, а бахнулся седлом – и ждёшь, когда отпустит. Они в день им несколько раз бахаются, а ты прикинь – щёлочью, кислотой и бензином бахаться, там вена на пять раз, ёпти, – завершил я цитировать очередную мысль Гасты.
– Дарова, Автор, есть сигарета?
Я чуть не подпрыгнул от этих слов и хрипловатого голоса, обернулся и увидел Маску. Он стоял в шортах и футболке.
– Привет, не курю, – ответил я и чуть не закричал в ужасе: «Гаста! Убивают!»
Маска поковылял дальше.
– Это кто? – шёпотом спросила Елеанна. Похоже, получасовое пребывание в дурке её уже сводило с ума.
– Это Маска, тоже торч со стажем, – сказал я, постепенно приходя в себя. Он так неожиданно появился и заговорил, что я чуть не обосрался от страха. – Кореш Гены, кстати, у него несколько судимостей.
– Это он в тюрьме себе сделал наколку? – аккуратно спросила Елеанна.
– Твою мать! – это меня разозлило. – Он прошёл мимо нас за три секунды, а ты успела рассмотреть его наколку!
– Он же в футболке был, – растерянно ответила Елеанна. – А что она означает?
– Она означает: восемь сроков, три побега, – сказал я. – Понятия не имею, что он себе за синеусье на киче наколол. Если интересно, догони и спроси.
– Не интересно, – помотала головой Елеанна. – Ты мне тут такие ужасы показал, я хочу домой.
– Это ещё не ужасы, а так – детский лепет на зелёной лужайке. Вот их было три кореша: Масёл, Гена и Маска – все торчки. Масёл две недели назад ласты завернул. Бахнулся в пах и залип, перестав зажимать ватой дырку, в результате потерял много крови и окочурился.
– Кошмар!
– Это не кошмар, это пиздец, – подобрал я верное название для случившегося. – А Маска, кстати, бахался в ногу, у него вообще вена на ноге стала сквозной. Гаста рассказывал, что он с одной стороны вливает перекись, а из другого конца она капает – это он так промывает рану, поэтому он теперь и хромает, – вспомнил я Маскину походку «рубль двадцать». – Гаста вообще торчков по походке узнаёт, мы даже с ним как-то стояли у аптеки и считали седловаров, они все воняли йодом, и у многих лица были в каком-то говне, а Гаста их всех видел уже метров за сто.
– Пошли отсюда, – Елеанне становилось плохо.
– Сейчас пойдём, Гасту подождём только, чтобы попрощаться, – я посмотрел на стенку возле Елеанны. – А есть вещь ещё пострашнее – коаксил. Там вообще: укололся раз – вены нет, промахнулся мимо вены – язва.
– Автор, хватит о наркотиках, – Елеанну уже передёргивало.
– Как скажешь, – я замолчал.
Да и что я сам об этом знал? Знал Гаста, а я говорил его словами. Просто я подумал о том, что на сознание маленькой девочки можно повлиять всякими страхами.
Может, я был абсолютно неправ. Опыта падания на уши у меня не было, это был первый, да и тот не с целью трахнуть девушку, а попытаться хоть чуть-чуть заставить её думать своей головой. Но и в том, что я перегнул палку, я тоже не мог быть уверен.
– Любить, – начал я читать вслух одну из многочисленных надписей на стене, чтобы немножко разрядить обстановку, – это находить в счастье другого своё собственное счастье. Не пизди! Ты всё равно какашулечка тупая. Вот! – прочитал я сразу следующее высказывание в сердечке, но, кажется, оно было лишним, и атмосфера в подъезде стала ещё хуже. – Хорошая мысль про счастье, – добавил я, чтобы не стоять в тишине, – тут просто философы тусят.
– Это и есть фраза немецкого философа, – ответила Елеанна.
– А я не знал, – сказал я. – Нас в церковно-приходской школе только побираться учили и чтобы в любую погоду могли простоять сколько угодно.
– Ха-ха-ха-ха, – засмеялась Елеанна.
– А я ещё случай вспомнил, Гаста рассказывал. Какой-то торчок уверовал, чтоб соскочить, и ушёл в монастырь. Его батюшка отправлял деньги на храм собирать. А он однажды не выдержал и ширнулся на собранные деньги. И так он находил деньги на ширево, а батюшке говорил, что ничего не давали, – заканчивая говорить, я сам засмеялся, потому что подобное использование веры в целях собрать на дозу мне казалось невероятным. – Просто прикинь: люди думали, что давали деньги на строительство храма, а они уходили на строительство дорог.
– Ну чё вы тут? – к нам вышел Гаста.
– А ты чё? – повернулся я к нему.
– Всё, насмотрелись, или ещё к какому-нибудь торчебосу зарулим?
– Насмотрелись, – кивнула Елеанна.
– Мимо нас Маска проходил, – вспомнил я.
– Да, он тоже заходил к Гене, посочувствовал другу, вмазанный уже прямо с утра.
– Это у него поэтому был хриплый голос?
– Да.
– А как они не попадаются, если колются вместе, а у кого-нибудь потом передоз? – спросила Елеанна, адресуя свой вопрос Гасте.
– В смысле – не попадаются?
– Если приедет «скорая», они же ещё и милицию могут вызвать.
– А они передознувшихся братанчиков выносят в подъезд, чтоб хату не спалить, и всё. Могут и труп вынести. Потом кто-нибудь из жильцов звонит в «скорую». Приезжает «скорая», если торч жив, они ему колют налоксон и сваливают.
– А это что такое? – спросил я, подумав: «Этот сейчас до вечера может про торчков рассказывать».
– Какая-то херь, с помощью которой действие наркотика на человека прекращается, он выходит из передоза, приходит в себя и через минуту может уже убежать от «скорой» куда подальше.
– А как вообще случается передоз? – продолжала спрашивать Елеанна.
– Ты же сказала, что тебе уже хватит? – влез я.
– Я такого не говорила, – отмахнулась Елеанна и посмотрела на Гасту.
– Когда долгое время бахаешься разбодяженным гердосом… ну, в смысле, для веса в порошок могут насыпать бутор и из дозы сделать две, допустим. Бодяжить могут хоть стиральным порошком, хоть извести со стенки в подъезде наскрести. И чтоб вогнать себе в вену поменьше бутора, торчки набирают раствор в баян через ватку. А потом как-нибудь попадается гердос почище, не рассчитываешь норму – передозняк, – пожал плечами Гаста. – У нас был один такой торч – Сопливый, жадный очень, вот он как раз сдох от передоза. Где-то намутил чистого гердоса и бахнулся один, здорово не рассчитав и прилично перепрыгнув свою привычную дозу.
Я не знал, кто это такой, но сразу вспомнил рисунок брызгающего члена с крылышками.
– Короче, мы погнали, – вновь разгоревшийся интерес Елеанны к торчкам меня не обрадовал. Тем более раз она стала у Гасты всё спрашивать, значит, догадалась, что я в этом вопросе профан. Да и хули там было догадываться? Я же сам ей об этом сказал.
– Давайте, спасибо, что зашли, – попрощался Гаста. – Словимся, братик.
– Ага, спасибо, что показал нам гнилого торчебоса, – ответил я взаимностью.
– Гене спасибо, что начал гнить, – ответил Гаста.
– Хе-хе, – злорадно усмехнулся я.
– Смех смехом, а пизда кверху мехом, – задумчиво произнёс Гаста. – Ой, извините, это я так, о своём, – он посмотрел на Елеанну. – Пока!
– Пока! – засмеялась девушка.
Мы вышли из дурки. Я пошёл провожать её домой.
– Ну как, круто сходили? – спросил я у девушки.
– Ужасно! – похоже, она впечатлилась настолько, что ещё долго не забудет опухшего Гену. – И соскочить уже никак нельзя?
– Да нет у тебя никакой зависимости! – ещё раз повторил я. – Меньше об этом думай. Твоими таблетосами даже передознуться нельзя.
