Вячеслав Малежик - Портреты и прочие художества
Но, как и любое правило, это тоже имеет исключение. Встречались на моем пути персонажи, которые меня порабощали. Нечасто, но встречались, и приходилось порой прилагать определенные усилия, чтобы вырваться из клетки, в которую меня засаживал более сильный «эгоист». Одну из таких историй я и хочу вам рассказать.
Он был единственным сыном какого-то супер-пупер-засекреченного разведчика, который резиденствовал вместе с женой в Америках, в самых что ни на есть Штатах. А сын ихний, Слава Порфирьев, взрослел, мужал и знакомился с жизнью как таковой в шикарной папенько-маменькиной квартире на Садовом кольце, рядом с посольством пресловутой Америки. Я думаю, никому не надо объяснять, что такое была квартира в советские времена для молодого парня. Это статус, это возможности, это последнее твое слово при решении вопроса – где и во сколько на праздники, это – возможность привести девчонку, хотя в этом деле Славик был, пожалуй, скорее робок, чем успешен. Но все равно – великосветский салон «За полночь» работал регулярно. А порою там зависали и не на одни сутки. Наверное, от резидента шли суровые депеши домой в Москву, наверное, были звонки с просьбами учиться. Но никакая виртуальная беседа не заменит общения отца с сыном, когда она продолжается изо дня в день.
Короче, Слава научился выпивать, и особенно это хорошо у него получалось, когда угощали. Буду справедливым и скажу, что он закончил ВГИК и был подающим надежды. Не знаю, участвовал ли папенька в трудоустройстве нашего героя на телевидение или нет. Это и не важно… С его фамилией не нужно было и рекомендаций – все бы сделали, чтобы не связываться. Но повторюсь, Слава был небесталанным парнем. На телевидении ходили легенды о том, как классно снимает он музыкальные программы, и о том, как папа в очередной раз спас его от тюрьмы.
Однажды после окончания очередной съемки в Кишиневе, он вылетел в Тбилиси делать для ТВ новый фильм о музыкальном народном творчестве Грузии. Что такое Молдавия в советское время, объяснять, я думаю, не стоит. Республика, где вина было больше, чем воды. Естественно, Слава был упакован вином под завязку. Две канистры, одна с «Рошу де Пуркарь», вторая – с «Негру де Пуркарь» позволили начать праздник еще в аэропорту Кишинева. Угощались все, до кого можно было дойти в салоне самолета. Сначала стюардессы «с пониманием» относились к съемочной группе из Москвы, но потом… Примерно через час после взлета Славины познания в географии и в ходовых качествах ТУ-154 привели его к мысли, что лайнер находится в зоне сочинского аэропорта. Слава решил, что это судьба, – надо приземлиться и искупаться в Черном море. Он решительно двинулся в кабину пилотов с требованием посадить самолет сейчас же. В отличие от террористов конца ХХ – начала ХХI века в руке у него был не пистолет, а стакан с вином. Славу забрали в кутузку, но через два дня освободили. «Непотопляемый» – то ли с восхищением, то ли с удивлением, а может, с завистью говорили о его приключениях на ТВ.
Так вот, Слава Порфирьев был, если вы не забыли, о чем я говорил в начале своего повествования, тем самым человеком, которому я не мог сказать «нет» и который фактически вил из меня веревки. Я сейчас не помню, как мы с ним познакомились. Думаю, что он позвонил мне с редакционным заданием обсудить со мной, а по возможности, и задействовать меня в одной из съемок телепередачи. Мы встретились, и первым, что он мне сказал, было:
– Мне не нравится, как ты поешь, у тебя для этого нет никаких данных, но у тебя есть мелодический дар. Я тебя раскручу…
Честно говоря, к тому времени я, наоборот, уже привык к комплиментам, которые отпускали по поводу моего голоса и умения доносить текст песни. Но в этот раз у меня язык будто прилип к небу, и я не посмел… Да-да, не посмел возразить и сказал:
– Хорошо, и что от меня требуется?
– Вот тебе два текста, один Н. Денисова «Картина любви» для Паши Смеяна и Ветлицкой, а второй С. Кирсанова «Зеркала». Сочини песню, споет Ирина Понаровская.
– Хорошо, я попробую.
Я сделал эти песни. Причем, сначала была песня для Смеяна и Наташи Ветлицкой. Нужно сказать, что для меня это была шикарная работа. Песня была лейтмотивом передачи. Слава был по отношению ко мне корректен, и то, что обещал, – делал. Кстати, впоследствии на инструментальную фонограмму «Картины любви» я сделал наложение, и сейчас эта песня скорее ассоциируется со мной. А тогда…
– Я думаю сделать программу «Зеркала» в стиле барокко. Хочу, чтобы сыграли музыканты симфонического оркестра. Мне песня нужна в понедельник.
– Я не успею, я уезжаю в Киев, – пытался возразить я.
– У тебя три дня.
Не имея никакого опыта в оркестровке, тем не менее я в Киеве со струнным квартетом записал инструментальную фонограмму. Но была маленькая лажа – Понаровской не было в Москве.
– Хорошо, пой сам… Но все равно поешь ты плохо!
Таков был вердикт Порфирьева. Я поглубже засунул свое самолюбие и спел «Зеркала», а потом и снялся с ними в программе. Судя по тому, как радостно при встрече со мной Слава потирал руки, программы начальству понравились. И он все чаще стал меня называть своим талисманом. И подоспела следующая съемка. Я, честно говоря, еще не догадывался о степени зависимости моего режиссера от алкоголя, и, когда он приехал ко мне домой обсудить очередной сценарий, спокойно отреагировал на фразу:
– Водка есть?
– Конечно, есть.
– А что-нибудь к водочке?
– Найдем.
Должен сказать, что в этот период я холостяковал, так как моя жена с сыном отдыхали на море. Поэтому мужская компания, водка, гитара, стопка писчей бумаги, естественно, стопка для водки и вдохновение.
Я вспомнил песню «Последний трамвай», и вокруг этого трамвая мы накрутили сценарий.
– Ай да Слава, ай да сукин сын, – кричал и топал ногами Порфирьев, восхищаясь то ли мной, то ли собой.
Бедные соседи внизу… Хорошо, они иногда тоже выпивали и гуляли, поэтому к шуму из нашей квартиры относились с пониманием. И все равно я никак не мог дождаться конца работы над сценарием.
Кто меня знает, тот помнит, что я в основном делаю вид, что пью. Практически к трем часам ночи бутылка была пуста. В Славе булькало граммов четыреста пятьдесят. Вдруг он взял телефон и начал набирать номер.
– Куда? Поздно… Давай завтра.
– Сегодня… Все надо делать сегодня…
Во время зуммеров мне было приказано взять гитару… Еще он успел объяснить, что это его единственная и роковáя любовь.
– Раз рóковая любовь, мне петь рок-н-ролл? – тупо спросил я.
– Ты будешь петь то, что я скажу…
Наконец трубку на том конце сняли. Как я потом узнал, это была замужняя женщина, известная актриса, причем Слава любил ее платонически и этим в своих глазах поднимал себя на необозримую высоту. Был короткий разговор, потом фраза:
– Он сейчас тебе споет… «Расставайтесь, любя», пожалуйста, – это уже мне.
Я спел балладу… Самое интересное, что ни меня, ни художественного руководителя «телемоста» не послали. Я извинился и пожелал даме спокойной ночи.
– Я тебе этого никогда не забуду. Спасибо.
Мы сняли трамвайные страсти, и я улетел в Гагру к семье. В конце августа вернулись из отпуска в Москву, с ансамблем «Пламя» через пару дней я улетел в Сочи. Десятого или одиннадцатого сентября я был снова дома. Воссоединение семьи… Потом жена ушла по делам, и практически сразу раздался телефонный звонок. Это был Порфирьев.
– Приезжай на Киевский. Если не приедешь, я сдохну.
– Что с тобой?
– Приезжай, при встрече все расскажу…
Около главного входа в Киевский вокзал на парапете сидел Слава… Сказать, что он пьян, – не сказать ничего. В те годы, может быть, только фотографии Маккартни на альбоме «Let it be» говорили, что трехдневная щетина может выглядеть стильно. Обычно подобная небритость утверждала, что человек либо бомж, либо пьет который день.
Слава взял меня за руки. Его руки были холодные, как лед.
– У тебя деньги есть?
– Есть.
– Если я сейчас не выпью, то мне будет кирдык.
– Что случилось?
– В Феодосии есть доктор… Довженко… Короче, он меня закодировал, загипнотизировал… В общем, снял со стакана. Но при этом я год должен был не пить. После съемки «Трамвая» я с мамой летал в Феодосию, и он меня… А я… В общем, я сорвался.
– И что теперь?
– Если я не выпью, то… Ты помнишь как Высоцкий? Даль?
– Хорошо, давай я подниму в Москве всех своих знакомых…
– Меня раскодировать может только Довженко, поэтому ничего не делай. Сейчас пошли, здесь есть пивная. Мы дадим пивка, а потом поедем к тебе… У тебя водка есть?
– Думаю, есть…
– Ну, вот, пошли.
Мы пошли, он пил и рассказывал мне, как мы будем добираться до Феодосии. И я, словно загипнотизированный его волей, не мог сказать ни слова против.
После второй кружки руки у него согрелись, и мы поехали ко мне домой.
Все происходило (благо жена отлучилась по делам), в тех же декорациях, что и летом. Слава напивался в ускоренном режиме. Я же пытался дозвониться до его отца, ну, помните, резидента-суперагента, который вернулся в Москву? Я однажды имел с ним, то есть с отцом, беседу, и он слезно просил, если Слава… то… И он моментально приедет. Слава напивался, а телефон молчал, как партизан.
