Александр Ахматов - Триокала. Исторический роман
Мемнону пришлось самому вытащить лодку на прибрежный песок, чтобы ее не унесло течением в море. После этого он, ощупывая в темноте каждый камень, стал подниматься вверх по крутому скалистому берегу.
Южные ворота Ортигии по ночам запирались, но в этой части острова можно было пройти за ограждавшие его стены берегом ручья Аретусы. На обоих берегах ручья, друг против друга, стояли крепостные башни. Во время осады они надежно защищали это место со стороны моря.
Мемнону все здесь было хорошо знакомо. Отсюда он много раз пробирался в гостиницу Видацилия, где под видом богатого путешественника знакомился с людьми, занимавшимися морской торговлей, и выведывал у них нужные пиратам сведения о движении торговых судов и перевозимых на них товарах.
Он пошел по тропинке, тянувшейся вдоль правого берега ручья, стараясь не производить шума. По ночам вдоль крепостной стены по всему побережью Ортигии патрулировали солдаты городской стражи. Мемнон крадучись обошел южную башню и стал подниматься вверх по склону возвышенности, на которой была расположена гостиница.
Вскоре он добрался до знакомой ограды летней трапезной. Перелезть через ограду не составило для него труда. Очутившись в трапезной, Мемнон, осторожно ступая, двинулся вдоль ограды в сторону здания гостиницы.
Он был почти уверен, что Видацилий поселил Ювентину в сторожке у входа в трапезную. Сам он, время от времени посещая Сиракузы, несколько раз устраивался на ночлег в этой комнатке.
Видацилия и его слуг Мемнон не хотел будить. Ему хотелось увести Ювентину из «Аретусы» без шума и свидетелей.
Пройдя через трапезную, он вскоре очутился возле двери сторожки. Дверь оказалась не запертой и приоткрылась от легкого толчка.
В это время, выглянув из-за туч, ярко засияла луна. Чтобы свет от нее проник в комнату, Мемнон распахнул дверь настежь и сразу увидел девушку, спавшую на кровати в углу перед небольшим треножником.
С сильно бьющимся сердцем Мемнон вошел в комнату. Лежавший на полу толстый ковер скрадывал звуки его шагов, и он совершенно бесшумно приблизился к спящей.
С той минуты, когда Гиппий сообщил ему страшную весть о гибели Ювентины, образ ее преследовал его и днем и ночью. Все это время он носил мучительную боль в сердце, и уже на Крите дал самому себе клятву в вечной ненависти к римлянам, считая их кровными своими врагами, погубившими самое дорогое ему существо. Он мечтал о страшной мести, грезя мятежами рабов и кровавыми битвами их с римскими легионами.
Двадцать дней назад он со страстной убежденностью доказывал Требацию и членам конвента Новой Юнонии, что, оказав помощь сицилийским рабам-заговорщикам и подготовляемому ими восстанию, пираты свяжут руки Риму, который уже готовится к походу на Крит и Киликию. Он говорил, что восстание очень скоро охватит всю Сицилию благодаря «широко разветвленному заговору рабов от Сиракуз до Лилибея», хотя никакого заговора еще не было даже в зародыше. Но Мемнон на все был готов в своей жажде мести. Если бы он знал тогда, что Ювентина жива! Наверное, вел бы себя иначе. Уехал бы вместе с нею в Кидонию, и там прожили бы они вдвоем свой век тихо и незаметно, как советовал мудрый Эпикур. Увы! Теперь он связан был клятвой, принесенной им перед членами конвента, и должен был до конца дней верой и правдой служить Новой Юнонии…
Он наклонился над лицом девушки, жадно вглядываясь в любимые черты. Ювентина спала, дыхание ее было спокойно, губы по-детски шевелились во сне, маленькая рука свисала с кровати.
Ему не хотелось ее будить, но нужно было спешить. Он опустился на колени перед кроватью и стал покрывать руку девушки горячими поцелуями.
Ювентина проснулась и, приподнявшись на постели, испуганно прижалась спиной к стене.
– Кто здесь! – вскрикнула она, широко раскрыв глаза.
– Не бойся, радость моя! Это я! – тихо отозвался александриец.
– Мемнон!
Она бросилась к нему и обвила руками его шею. Он поднял ее на руки, как ребенка, и губы их слились в страстном поцелуе. Оба трепетали от счастья, наслаждаясь этими первыми мгновениями радостной встречи.
Объятия и поцелуи продолжались довольно долго. Наконец, Мемнон, оторвавшись от любимой, осторожно поставил ее на ноги и прошептал:
– Надо уходить. Завтра на рассвете сюда должны нагрянуть солдаты с обыском. Твой старый знакомый Клодий выведал, где тебя искать…
– Клодий? – изумилась Ювентина. – Вчера вечером он пытался меня задержать… Но откуда ты знаешь?
– Этим же вечером я был в его доме. От Клодия я узнал, что ты жива, но не мог этому поверить. Потом случайно встретил Вария…
– Ты сказал, что был в доме Клодия? Я ничего не понимаю… У меня голова кругом идет.
– Я должен был встретиться с ним по поручению Требация. Помнишь о подслушанном тобой разговоре между Клодием и Сальвидиеном? Кто мог подумать тогда, что мне придется участвовать в этом деле? Теперь я главный посредник между Требацием и Клодием. Потом расскажу тебе обо всем подробнее. А сейчас собирай все свои вещи. Затемно мы должны добраться до Трогильской гавани. Оттуда мы уйдем на каком-нибудь корабле, следующем в сторону Катаны…
– Катаны? – переспросила Ювентина
– Неподалеку от этого города находится вилла, на которой ты будешь чувствовать себя в полной безопасности, – торопливо пояснил Мемнон. – Потом, потом я обо всем тебе расскажу…
Они покинули гостиницу тем же путем, каким Мемнон пробрался в нее.
Перескочив через железную решетку, ограждавшую трапезную, александриец принял от Ювентины ее узел с вещами. Вслед за тем сильные руки его подхватили девушку и бережно перенесли над острыми зубьями ограды.
– Прощай, «Аретуса»! – тихо сказала Ювентина.
Но в голосе ее не было сожаления. Она чувствовала себя узницей, совершившей удачный побег.
Они благополучно добрались до берега бухты. Лодочник по-прежнему спал на дне лодки, не подавая ни малейших признаков жизни: не было слышно даже храпа. Будить его не имело смысла. Мемнон стащил лодку на воду и удерживал ее за корму, пока Ювентина пробиралась в ее носовую часть.
Вскочив в лодку, александриец взялся за весла. Он вывел лодку из бухты и направил ее вдоль берега острова в сторону Малой гавани.
* * *
Менее чем за час ониобогнули весь восточный берег Ортигии и вошли в Малую гавань. Иначе она называлась еще Лаккийской.
Мемнон стал грести осторожнее, так как в темноте можно было столкнуться с каким-нибудь судном, стоящим на якоре. Лаккийская гавань была мелководной. Здесь стояло множество легких кораблей.
По пути Мемнон, налегая на весла, короткими фразами рассказывал Ювентине о приморской вилле в области Катаны.
– Вилла принадлежит Гаю Гереннию. Старик родом из Рима… В свое время он был горячим приверженцем Гая Гракха и вынужден был покинуть родной город после гибели своего кумира… Требаций помог ему деньгами, но с условием, чтобы тот приобрел виллу на восточном побережье Сицилии, где пираты теперь оставляют на хранение свою добычу, а также раненых или заболевших товарищей… Человек он неплохой, с ним ты легко поладишь… Имение не очень велико… Несколько десятков рабов и рабынь… Кроме них на вилле обитают пятеро искалеченных в боях пиратов… народ, по правде сказать, грубый, но, в общем, безобидный… Меня они хорошо знают, потому что раньше я был там частым гостем… Место живописное… Город Катана всего в трех или четырех милях от имения… Ты можешь посещать его в любое время… Старинный и красивый город… Театр… Это разнообразит твою жизнь. В праздники, а порой и в будни там можно посмотреть интересные представления… Одним словом, очень скучать там тебе не придется…
Около полуночи лодка пересекла Лаккийскую гавань и уткнулась носом в берег.
Лодочник зашевелился во сне и даже промычал что-то нечленораздельное, но тут же смолк.
– Мошенник, – сквозь зубы бормотал Мемнон, помогая Ювентине выйти из лодки. – Я сделал за него всю его работу.
Он вытащил лодку на песчаную отмель. Потом они пошли берегом моря к чернеющей на фоне звездного неба башне Галеагры44, которой заканчивалась внешняя стена города, охватывавшая Тихе, Неаполь и южный склон Эпипол. Эта мощная башня, возвышавшаяся на стыке внешней городской стены и стены Ахрадины, являлась главным укрепленным пунктом города со стороны моря. С высоты ее можно было обстреливать из луков, скорпионов45 и катапульт всю Лаккийскую гавань, если бы в нее ворвались вражеские корабли.
Когда они поднялись к башне, Мемнон положил на землю узел и пододвинул ближе к стене один из валявшихся вокруг грубо отесанных камней, оставшихся здесь еще со времени строительства башни.
Мемнон сел на камень, прислонившись спиной к стене, и позвал Ювентину:
– Иди ко мне! До рассвета осталось немного. Постарайся заснуть.
