Ирэн Роздобудько - Последний бриллиант миледи
Влада накинула легкую ночную рубашку, расстелила постель, включила небольшую лампу над ней и достала из маленького бархатного ридикюля, который всегда носила с собой, сверток с камешком… В полумраке каюты он, как павлин, сразу же распустил свои яркие лучи, осветил лицо, заставил сиять ладонь и трепетать сердце. «Это – я», – вдруг подумала Влада.
Холодный мертвый камень светился и заставлял светиться все вокруг. «Кто ты? – обратилась она к нему. – Неужели ты – обычная стекляшка? Откуда ты взялся? Зачем? Кто и когда создал тебя и почему расстался с тобой?..» Она вспомнила, как недавно читала книгу Милорада Павича «Русская борзая»: «Настоящий ли бриллиант – проверить нетрудно: положите его на язык и вкус во рту изменится…» Влада положила камешек в рот. Великий мистификатор не ошибся – во рту разлился прохладный мятный вкус. «Господи! Я совсем сошла с ума! – подумала Влада. – Разве можно верить писателям?»
Тихий стук прекратил ход ее отрывочных мыслей, она быстро спрятала камень, накинула пеньюар и подошла к двери. Снова видеть Ярика ей не хотелось. Она приоткрыла дверь. На пороге стоял Жан Дартов…
* * *…На пороге стоял Дартов – в своем безупречном белом костюме, с бутылкой «Асти-Мартини» в одной руке и розой в другой…
– Не кажется ли вам, что спать в такую чудесную ночь – преступление?
– Мы знакомы? – надменно спросила Влада.
– Почти, – спокойно ответил тот. – Из-за вас потерял голову мой лучший друг. Кроме того, вы стали объектом пересудов всех мужчин этого парохода.
– Мне кажется, что я не давала для этого никаких оснований.
– Вы дали эти основания одним своим присутствием в этом зверинце!
– Вот как?.. Вы пришли меня наказать?
– Конечно же! Вы – тот бриллиант, который должен блистать. А вы спите…
– А вы способны отличить бриллиант от обычного стекла?
– Да. Разрешите? – он сделал шаг вперед и протянул ей розу.
Она размышляла лишь мгновение.
– Подождите.
Влада закрыла дверь, застелила постель, поправила прическу и украдкой бросила взгляд в зеркало.
– Проходите, – пригласила она незваного гостя.
Дартов вошел и поставил бутылку на столик, потом достал из карманов два высоких хрустальных фужера. Влада улыбнулась. Во всех его движениях чувствовалась уверенность.
– Итак, вы пришли спасать своего друга…
– Боюсь, ему уже ничего не поможет… – Он внимательно посмотрел в ее глаза. Это был именно тот «коронный» дартовский взгляд, от которого теряли рассудок поклонницы, – взгляд обольстителя Паратова в исполнении Михалкова.
– Он что, умер? – непринужденно спросила Влада, разбивая вдребезги этот бархатный взгляд.
Дартов рассмеялся.
– А это должно произойти? Вы – преступница? Представляете, какой сюжет! Таинственная женщина на пароходе, который впоследствии превращается в «летучий голландец»!
– Ну, это вы мастер таких сюжетов, вам виднее… Итак? – она, теряя терпение, посмотрела на него. – Что вас привело сюда?
– Итак, – подхватил он, – выпьем этот чудесный напиток. И познакомимся поближе. Вы писательница?
– Нет.
– Неужели вышивальщица – по вас не скажешь…
– Нет.
– Слава богу! Тогда вы – автор того каменного панно, которое мы везем в Ялту и которое, как святыню, охраняют три цербера в гражданском…
– Чушь! – засмеялась Влада. – Я тут сама по себе. Вот и вся тайна.
– Нет, нет, нет! Тайна должна быть! – улыбнулся Дартов, откупоривая вино.
– Посмотрим… А вас я знаю.
– Читали что-то? – быстро отозвался он, бросая на нее острый взгляд.
– Первый роман – «Белым по белому», кажется… («Еще когда он не был бредом сумасшедшего…» – добавила она про себя.)
– Понравилось?
– Это похоже на допрос, – снова улыбнулась она. – Понравилось. Но… Не представляю, как это мог написать такой успешный человек, как вы. Это суровая проза… Она не сочетается с вашим… костюмом. Вы пытаетесь говорить на равных с известными личностями, даже спорите, а… ваши интервью слишком тривиальны. Как такое может быть? Впрочем, меня это не касается! Ваше здоровье!
Он пил, не сводя с нее взгляда профессионального ловеласа, и она поняла, что немало невинных жертв не устояло перед этими глазами, черными и затягивающими, как два тоннеля.
– Вы действительно интересная женщина. Теперь я понимаю Ярика… – он ненадолго замолчал. – Я давно думал о том, что вы сказали. О своем (он сделал ударение на этом слове) праве говорить с тем, с кем хочу! Тот, кто берется за перо, волей-неволей вступает в диалог со своими кумирами. И разница лишь в том, что для одних собеседниками или оппонентами становятся Гамсун, Воннегут или Кортасар, а для других – авторы комиксов о черепашках Ниндзя! И этот диалог определяет отношение к миру или, наоборот – противопоставление миру себя и себе подобных. Без оппонента был только Господь Бог. Он спорил или соглашался с самим собой. Ведь сказано в Священном Писании: «И увидел Бог, что это хорошо!» Но с чем он сравнивал то, что смастерил, чтобы определить это как «хорошо»? Вот в чем вопрос. Скажи, с кем ты говоришь, и я скажу, кто ты… Я отдаю предпочтение беседам с великими мира сего. И мой костюм при этом не имеет никакого значения!
Влада заметила, что, жестикулируя, он пролил чуточку вина на свой стильный белый галстук.
– Снимите галстук, вы его совсем испортили. Надо замыть…
– А? Да… да… – отозвался Дартов и покорно снял с шеи галстук. – Можно, я закурю?
– Пожалуйста. Я открою иллюминатор…
Свежий воздух ворвался в каюту.
– Извините, я вас напугал, – опомнился Жан.
– Нисколько. Я не хотела вас обидеть. Костюм у вас просто замечательный! И закончим на этом.
– Закончим… – согласился он и опустил голову на грудь.
– Вам пора в постельку! – улыбнулась она. – Думаю, вы сегодня немного перебрали и этот бокал был вашей последней каплей, не так ли? Идите к себе! Насколько я знаю, вас ждет жена. Кстати, гораздо загадочнее, чем я! Все только о ней и судачат. Мол, это ваша турецкая пленница… Вы создали себе демонический имидж!
– Жена? – отвлекся от своих мыслей Дартов. – Да, да, жена… Я забыл… Это не жена…
– Неужели – молодой холостяк? – продолжала иронизировать Влада. Дартов поднял на нее свои тяжелые хмельные глаза, и она сразу прекратила веселиться: что-то знакомое и близкое мелькнуло в этом взгляде – «что с вашими глазами?..»
– Вы любили когда-нибудь? Вы знаете, что такое любить пустоту? Что вы можете об этом знать!
Он быстро поднялся и, сдержав свои чувства, сказал:
– Простите. Мне пора. Рад был с вами познакомиться… Кстати, Ярик говорил, что у вас удивительное имя, забыл, кажется…
– Милена, – подсказала Влада и протянула ему руку. Он пожал ее, и Владе показалось, что рука попала в тиски.
– Доброй ночи, – попрощался Дартов, – мы еще встретимся…
– …В аду?
– Это была бы замечательная встреча!
Он осторожно закрыл за собой дверь. Его белый залитый вином галстук осталась лежать у нее на столе.
* * *Дартов нетвердой походкой преодолевал длинный коридор, покрытый красной ковровой дорожкой. «Эта тоже ничего, – рассуждал он. – Хотя, по большому счету… Все – пустыня…»
…Ему всегда всего не хватало, всего казалось мало. Если бы мог, он бы заглотил весь мир. Но это не спасло бы его от вопроса – что дальше? Он понимал, что эта ненасытная жажда – следствие давней «детской травмы», когда от родителей, людей простых (мать и отец работали на металлургическом заводе), услышал: «Ты – ничтожество! Из тебя никогда ничего не получится! И не старайся!» С тех пор он постоянно пытался доказать им, себе, миру, что он – есть на белом свете. Фокус с тем давним стишком-гимном удался и позволил двинуться дальше. Но теперь он мечтал остановиться и понимал, что есть только одно, что способно дать забвение: ТА женщина…
…Он увидел ее в Париже, дома у переводчика Огюстена Флери. Если бы не дождь в сумерках, в шорох которого так органично вплеталась музыка Леграна, лившаяся из приемника, если бы Огюстен не оставил его одного, выйдя за чем-то в магазин, если бы не чудаковатое пристрастие хозяина к старинным канделябрам, которые вечером освещали помещение, если бы не еще с десяток подобных мелочей-совпадений, действующих на подсознание, Дартов, возможно, избежал бы той болезни, которая поразила его в половине девятого вечера в самом центре Парижа осенью во вторник года 1992-го.
Дождь в Париже… Красные и синие зонтики, шуршание шин, шелест плащей, сумерки и музыка где-то внизу, сиреневые пятна света на тротуарах… Он сидел, по плечи утопая в кресле, и блики от десятка свечей играли на обитых шелком стенах. Дождь в Париже вечером имел имя и лицо Жака Превера…
«Помнишь ли ты, Барбара,
Как над Брестом шел дождь с утра,
А ты,
Такая красивая,
Промокшая и счастливая,
Ты куда-то бежала в тот день, Барбара?..
Бесконечный дождь шел над Брестом с утра[1]…»
процитировал Дартов и поднес к лицу бокал с бордо: в нем тут же запрыгали пурпурные искры. Дартов взял в руки тяжелый канделябр и решил пройтись по квартире. Идти дальше гостиной без сопровождения хозяина было неловко, но любопытство взяло верх. Дартов открыл белую дверь, ведущую в спальню. Здесь тоже горела свеча. Она тускло освещала только один угол, и в том углу он увидел ЕЕ. Картину. Она была небольшого размера, немного затертая, старинная, в тяжелой облупленной раме. Но все это не имело значения! На него смотрела женщина. Ее лицо было таким живым и подвижным, что Дартов невольно прислушался – ему показалось, что она с ним разговаривает.
