Николай Коротков - С трудом о прошлом, о былом. Очерки о жителях д. Верхние Таволги
Место захоронения Самуила Короткова. Хутор Нагорный Ростовской области
Живут там душевные, порядочные и ответственные люди, которые с абсолютным пониманием отнеслись к обращению о приобретении сведений о Самуиле. Направляя сюда информацию об обстоятельствах его гибели, они прозаично и проникновенно свидетельствуют, что над могилами павших героев склонилась ива. Временами ивы, как и люди, видимо от горя, по-настоящему плачут… На каждом листочке – слезинка. В них тысячами искр отражается солнце. При дуновении ветра хрустальные капли падают на землю. Кого оплакивают ивы? Не тех ли, чей покой охраняет стоящий на постаменте у братской могилы гранитный солдат с автоматом? Ивушки этого знать не могут, потому что выросли они позже и тех грозных дней не помнят. Знает об этом только матушка-земля. Много она повидала на своём веку и хорошо помнит то, безмолвным свидетелем чего являлась…
Перед входом в техникум на стене висит скромная памятная доска с фамилиями погибших в боях Великой Отечественной. Спасибо добрым людям за то, что хоть как-то хранят память о них, ушедших из этих стен на войну, убитых и оставшихся навсегда молодыми. Кем бы и Самуил Дмитриевич, и они стали? Кто-то, может, крупным руководителем, кто-то – известным ученым… Кто об этом поведает?.. Ясно одно: они бы были настоящими людьми, способными только на созидательные, добрые и светлые дела. Исполнив солдатский долг, пожертвовав собой, они, убитые, повсюду лежат: кто погребён, а кто-то нет, кто в братских могилах, а кто-то под безымянными буграми, кто отпетый, а кто-то нет. Им ничего уже не нужно и они ни у кого и ничего не попросят. Они нужны нам, живым и живущим после них! Немеркнущая память о них должна храниться в семейной летописи и передаваться от старших к младшим. Не помнящим родства и того, чем жили предшественники-предки, не прожить более-менее полноценно, ибо только память о них придаёт силы.
На месте захоронения Филиппа Короткова. Калининская область, Осташковский район, д. Лучки. Здесь же похоронены земляки – Колногоров Сергей Феофанович и Колногоров Феоктист Антонович.
Опалённые войной
Все живут и думу думают,
А думушка одна:
Как бы весточку услышать,
Что закончилась война…
Шёл третий год войны. Скорбное и тяжёлое было время. Думалось, конечно, матери двоих сыновей всякое… Думалось, что придёт время и будет она отправлять парней в армию. Служба – дело святое, и долг предназначенный они должны исполнить. Всё было бы ладно, когда по сроку и по времени, но чтобы вот так-то, вот сразу… Ведь нет старшему и семнадцати, а его под ружьё!.. Неласковым холодным ноябрьским утром сорок третьего вывела Марья своего первенца Назара за порог родного гнёздышка. Собрала котомку походную, положила в дорогу всё лучшее, что имела (война, жили-то бедно и голодно), настряпала постряпушек и отправляла своего помощника, свою кровинушку в неизвестность. Только ей одной было ведомо, сколько бессонных ночей позади, сколько сил было вложено, чтобы выпестовать-взрастить такого крепыша. Желанный первенец рос крепким, смышленым парнем, хорошо учился в школе. Только мало было ему отмеряно по-детски беззаботно порезвиться. До обидного немного пожилось его отцу, Василию Игнатьевичу. Мастеровой мужик, сапожник, пимокат, умер в сорокалетнем возрасте от язвы. Приступ болезни приключился в лесу, и пока вывезли оттуда по лесным дорогам на лошадёнке, организм не выдержал… Все мужские заботы после этого легли на неокрепшие плечи подростка. Помогал матери, работавшей в колхозе, выполнять дневные нормы и зарабатывать трудодни. Помимо всего, приходилось также опекать младшего брата Лаврентия.
А вообще-то, судьбы двух из четырёх сестёр – старшей Федоры и младшей Марии, были похожи, как две капли воды.
У Федоры Варфоломеевны муж умер в 1934-м, а у Марии – в 1935-м. Отца Варфоломея Ивановича власти объявили кулаком и вместе с матерью Марией Ильиничной и младшим сыном Мелентием выселили в Лёвиху, где осудили на три года лагерей. Находясь на исправлении, почти семидесятилетние старики, воспитавшие шестерых детей, умерли где-то за Ивделем, на реке Вишере, от голода. В самом начале войны старшая Федора отправила на фронт двоих сыновей, а чуть позже – ещё одного. Первым, в октябре 1941 – го, погиб Филипп, а через год, с небольшой разницей в две недели, убили Ермолая и Самуила. Чернее чёрного ходила мать – столько горя свалилось, ведь троих сыновей унесла война. Общее горе и война ещё больше сплотили двух сродных братьев – Назара и пятого сына Федоры – Галактиона. Им обоим мало досталось пребывать в детстве. Оставшиеся за старших из мужиков, они все заботы по хозяйству приняли на себя. Огородные дела, заготовку дров и сена делали сообща. Работали до изнеможения, не зная отдыха, никогда не отвлекались на перекуры. Полуголодные, делали всё, как умели, но делали всё, умучивая друг друга.
В них присутствовала какая-то не подростковая, а взрослая внутренняя ответственность.
Подростка Галактиона определили в шахту Осиновского рудника, а Назар, постарше его на десять месяцев, повесткой востребовался военкоматом. Итак… Простая серая бумажка, но в ней ясно и чётко обозначено: такого-то и во столько-то явиться…
Повестки в тот день получили ещё в шестнадцати домах. Семнадцать человек, в основномтакихже подростков, провожали таволжане 19 ноября 43-го. Рёв стоял по всей деревне. Ещё бы! Шёл третий военный год, а столько похоронок, столько чёрных вестей. У Федоры троих сыновей унесла война, а у её же старшей снохи Анны Осиповны погибли трое братьев: Филипп Осипович, Семён Осипович, Федул Саввинович Коноваловы, а Фома Коновалов воевал. Сама она тоже стала солдатской вдовой. У золовки Ирины Филипповны погиб зять – Иван Иванович Одинцев и ушел таким же юнцом, как и Назар, сын Михаил Кокшаров.
У Марьиной золовки Екатерины Игнатьевны погиб муж Савва Елфимов.
Воевал сын репрессированного Варфоломея Ивановича – Панфил Варфоломеевич Васильев, а также ещё один внук, Михаил Саввич – сын третьей дочери, Федосьи Варфоломеевны.
Чужого горя не было – оно было общим, и переживали его сообща, оплакивая погибших, поддерживали друг друга. Каждую весточку с фронта ждали со страхом и с надеждой. Панического настроения не было, но как это нужно было понимать простому смертному, когда верховные державные правители, буквально недавно бравировавшие гениальной правотой своих деяний и непобедимостью, забрали всех мужиков из деревни и уже положили глаз на не подошедших пока по возрасту для призыва, безусых юнцов. Неужели выдыхается великая держава?
Шла Марья Варфоломеевна с сыном через родную деревню за поскотину, к месту расставания – свету белого не видела. Чтобы не показаться сыну слабой, как могла, сдерживала слезы. На возвышенности, где кончается поскотина и начинаются поля, извечно заканчивались проводы рекрутов, происходило расставание провожаемых и провожающих. Плач, неумелые поцелуи, добрые пожелания и обещания вернуться. Так и в этот раз: обняла мать сынка, и был он таков. Рассадили рекрутов по саням и на лошадях повезли – кого навсегда, а кого на долгие-предолгие годы. Уж кому что предначертано… В Быньгах Назар забежал попрощаться с семьёй дяди Панфила Варфоломеевича, воевавшего на Керченском полуострове. С шестерыми детьми осталась солдатка Анна Зиновьевна одна коротать и мыкать горе в военное лихолетье, не зная, что ждёт её впереди. Погиб её брат Илларион Зиновьевич, получено известие о тяжёлом ранении брата Егора Зиновьевича…
Что будет дальше – не ведала, но молилась, верила и это же внушала детям, что обязательно вернётся их отец-кормилец. Все жили надеждой на его возвращение.
Проводивши сына, сжалась-скукожилась Марья и забылась только в работе. Так же, как и сестра Федора, вечерами надомницей шила полушубки для армии. Главным же для себя считала моленье, и молиться не переставала никогда. Молилась истово и горячо, ибо знала, что нет ничего сильнее на всём белом свете, чем молитва матери.
В семье отца-тятеньки Варфоломея Ивановича Васильева, откуда она вышла замуж, почитание старообрядческих устоев жизни было наиглавнейшим законом и нормой жизни. Молясь о спасении и помиловании раба Божьего воина Назария в пути-дороге, вымолила она – услышаны были её молитвы. Не смотря ни на что, пусть раненым, ноживым вернулся её Назарик… Выжил, выстоял в этой страшной войне солдат! Только всё это было потом, через семь лет, а пока… Чебаркуль, запасной стрелковый полк, карантин, присяга на верность (за три недели до семнадцатилетия!), муштра, изучение военного ремесла, обмундировка – не позавидуешь, голодное и полуголодное существование! Перед отправкой думалось, что в армии будут кормить получше, да не тут-то было. Дома-то хоть родная сторона, а тут всё чужое.
