Надежда Беленькая - Рыбы молчат по-испански
– Чрезмерная порядочность? – повторила Нина. – А что это, по-твоему?
– Это когда из-за порядочности человек может кому-то навредить – другому или себе самому… Когда ради говенных принципов он отказывается от чего-то важного.
– Отказаться ради принципов – это и есть порядочность, – возразила Нина.
– Конечно, ты права, Ниночка, – Ксения смотрит на нее снисходительно. – Ты умница и в школе хорошо училась, а потом в университете… Но одно дело – школа или университет, а другое – жизнь. Ты теперь в жизни, а не в библиотеке с книжкой… Человек растет, становится мудрее и в один прекрасный день понимает, что хороша золотая середина. Все хорошо в меру. И порядочность тоже должна быть умеренной. В нашем случае, например, важнее всего то, что Кирилл – лишнее звено. Он давно уже свое дело сделал и теперь только мешает. Все остальное мелочи, понимаешь?
Нина слушала Ксению и думала о своем. Как же получилось, что она сама предложила Ксении бросить Кирилла? Наверное, во всем виноват закон природы, по которому лишнее отсеивается. Чуть зазевался – и выпал на повороте. На этом держится бизнес, и Нина в данном случае – винтик в механизме естественного отбора. Рассуждает о порядочности, а сама уже вовсю обдумывает письма, которые отправит в Испанию в ближайшие дни. Она в самом деле менялась – быстро, стремительно. Прямо на глазах. Она не поспевала за собственными мыслями. Ей казалось, в голове у нее потрескивает электричество. И здесь, в этом дорогом ресторане за столиком сидел совсем другой человек, воин Золотой Середины, а вовсе не прежняя наивная Нина, которую воспитывали папа, мама и Ева Георгиевна Востокова.
Она чувствовала, что Ксения по-мудрому, по-взрослому права. Права какой-то особой гибкой правдой, не похожей на громоздкую и устаревшую правду-атавизм ее матери. Эту Ксенину правду Нине еще только предстояло постичь.
– Да, я с тобой, в общем-то, согласна, – произнесла она машинально, не уверенная до конца, согласна или все-таки нет.
– Ну вот и отлично, – Ксения улыбнулась, и ее лицо снова разгладилось и просветлело. – Тогда действуй. Если что-то неясно – спрашивай у меня… Но только при личной встрече. Никаких телефонных разговоров…
– Рассуждаешь, прямо как Кирилл.
– Наивная какая, – усмехнулась Ксения. – Думаешь, телефонов боятся только законченные мудаки? А знаешь ли ты, что их правда прослушивают?
– Что ты такое говоришь? Кто и зачем станет прослушивать миллионы московских телефонов? Это же паранойя!
– А вот и нет, – Ксения была совершенно серьезна. – Телефоны прослушиваются и очень даже часто… Только не у всех. Обычного человека трогать не будут. А вот если человек засветился, если у него кто-то повис на хвосте, начал им интересоваться – тогда пожалуйста, за милую душу. В общем, я хочу сказать одно: живи в свое удовольствие, потихоньку делай все, как мы договорились, и ничего не бойся. Скоро мы с тобой будем ездить на «роллс-ройсах». Только не забывай: Кирилл – очень опасный человек.
Они оделись и вышли на улицу. Короткий зимний день катился к вечеру. Кругом мелькали силуэты прохожих с облачком пара у рта. Зажглись фонари.
– Да, вот еще что, – вспомнила Ксения на прощанье. – Когда будешь связываться с посредниками, пиши от моего имени. С самого начала поясни, что ты мой переводчик.
– Это и так понятно.
– Видишь, все тебе понятно, – Ксения подхватила шнурки Нининой вязаной шапки и завязала их бантиком. – Потому что ты настоящий профессионал. Значит, все у нас с тобой получится.
Как все-таки странно ведет себя Кирилл, рассуждала Нина по дороге домой. Разве можно так безрассудно доверять человеку, который год за годом наблюдает, как мимо проплывают десятки тысяч евро? А может, Кирилл не так уж и доверяет? Как знать, не припас ли он секретное оружие, которое при необходимости сработает и сотрет в порошок и Ксению, и Нину, и любого, кто окажется у него на пути? А что, если Ксения решила использовать Нину как приманку, чтобы посмотреть, как подействует это секретное оружие? Нет, такого быть не может. Ведь не зря она попросила Нину вести переговоры от ее имени. Нина – исполнитель чужого плана, и Кирилл не станет ей мстить.
Когда Нина вернулась домой, мать сидела у себя в комнате и торопливо стучала по клавиатуре, потемневшей от старости. Нина знала, что через неделю мать сдает статью, с которой уже сильно затянула. От этой статьи зависело, дадут ли ей очередной грант на экспедицию. Из-под двери комнаты просачивался сизый сигаретный дым. Ужином в доме не пахло, но Нину это не смущало – после китайского обеда о еде можно было не думать по крайней мере до утра.
Не поздоровавшись с матерью, она чуть слышно прошелестела к себе, включила компьютер и открыла почту. Погруженная в работу Зоя Алексеевна даже не заметила, что кто-то открыл дверь и вошел в квартиру.
* * *В первую неделю после той исторической встречи в Нининой жизни вроде бы ничего не изменилось. Она, как и прежде, вставала в кромешной темноте, варила кофе, поспешно завтракала, боясь опоздать на первую пару, ехала на метро с пересадкой через пол-Москвы, перебегала улицу на красный свет. Неслась по гулкому коридору, расстегивая на ходу пальто, и врывалась в аудиторию, где из десяти студентов ее поджидало трое, да и те дремали за партами, подперев голову.
Но за привычным и обыденным скрывалось ожидание великих перемен, которые Нина не торопила – сами наступят.
Лусия, испанская коллега Кирилла, мгновенно уловила Нинин намек. Лусия включилась в игру так быстро и охотно, что Нина заподозрила: а не ждала ли она этого письма уже давно? Доля Лусии тоже возрастала: теперь она могла брать с испанцев, сколько пожелает, и не отчитываться перед русским шефом.
К середине зимы в Нинином еженедельнике появилась запись длиной в несколько страниц. Это был список детских имен и фамилий, обозначенных номерами от одного до двенадцати. Рядом с фамилией – дата рождения, краткая медицинская информация и прочие полезные сведения. Фамилии диктовала Ксения. Несколько раз Нине пришлось съездить с ней в Рогожин не по работе, а просто так, за компанию – кое-кого пригласить в ресторан, вытрясти из Ады новых детей. Все-таки испанцы требовали в основном маленьких, и свой человек в доме малютки, пусть даже такой кровожадный, как Ада, был необходим. Людмила Дмитриевна из департамента тоже была на подхвате: она давала информацию о детях повзрослее.
Задумываясь о списке, Нина трепетала. В голове, как в кассовом аппарате, мелькали цифры – сумма, которую она получит за каждого ребенка, умноженная на двенадцать. Когда Нина все подсчитала, записала результат и обвела шариковой ручкой, у нее закружилась голова. Такая цифра просто не умещалась в уме. Нина лихорадочно размышляла – про старую стиральную машинку, про кухню, где ни для чего не было места и все громоздилось на крошечном столике у окна – солонка и сахарница, банка с вареньем и другая банка – с гибнущей традесканцией, книжки, календарь, телефон, немытые чашки… А колбасу и сыр приходилось резать невозможным способом чуть ли не на весу.
Пролетели два дня, и постепенно цифра перестала казаться Нине запредельной. Цифра устроилась в мыслях надежно, распространяя вокруг себя приятное нутряное тепло. Теперь Нина занималась необычной работой: изучала личные дела испанцев, сортировала анкеты. Вскоре возле каждого ребенка появилась фамилия семьи, желающей побыстрее его усыновить.
Нина чувствовала себя вершителем судеб. Ее лихорадило, она спала урывками. Она и никто другой составляла пару «ребенок – родители» и собственноручно заносила в свой список, а потом эсэмэской пересылала Ксении. Нине казалось, что сквозь суету привычной жизни она различает зубчатый механизм судьбы, который постепенно приходил в движение – сперва медленно, пока Нина пыталась осознать происходящее и успокоить нервы, затем все быстрее и быстрее – когда ушли мейлы и эсэмэски и будущие родители прислали ей письма.
* * *И вот настал день, когда колесо фортуны, запущенное легкой Нининой рукой, сделало первый оборот. Нине показалось, что по земле прошел гул, похожий на весенний ледоход или грохот поезда перед отправлением. Вздрогнула Нина, вздрогнула Ксения, вздрогнул водитель Витя, и вскоре мимо них один за другим, постепенно набирая скорость, потянулись вагоны.
Первые испанцы, приглашенные в Россию без участия Кирилла, приехали в конце января.
– Все хорошо, Ниночка, – напутственно говорила Людмила Дмитриевна. – Вот только у мальчика мать цыганка, а отец неизвестно кто. Прямо не знаю, возьмут ли такого твои иностранцы… – Она вздохнула и грустно посмотрела на Нину. – Ты им скажи, ладно? А то мало ли что…
А что – что? – думает Нина. Что тут особенного? Многие испанцы сами похожи на цыган. А эти к тому же андалусийцы – смуглые, кареглазые. И вообще – какая разница?
