Игорь Симонов - Уровень опасности
– И он, конечно же, принял ислам?
– Да.
– И так нашел истинный путь?
– Да, вера помогла ему найти истинный путь.
– Ты знаешь, Ахмед, твоя история не убедила меня. Если бы я платил деньги за дорогой отель, я тоже хотел бы, чтобы никто не мешал моим детям играть на пляже. Потому что сегодня вы скажете: Бог создал один океан для всех, один пляж для всех, и одежда для всех, рестораны тоже для всех, и квартиры для всех. Это уже было. Пытались поделить – ничего не вышло. Все равно потом у одних скапливается, а другим – ничего. И так было всегда, и так будет всегда. Я не сторонник равенства, я сторонник неравенства.
– Да, ты прав. Но как всегда у одних было много, а у других ничего, так и всегда будут люди, которые захотят это изменить. Ты за неравенство, в котором у тебя есть, что терять. Если твой сын, чтобы заработать, будет на заправке мыть машины, тебе такое неравенство понравится?
– Не знаю, – ответил Алексей. – Я так понимаю, что не будет у меня сына. А если вдруг и будет, то я об этом не узнаю. – И понял, что именно это и хотел услышать от него Ахмед. И он это сказал. И не сжалось сердце от жалости к себе. Может быть, это был гипноз?
И вот под этим гипнозом через два месяца после первого разговора с Ахмедом, он уехал в Москву. А до этого отвез мать и сестру в Чехию, где в небольшом городке недалеко от австрийской границы был на их имя куплен домик и в местном филиале «Райффайзен-банка» был открыт счет. Матери тяжело было без языка, и тоска по дому ее поедала, но, видно, пришло теперь время сына с дочерью, а они все говорили, что надо так пожить немного, нажиться, а там и вернуться можно. «Поскорее бы, – говорила мать, – сколько там подруг и друзей, хоть и поубавилось их порядком после ареста и смерти мужа, а тут все чужое…»
«Да, чужое, даже и не напоминает о доме ничего. – Ну что же вы так про дом-то, ведь сколько всего хорошего было. – Было, но больше не будет. – И откуда это все, и на какие деньги, и почему Чехия? Мы ведь в Праге бывали с отцом, красивый город. – Ну и отлично, вот и съездишь в Прагу. – А папы-то больше нету с нами, вы уж его не забывайте, он вас так любил, на все для вас был готов»…
Вот так каждая мелочь, каждое слово, по другому поводу сказанное, наполняло копилку его ненависти: и то, что «папы больше нету с нами, он вас так любил», и случайно увиденное по телевизору выступление мордастого прокурорского начальника про то, как он с коррупцией борется, – никогда не любил новости по телевизору, раньше и не смотрел их или не замечал – все вранье, вранье от первого до последнего слова. «Геббельсовская пропаганда, – говорил Ахмед, – все с ног на голову переворачивают». И на всякий случай объяснял, что такое «геббельсовская пропаганда». «Звучит как бесовская», – сказал Алексей. – Такая и есть».
Он ловил себя на мысли, что происходящее с ним много раз видано в разных фильмах, в основном фантастических. Все зомбированные, одному удается проснуться, оглянуться и увидеть все другими глазами. В фильмах смелый герой обычно пробуждал и остальных жителей матрицы, острова или города будущего, и все вместе они свергали тиранию проклятых машин, недобросовестных ученых, помешанных миллиардеров.
– Не надейся, – говорил Ахмед. – Борьба будет долгой, и она только началась. Ты не увидишь победы, и я не увижу победы. Не надейся на чудо.
– Скажи мне, Ахмед, с кем воюем-то? Вот ты с кем воюешь? Со всем миром? Со всеми богатыми, со всеми неверными? Чего ради люди гибнут? Чего вы хотите? Чтобы Америка под воду ушла, а в России мусульманина президентом выбрали? Объясни мне… ты же говорил, что через пятнадцать лет в Америке будет черный президент, так, может просто подождать, чего людей-то убивать?
– Мы воюем потому, что пепел стучит в сердце. Пепел всех умерших от голода в Африке, от СПИДа, который никто не лечит, палестинских детей, погибших под израильскими бомбами, и чеченских детей, погибших под русскими. Всех честных людей, как твой отец, которых погубила эта система. С этой системой мы воюем. С системой, единственная цель которой – обогащение, ради которого по всему миру она проливает человеческую кровь. У нее нет другого смысла, кроме денег, еще денег и еще денег.
И приходили в голову мысли, которые раньше и места бы там не нашли. А отец был частью этой системы? Спокойно, без эмоций можно ответить? Нет. Ответ – нет. Никогда бы отец не пошел против своих принципов ради денег. Он и хотел продать все и уехать, потому что не хотел жить в этой системе… Чушь. Ведь давал же взятки, все эти годы наверняка заносил откаты и жал руку, и эта рука хлопала его по плечу: «Надежный ты мужик, Игорь Васильевич…» И уехать хотел, потому что понимал, что за жопу возьмут. Так что же? В чем же разница, кто рассудит?
– Есть разница, – говорил Ахмед. – Разница в том, делает ли человек сознательное зло или нет. От его лишнего миллиона другие люди умирают, заболевают, куска хлеба лишаются? Если да – виноват.
– Да, но откуда президент, который корпорацию возглавляет, например фармацевтическую, знает, что при испытании лекарств дети мрут? Может, ему рассказывают, что все наоборот, а он играет себе в гольф да бумаги подписывает, и получается, что ему лишний миллион людей уже не предъявишь?
– Не получается. Потому что он не сразу корпорацию возглавил, а длинный путь прошел и на пути этом много повидал и знает, что почем…
Все эти мысли и обрывки разговора, которых на самом деле, может, и не было – часть ответов он уже додумывал сам, – толкались в голове Алексея, доставляя столь непривычное душевное неспокойствие. Многие ли в двадцать три года о таком думают, да многие ли вообще когда-нибудь думают? Но Алексей уже ушел со своего острова и пришел в реальный мир, который с виду казался куда большим островом, чем прежний.
Первое время в Москве Алексей жил в съемной квартире в центре. Он на ощупь осваивался в своей новой жизни, строго исполняя полученные инструкции. Его контактом был крепкий русоволосый коротко стриженный мужик по имени Иван. Похож был на бывшего спецназовца. Говорил коротко, на конспирации был помешан. Все заставлял запоминать – адреса, телефоны, имена. Курсы стрельбы, экстремального вождения, спортивный клуб. Куда ходить можно, куда нельзя. Что говорить по этому телефону, что по тому.
«– По этому телефону только со мной и с Ахмедом, понял? – Понял. – Спалишь, убью. Понял? – Понял. – Ну иди тогда, понятливый».
Летом раз в месяц – к своим в Чехию. Мать отошла чуть-чуть от края и там остановилась, дальше не пошла. Сестра Чехией тяготилась, тесно ей было в маленьком городке.
– Получай права, купи машину, визу сделаем шенгенскую, езди себе в Прагу, в Вену – здесь близко.
– Правда, Леша? Когда?
– Да хоть завтра. Сказал – права получай.
– А спросить тебя можно?
– Спрашивай.
– Откуда все это?
– Ты хочешь знать правду?
– Да. Я не хочу, чтобы ради нас ты что-нибудь…
– Что – что-нибудь?
– Ну сам знаешь… Если так, то не надо ничего… Мама же переживает, и я не хочу.
– Забудь об этом. Забудь, и все. У отца был партнер в Москве, отец перед арестом все на него перевел. Мужик пытался помочь, но не успел. Самому в Англию пришлось уехать. Но там через друзей меня нашел и помог.
– Почему ты тогда маме все это не расскажешь?
– Расскажу.
– Когда?
– Да хоть сейчас.
Назад в Москву. В сентябре ему сняли дом в Испании, купили машину, он быстро освоился в городе. «Ходи, тусуйся – пусть морда твоя примелькается, только не пей, а то сболтнешь лишнего… Я за тобой приглядывать буду, имей в виду».
– Буду иметь в виду, – спокойно улыбнулся Алексей.
– Чего ржешь? Смешно тебе?
– Нет. Ты лучше скажи, откуда у меня деньги такие? Откуда у меня в двадцать четыре года деньги такие? Вдруг кто поинтересуется, где работаю, сколько зарабатываю…
– Нигде не работаешь. На бирже играл успешно. С восемнадцати лет. На «Газпроме» заработал, ЮКОС продал на верхней точке, на мобильных компаниях, на пиве. Есть у тебя сейчас своя компания инвестиционная, офис небольшой – съезди туда как-нибудь. Люди там на тебя работают – познакомишься.
– И давно работают?
– Ну, года два.
– И меня не видели ни разу? Что за херня!
– Ты мне это брось – твое дело легенду учить. Поумнее нас с тобой люди придумывали. Учился, потом путешествовал, компанию купил недавно. Все чисто. Давай, наслаждайся жизнью. В воскресенье поедешь на Украину.
– Зачем?
– Поучишься стрелять на просторе. В приближенной, так сказать, обстановке. Посмотрим, чему научишься.
Иван был с ним нарочито грубоват. Он не знал, как себя вести с этим парнем. Он его не понимал. Молодой, здоровый, красивый, образованный. Ахмед сказал, что ему можно доверять, но присматривать все равно надо – слишком много на карту поставлено. Иван не знал, что поставлено, но Ахмеду доверял. Десять лет назад Ахмед спас его от смерти. Ахмед был умнее всех, кого тридцатилетний Иван встречал в своей жизни. Ахмед никогда не ошибался.
