Виктория Токарева - Сволочей тоже жалко (сборник)
– Я буду приходить только поздно по вечерам, – сказал он. – Потому что днем я работаю, а вечером учусь.
Маляр тут же начал срывать обои со стен.
– У вас есть старые газеты? – спросил он. – Надо закрыть газетами мебель.
– У меня нет газет.
– Тогда накройте простынями.
Азиза стоит.
– Вы меня слышите? – спросил со стремянки маляр.
Азиза молча, как сомнамбула, достала из шкафа простыни, стала покрывать мебель.
– А мужчин у вас нет? – спросил маляр.
– Нет.
– Ну ничего, сами управимся…
Азиза и маляр с энтузиазмом начинают двигать мебель под лихую музыку, которая доносится из-за стены. У Азизы от напряжения рвется платье на спине. Она садится отдохнуть.
Маляр протягивает Азизе противогаз.
– А что это?
– Противогаз.
– Зачем?
– Пол будем лаком покрывать. Вредные испарения.
Гаснет свет. Все погружается в темноту.
– Как это понимать? – спросил маляр.
Азиза выходит на балкон. Возвращается.
– Во всем доме нет света. У нас новый дом. Постоянно что-нибудь отключается: то свет, то вода. Сдали досрочно. Кто-нибудь премию получил.
– Тогда я пошел. До завтра.
Маляр ушел, натыкаясь в темноте на предметы.
Азиза зажигает толстую свечу. При свете свечи комната выглядит как после взрыва. Со стен свисают клоки обоев. Вся мебель сдвинута на середину и закрыта простынями.
Азиза берет свечу, подходит к телефону. Набирает номер. Длинные гудки.
И Азизе кажется:
…Тимур сидит развалившись, как хан. Секретарша ставит блюдо с пловом, с подлинным мастерством танцует перед ним танец живота.
Звонит телефон.
Муж перестает есть плов, а секретарша перестает танцевать и идет к телефону.
– Не подходи! – пугается Тимур.
– Почему? – не понимает секретарша.
– Это может быть она. Я ей ничего не сказал. Она не знает.
– Почему?
– Почему, почему… – раздражается Тимур. – По кочану.
Он поднимается, гасит свет. Выключает телевизор.
– А это зачем? – покорно и нежно спросила секретарша.
– Она может нас увидеть.
Тимур задергивает штору. Настает полная тьма.
– Так и будем теперь сидеть в темноте?
– А зачем нам свет?
Слышны звуки поцелуя.
Азиза отходит от телефона. Ложится на диван, стоящий посреди комнаты. Смотрит, как на стене колеблются тени от пламени свечи.
Зал суда. В зале секретарша в мини-юбке, свидетели. Среди свидетелей шведки-феминистки, Нодира, директор, Рустам.
Судья: Слушается дело о разводе Усмановой А. В. с мужем Усмановым Т. Б. Вопрос к ответчику: почему вы предали?
Муж: Я не предавал. Я полюбил.
Судья: Почему вы честно не сказали об этом? Почему Усманова А. В. должна была узнать от посторонних лиц? Каково ей стать жертвой сплетни?
Муж: Сплетни всегда были, есть и будут. Сплетни заменяют людям творчество.
Судья: Значит, вы не любили вашу жену?
Муж: Я был одинок. У меня даже не было фамилии. Я всегда был «муж Усмановой». Моей жене нужен весь мир, а мне достаточно одного человека. И он у меня есть.
Секретарша скромно потупилась. Все на нее обернулись.
Из зала поднимается свидетель Нодира.
Нодира: Товарищи, ну посудите сами. Разве можно их сравнивать? Усманова А. В. имеет научные труды, а секретарша может написать только поздравительную открытку к празднику, да и то с ошибками.
Муж: Объективно лучше жена. Но мне лучше секретарша.
Судья: Слово адвокату.
Адвокат: Помимо того, что ваша жена ученый с мировым именем, известный не только у нас, но и за рубежом, она – просто женщина. У нее была стена. Крепость. А сейчас она – вне крепости. Вы выставили ее на посмешище перед всеми…
Хансен: Азиатская позиция. Все-таки Восток – это не Запад.
Азиза достает из кармана пистолет и стреляет в мужа. Тот падает. Секретарша безутешно рыдает у него на груди.
В зале переполох и замешательство.
Азизу уводят из зала, запихивают в машину с зарешеченными окнами. Азиза глядит из-за решетки. К ней подходит Нодира.
– Дура ты, – сказала Нодира, – теперь будешь есть хлеб и воду. А она выйдет замуж в другой раз, и ее новый муж будет носить ей витамины с базара.
Секретарша стоит в стороне, держит у носа платочек. Рустам утешает ее, поглаживая по плечу.
Машина тронулась с места, увозя Азизу.
Шаги тяжелые, как у солдата. Это со свидания вернулась Гульнара – семнадцатилетняя красавица. Дочь Азизы.
Гульнара в недоумении смотрит по сторонам.
– Что происходит?
– Ремонт, – отозвалась Азиза.
– А телефон где?
– Здесь.
Гульнара садится возле матери, начинает набирать номер.
– Рахим? Я вернулась. Все в порядке. Таксист довез меня до самого подъезда.
– А почему он тебя не провожает? – спросила Азиза.
– А откуда у него деньги на такси?.. Очень, – сказала Гульнара в трубку. – А ты?
– Хватит болтать, – приказала Азиза. – Поздно уже.
– Но ты же не спишь.
– Могла бы и спать, при других обстоятельствах.
Гульнара вглядывается.
– Ты плачешь?
– Да.
– Чего?
– Меня предали.
– Кто?
– Секретарша.
– Подумаешь… Найдешь себе другую. Секретарш много, а ты одна. – Гульнара сбрасывает свитер, джинсы, ложится рядом с матерью. – Мам…
– Что?
– Ты видела, что у меня от сапог отлетел каблук?
– Ну и что?
– А то, что мне надо другие.
– У тебя есть. Малиновые.
– Они не модные. Они с молнией.
– Возьми мои.
– Они мне велики.
– Почему ты такая черствая? Я тебе говорю, что у меня несчастье, а ты – сапоги…
– А сапоги, думаешь, не несчастье? Для молодой девушки внешность – это самовыражение. Если девушка некрасива, в ней нет никакого смысла.
– Самовыражение – это интеллект. Это личность.
– Знаю, знаю. Набор целей, сумма потребностей… Вон Зейнабка в нашем классе – умная, так у нее голова, как у сенбернара. Ни одна шапка не налезает. А у меня голова маленькая, очень эстетично. Зато и мозгов мало. Я к науке не приспособлена. Я буду делать женскую карьеру.
– А что это за карьера? – испугалась Азиза.
– Муж. Дети. Пять детей минимум. Красивый дом, красивые отношения. Вы этого не понимаете, потому что всю жизнь смотрите в микроскоп.
Обе лежат молча.
Гульнара ровно дышит. Она заснула.
– Иди к себе! – толкнула ее Азиза.
– Можно я здесь буду спать?
– Нельзя. Иди.
Гульнара упрямится. Азиза ее толкает, но Гульнара будто вросла в диван. Азиза пытается ее скинуть, они начинают возиться, как дети, и кончается тем, что падают обе.
Утро. Институт.
Азиза в красивом костюме идет по коридору походкой, исполненной достоинства. Здоровается с сотрудниками сухим полукивком, пряча за высокомерием свое истинное состояние.
Подошел Рустам.
– Сегодня в два часа будет немецкая делегация биологов…
– Я занята, – сухо отозвалась Азиза.
– Но…
– Я не экспонат. Нечего демонстрировать. И вообще… немцы убили половину моих родственников.
– Так это же другие немцы, – возразил Рустам. – Эти же не воевали.
Азиза отходит от Рустама, оставляя его в некотором недоумении.
Секретарша сидела на месте и занималась своими обычными делами: отвечала на телефонные звонки, печатала на машинке. Увидев вошедшую Азизу, она поздоровалась без тени смущения. Азиза ответила. У обеих был вид, будто ничего не случилось.
– Возьмите, пожалуйста, билет на самолет и командировочные, – предложила секретарша и подвинула Азизе ведомость.
Азиза расписалась.
Секретарша передала пакет с деньгами.
– Еще восемьдесят четыре копейки, – сказала она и стала отсчитывать мелочь.
Азиза ждала, серебра не было, одни медяки, и это продолжалось невыносимо долго.
…Азиза протянула секретарше конфетку. Та благодарно улыбнулась и стала разворачивать. Развернув окончательно, положила в рот и упала на стол замертво.
В этот момент раскрылась дверь, и вошел директор института с немецкой делегацией.
Секретарша лежала на столе без признаков жизни.
– Что это? – поразился директор.
– Не знаю. Когда я вошла, так было… – сказала Азиза.
– Неправда, – возразил директор. – Было по-другому. Это вы ее убили. За что?
Переводчик перевел текст немцам. Немцы сдержанно улыбнулись.
– Это моя соперница, – ответила Азиза.
Переводчик перевел.
– Если женщины начнут убивать своих соперниц, вы потеряете народа больше, чем во Вторую мировую войну. Вам придется истребить всех женщин от восемнадцати до сорока, – сказал руководитель немецкой делегации.
