Роман Воликов - Тень правителей
– Восьмидесятый, – сказал Яков.
– А что было сто лет назад? – спросил Ян.
Яков и Жемка молчали.
– Дети мои, не напрягайте излишне младенческую память! – смилостивился Ян. – Сто лет назад, а точнее в 1881 году, последнего русского царя-преобразователя, императора Александра II благополучно разбомбили народовольцы, что привело к резкому ужесточению реакции, окончательному разрыву общества и государства, возникновению рабочего движения, и, как следствие, трём революциям, гражданской войне и победе социализма на одной шестой части земного шара.
– Лихо, – сказала Жемка. – А разве Брежнев умер?
– Дорогая моя будущая Алиса Коонен, – сказал Ян. – Даже сидя на вершине гор, нельзя быть такой политически неосведомлённой. Лукич жив, нельзя сказать, что здоров, потихоньку дряхлеет в своём старческом маразме. Так что явно не он автор этой грандиозной идеи.
– Какой идеи? – спросил Яков.
– Ввести войска в Афганистан, – Сказал Ян.
Яков вспомнил, что в поезде по дороге в Алма-Ату пассажиры живо обсуждали эту новость. Но его как-то не взволновало. «Я уже отслужил», – всё, что, собственно, он тогда подумал.
– Всего делов! – сказал Яков. – Надерут шишку басмачам и вернутся.
– Не всё так просто, – сказал Ян. – Во-первых, как вы выразились, потомок Моисеева племени, забредший в туркестанские горы, не надерут. В Афганистане терпели поражение все завоеватели: от Александра Македонского до англичан в девятнадцатом столетии. Наша доблестная вонючая и непобедимая вряд ли станет исключением. Там нет ни государства, ни общества, одни кочевые племена, воровать да грабить любимое занятие, поэтому и детей сызмальства учат из допотопных кремниевых ружей в глаз сайгака с пятисот метров попадать. Одним словом, прирожденные воины.
– У нас тоже есть, – сказал Яков. – Вот у нас в стройбате капитан Никонов был…
– Один воин, даже самый лучший, не решает исход войны. Таковы азы современной военной науки, которой обучались все наши генералы. Раньше было проще: вышли два рыцаря, подубасили друг дружку мечами, кто на лопатки упал, тот и дурак. В общем, всё вполне гуманно.
Ян расхаживал вдоль ковра.
– Современная война требует установления идеологических порядков. Вот и предложим товарищам кочевникам строить фабрики, шахты, хлопок выращивать или картошку мотыгой ковырять.
– Зачем им мотыгой ковырять? – сказала Жемка. – Они же вольные птицы!
– Вольному воля, а спасённым рай! – сказал Ян. – Если исходить из того, что коммунизм это закамуфлированная мечта человечества о рае, то социализм его предтеча. Но, сдаётся мне, что спасённых окажется совсем мало и будут они, как обычно, ублюдки, а вольные запрут наших солдатушек в немногочисленных городах и будут отрезать им бошки, когда те выйдут до витру.
– Дикость какая! – сказала Жемка. – Просто мракобесие какое-то…
– Таково несовершенство существующего мира, – сказал Ян. – Если такие места, куда цивилизованному человеку соваться не следует. Впрочем, у наших правителей всегда было плохо с пониманием цивилизованности. Так вот, сдаётся мне, что это начало конца.
– Ты таких разговоров в университете не ведёшь? – спросил дядя Жемки.
– У меня всё в порядке с головой, Суржен, – сказал Ян. – Генетический опыт пяти поколений ссыльных позволяет чётко дозировать извлекаемые звуки по месту и по аудитории.
– Нас Америка завоюет? – с иронией спросил Яков.
– Никто нас не завоюет, – сказал Ян. – Если только инопланетяне на голову не свалятся. Страна и так рассыпается, говорю тебе как специалист, экономика не может быть ни экономной, ни тем более плановой. А эти покалеченные, которые вернутся с войны, будут шоковым зарядом. В Америке был «вьетнамский синдром». А у нас, поверь, будет афганский. И в какой миг все наше социалистическое благополучие полетит вверх тормашками.
– Жаль, что Америка нас не завоюет, – сказал Жемка. – Я бы тогда на Бродвей поехала. И ещё в Париж.
– Ленин сразу после гражданской войны объявил НЭП – новую экономическую политику, – сказал Ян. – Суть новизны заключалась, как ни парадоксально, в возврате к старым добрым мелкобуржуазным формам: лавкам, артелям, харчевням. И очень быстро стало не то что хорошо, но вполне сносно жить, особенно по сравнению с революционной голодухой. Почему он это сделал, вопрос, конечно, творческий. С одной стороны, он был человек не злой, любил комфортную жизнь, в эмиграции жил в Женеве, в основном, там не самый плохой климат, за питанием следил и за здоровьем. С другой стороны, не был таким амбициозным, как Лев Давидович. Его вполне устраивало поцарствовать до конца дней своих в мирной, благополучной России.
– Лев Давидович это кто? – спросил Яков.
– Твой соплеменник, – сказал Ян. – Лейба Давидович Бронштейн, он же Троцкий. Создатель Красной Армии, живодёр страшный был.
– Не слышал о таком, – сказал Яков.
– Это понятно, – сказал Ян. – В школьном учебнике истории о нём скромно умалчивают. Так вот эти двое, Лев Давидович и дядюшка Джо, кто такой, знаете, надеюсь?
– Знаем, – сказала Жемка. – Так англичане Сталина называли.
– Умница, – сказал Ян. – Эти двое, обуреваемые страстью владеть миром, быстренько отправили Вольдемара к праотцам. Потом передрались за власть, Троцкого выперли, шлепнуть сразу как-то не задалось, он долго бегал по заграницам, пока в сороковом его насмерть не забил ледорубом знойный мексиканский парень Меркардер. Сталин перевернул страну, заставил крестьян в зипунах не таращиться на гром небесный, а учиться летать на самолетах и танки водить, войну выиграл, перекрестившись, но после сорок пятого выдохся. Да и мир очень быстро сообразил, что не стоит менять Гитлера на Сталина, и отгородился железным занавесом. Но мы-то так и живём по-прежнему, словно завтра в поход. Автоматы лучшие в мире, а башмаки надеть стыдно. Короче, всё фигня, главное, чтобы не было войны.
Яков, насупившись, сказал:
– Войну народ выиграл. Она же Отечественная была. У меня дед фронтовик. Он, правда, про войну не любит рассказывать. Только если сильно выпьет, и то больше матом ругается.
– Люди на войне совершают чудеса, – сказал Ян. – Только в двух случаях. Если за спиной Родина и вдохновляет бог. Родину никто не отменил, а дядюшка Джо сумел стать богом. Прискорбно, но факт. Даже мой покойный отец рвался в Войско Польское, драться с нацистами. Но не взяли по анкетным соображениям. Честно зарабатывал свой туберкулез на оборонном заводе. Правда, после Победы в братскую Польшу переехать не захотел. Он мне, конечно, ничего по этому поводу не говорил, но, как я понимаю, не захотел менять шило на мыло. А может просто эти горы любил.
– Хороший был человек, – сказал дядя Жемки. – Порядочный. Аллах, наверняка, его сразу в рай определил. Помянем!
– В общем, грядут перемены, – сказал Ян. – Насколько я наблюдаю, самой номенклатуре осточертела вся эта распределиловка, вечное братание с гегемоном под недрёманным оком старых товарищей. У нас тут случай недавно был, и смех, и грех. Образовалась вакансия послать двух третьекурсников с юридического факультета на полугодовую стажировку в Пражский университет. Боже ж мой, задрипанная социалистическая Прага! Половина руководящего состава аппаратов солнечных республик слетелась, своих сынков пристраивать. Чуть на кинжалах не подрались…
– И кто поехал в результате? – спросил Яков.
– А-а! Военная тайна, – сказал Ян. – Какая разница?! Тот, кто поехал, постарается не вернуться. А если вернётся, полный дурак будет.
– А мы в мае на Иссык-Куль собираемся. Поехали с нами, Ян, – сказала Жемка.
– Я постараюсь, ласточка, – сказал Ян. – Мать хворать стала, подозрение на онкологию. Хочу её в Новосибирск на обследование свозить, там достойная профессура…
До наступления лета они увиделись с Яном всего один раз. Мать его на самом деле сильно разболелась, поездка на Иссык-Куль тоже сорвалась, в связи с Олимпиадой в Москве экзамены в театральный сместили на начало июня, так что Жемка была вся в хлопотах и подготовке к скорому отъезду.
Ян пригласил их в закрытый ресторанчик при киностудии. «Посторонних не бывает, – сказал он, тихо сообщив заветное слово швейцару, и проводил в уютный зал. – Исключительно богема местного разлива. Но кормят хорошо и у музыкантов все западные новинки, в рамках цензуры, разумеется».
Яков с любопытством посматривал по сторонам. Богема была вся сплошь незнакомая, только пару лиц, кажется, он видел по телевизору. Но в телевизоре они были свежее. Заиграла музыка и Жемка пошла танцевать.
Ян был нервный и много пил. «От него просто веет антисоветчиной! – подумал Яков. – Эх, добром это не закончится!»
– Что делать собираешься? – спросил Ян.
– Не знаю, – сказал Яков. – Ты про что?
– Жемка поедет в Москву, скорей всего поступит, во всяком случае, там и останется. А ты что будешь делать? Снег убирать на турбазе?
