Юлий Крелин - Любовь. Бл***тво. Любовь
«Доктор, Лариса Васильевна, здесь на воле, без маски строгих обязанностей консультанта, вы глядитесь замечательным человеком, свободным от ярма необходимости залезать в чужие души». Доктор засмеялась. «Да и вы, Ефим Борисович, более расковано нанизываете слова, чем представляя мне очередного алкоголика». Они веселятся. На улице солнце, а не жарко. «Знаете, есть такой французский поэт Превер. И у него есть такие слова: Товарищ солнце, разве это не дребедень хозяину взять и отдать такой день». Видно, никакие тяжёлые беды не остались позади в корпусе, который они только что покинули. Скинув обязанности, они как бы обрели свободу и жажду нормальной жизни без оков службы. «И что?»
«Намёк поняли? Вы ведь тоже хотите словить такси». «Я ещё не решила. Думаю, куда мне сейчас поехать». «И не думайте. Я за вас решу». «Ну?» «Вот такси. Свободны, хозяин?» «Ну». «Великое, всеобъемлющее «Ну». Садитесь, Лариса Васильевна. Своё решение я вам скажу в пути». «Ну, допустим. Посмотрим какое, удачное ли ваше решение. – Сказала Лариса Васильевна, уже вдвигаясь в машину. – Будем считать, что мы, психиатры, тоже экспериментаторы». – Это она уже договаривала, пока усаживался рядом Ефим Борисович.
«Вы такая молодая, прекрасная, светлая, весёлая, что если позволите, я вас буду вас звать менее длинно – просто Ларой. Даже не Ларисой? А?» «Ну что ж. Совместная езда на одном диване, нас настолько сблизила, что другого выхода нет». «Вы, я вижу, из нашего караса». «Это что – карас?» «Есть великая книга «Колыбель для кошки» Курта Воннегута. Из одного караса – люди одного поведенчески-психологического круга. Для краткости». «Правильно. Краткость то ли сестра, то ли мать таланта. Поскольку вы старше меня, язык не повернётся называть вас Фимой. У нас в клинике принято окликать инициалами. Можно я буду звать вас ЕБ?» «Хм. Двусмысленно. Ну, называйте, если вам удастся». «Не поняла?» «Ну, а Некрасова читали?» «Ну». «Ну, так ну. У него есть строчки: «Вырастешь, Саша, узнаешь». «Всё равно не поняла. Так куда я еду?» «Как куда? Разве ещё не ясно? Ко мне. Я уже сказал водителю». «Здрасьте. С какого поворота? Вы, Ебе, очень решительны». «Сами так назвали». «А именно? Вообще, я сегодня устала. Давайте в другой раз». «Зачем нам разы считать. В другой раз не будет такой погоды, у вас такого настроения, и вы, конечно, будете куда-то спешить. К тому же, к следующему разу вы уже прочтете Воннегута и будете совсем иной». «Ну, Ебе, вы так же и отделением командуете?» «По обстоятельствам, родная Ларочка. По обстоятельствам. И по погоде, по погоде». «Нет. Я всё же поеду домой». «Но это глупо. Вот уже мой дом. Мы приехали».
Машина остановилась у нужного подъезда и после небольшой перепалки они всё же вышли вдвоём.
«Ну и что же мы будем делать? – Это она спросила уже в лифте. «Чай пить, конечно. Если вы откажетесь от коньяка, которым в изобилии снабжают нас больные. Всеобщая уверенность, что лучшего гонорара, чем алкоголь не существует. Спиртовой реванш за победный бой с павшей на них болезнью. А я не пью. А они несут. Но с вами выпью». «А я тоже не пью». «Значит, будем пить чай. Ну, разумеется, сначала посмотрим мои книжечки и всякое прочее». «Ну и телевизор, конечно?!» «Безусловно. Как же без него. В шахматы ещё сыграем».
Эти слова и смех по их поводу, были сродни аплодисментам, говорящими о единогласном одобрении и утверждающей резолюции, что и оказалось началом всего дальнейшего, красивого, прекрасного и лёгкого, так украшающего нашу жизнь.
Впереди ещё было много дней радостных и лёгких.
«Ебе, вы сегодня что?» «Ещё не знаю. У меня ещё одна операция». «Могу себя на сегодня считать свободной?» «Во всяком случае, нынче я пас». «Ну и славно. Я в театр схожу с коллегой». «Завтра позвонишь?» «Ну».
А на завтра он опять был занят. И она пошла к кому-то на день рождения… И однажды: «Ебе, я еду на конференцию в Ригу. Приеду, позвоню». «Угу». «Что угу?! Словно каша во рту». «Именно. Ем. Рот забит». «Ну, целую. Пока». «Счастливо, Ларочка».
Они ещё перезванивались. А порой встречались на каких-то общих, как теперь бы сказали, тусовках. Тогда этого слова ещё не знали.
* * *И сегодня выходной день. Воскресенье. Ночью Илана не могла приехать. Но обещала быть пораньше. Ефим Борисович с утра метался по квартире. Готовиться специально не надо. Но он ждал, ждал. Он всё время ждал. Он выбегал на балкон, хотя это было нелепо – Илана перед выездом должна позвонить. Так было всегда. Он хотел позвонить сам, но боялся – вдруг она решила сегодня поспать подольше. Пусть девочка отдохнет.
Но звонка всё нет и нет. А он продолжает бегать между балконом и телефоном. Потом стал бегать с двумя телефонами в руках: трубка радиотелефона стационарного и мобильник – нынче вечный спутник. Если раньше порой он забыть мог его, то теперь не расставался с ним даже ночью – вдруг позвонит… она.
Наконец, не выдержал и позвонил сам.
Да, да! – блядство украшает жизнь, а любовь – это обязательно страдание, метания, томление… Но счастливые солнечные страдания, к которым стремишься, к которым тянет всю жизнь, даже если этого не понимаешь верхними отделами мозга. В этом и есть, наверное, основа мазохизма, когда тяга к душевным страданиям переходит к жажде физических. Это, пожалуй, и способствует сексуальному удовлетворению, Это когда секс без любви, без счастливых страданий и томлений. Томление и суета. Первое – любовь; второе – блядство. В любви нет политики – часто делаешь то, что потом обернётся… Навязчивостью. Назойливостью. Канюченьем. Домога… Да какая разница чем, кем это обернётся – ведь любишь. Если только кто знает, что это такое!
Не выдержал… и позвонил сам.
– Доброе утро. Не разбудил?
– Доброе. Какое разбудил! Сейчас поеду на рынок. Мне надо успеть. На днях у дочки день рождения…
– А не сказала ничего вчера.
– Забыла. А вернее не о том думала.
Это понравилось Ефиму Борисовичу. Хорошо, что у него, с ним думала не о том. С ним ей было не до рынка. Может, это самодовольство? А вообще-то, естественно думать ему так. Да и не исключено, что так и было на самом деле.
– А можно я с тобой поеду?
– Нет, нет. Не надо. Я постараюсь побыстрей и позвоню. А вместе получится долго.
– Только звони, пожалуйста. Мне надо слышать твой голос. Тогда я живой.
Илана смеется.
– Конечно же. Буду звонить. Я очень хочу, чтоб вы были живой.
– Хорошо. Жду. Всегда жду. Целую.
– И я.
Сначала Ефим Борисович сел к столу – пытался работать. Не получалось. Да, «сначала было слово». В начале нужно слово. Но начало работы не находило нужного слова. Все слова, что рождались в голове, крутились вокруг совсем иных проблем, а не тех, которых ради он сел за стол и включил компьютер. А ведь всегда любовь ему помогала. Мысли начинали сшибаться в голове, спорить сами с собой, одна меняла другую… Но сначала должно быть нужное слово.
Он отошёл от стола. Вышел на балкон. Да нет же, не приедет она сейчас. Снова в комнату – очередная попытка осмысленно прочесть начатую вчера книгу. Что это с ним? Любовь длится не первый день и всегда только помогала. Включил телевизор – вот дело без смысла и напряжения. Но и не без раздражения, если тоже смотреть со смыслом. Он смотрел, думал о своём, не обращая внимание на мелькающий экран.
Время идёт. Не звонит. Может и сам позвонить. Нет – не надо. Наверное, ходит по рядам, выбирает. А может, торгуется?.. Он не представлял себе торгующуюся Илану. А кому-то ведь интересна эта мелкая торговая игра. Неужто она будет тратить время на торговлю. Ведь он ждёт её. Экая персона! – ждёт! А у неё дочь, а у дочери день рождения. А он и не спросил, когда! Ведь надо поздравить. Ну, что ж она не звонит? Нет, нет – сам ни за что! Да – она хочет перейти… Кто-то ворожит ей. Самой это не поднять. А его не попросила. А у него тоже есть связи. Сказала бы. Собственно, она не собиралась переходить. Это не ворожат, наверное, а уговаривают. Соблазняют новой работой, лучшими условиями. И рыба нуждается в хорошей воде. Деньги бОльшие – понятно. Ей дочь поднимать. А что он, Ефим, в силах ли помочь? Не звонит. Но нельзя столько ждать, а пока он ничего не может делать.
– Алло! Ты прости, что звоню, но уже больше двух часов прошло. Мне твой голос услышать хотя бы.
Смеется. Смеется и ничего не говорит.
– Ты что? Долго ещё? Уже давно. Скоро освободишься?
– Да мне пришлось на другой рынок. Я здесь кое-чего не нашла.
– Господи! Да что ж такое тебе особенно требуется?
– Спечь ко дню рождения надо ведь.
Ну и ещё два часа он промаялся. День-то, чёрт его побери, выходной. На работе люди. Туда пойдёшь, с тем поговоришь, позвонит кто-то, консилиум какой-либо. А здесь сегодня мечешься по клетке – только что решетку не грызёшь, не рычишь и мяса не ждёшь.
Не скоро позвонила любовь его.
– Добрый вечер.
– Добрый. Совсем не добрый. Ты где?
