Ариадна Борисова - Повторите, пожалуйста, марш Мендельсона (сборник)
– Любви все возрасты попкорны! Это тебе, Любовь.
– Ой, спасибо, какие чудесные! А ты с семечек на кукурузу перешел? – снова засмеялась она, и послышался хрусткий шелест целлофана. Цветы подарил, понял Василий Игнатьевич.
– Народу тьма, а врут, что кризис.
– Будет хороший доход.
– Хорошо покупают белье «Ай лав ю»?
– Пять комплектов продали.
– А «Любовь» как продается? – проворковал Денис. – В смысле кукла.
Черти в омуте Василия Игнатьевича чуть не взбрыкнули. Представив хулиганскую ухмылку племянника, едва удержался, чтобы не высунуть руку между полками для доброго тумака. Купить любовь, продать любовь… Торгаш!
– Нынешний хит – грелка-сердце, – сухо ответила Люба.
– Я бы тоже не прочь погреться о горячее сердце в холод, – произнес Денис немного нечленораздельно, шурша пакетом. Наверное, закинул в рот горсть кукурузного средства против курения. Дальше они опять заговорили о неинтересных бухгалтерских вещах. И вдруг:
– …на медосмотр… в школу сторожем взяли.
– Он здесь? Где он?!
Согнувшись за стеллажом, Василий Игнатьевич летящими прыжками, как всполошенный заяц, рванулся к выходу из блестящего красочного мира… Опомнился только на уличной лестнице.
Денис вскоре вышел, приобнял за плечо:
– Чего сбежал-то, дядь Вась?
Василий Игнатьевич и себе не мог объяснить, почему так поступил, а Денису тем более. Пробормотал, багровея:
– Душно там… замутило.
Спускаясь по ступеням, чем-то довольный племянник мурлыкал под нос: «Либэ-либэ, любо-овь»…
Вкусно и быстро пообедали у киоска шаурмой в лаваше. Василий Игнатьевич остановил двинувшегося к машине Дениса:
– Ты езжай куда тебе надо, я по городу поброжу.
– Хорошо, – разрешил Денис. – Часы есть?
– Вот они, на руке, – показал Василий Игнатьевич.
– Без пятнадцати шесть будь, пожалуйста, напротив этого киоска. Видишь, через дорогу кирпичная аптека стоит? Вон там будь, заезд как раз удобный. Запомни: аптека, улица, киоск!
– Сам на трамвае приеду.
– Не вздумай, по новому адресу не найдешь. Прихвачу тебя ровно без пятнадцати шесть у аптеки. «Виагру» на весеннюю охоту не забудь купить, – хохотнул насмешник, – и далеко не ходи, дядь Вась, заблудишься!
…В деревне Василий Игнатьевич знал «в лицо» каждое дерево у троп, и каждое дерево на пути могло подсказать, сколько он километров прошел, а в городе впрямь легко заблудиться. Но не здесь, где голубым маяком сияет громада торгового центра и вся жизнь будто вращается вокруг него. Стремительная, нервная, шумная, течет городская жизнь в разные стороны по дну каменистых ущелий ручьями гудящего транспорта, человеческих потоков. Влечет людей в верткие стеклянные двери, как рыбные стаи в ряжи. Безудержная лавина затягивает в свою толчею, принуждая подстраиваться к общему бегучему ритму, спешить в переходах и круговоротах. Горячие запахи из открытых ларьков с шаурмой и шашлыком мешаются с бензиновыми парами, их разносит по переулкам февральский ветер; серое небо соткано из многотысячного дыхания, дыма и чада. Василию Игнатьевичу не хватало здесь просторного неба деревни, вольготного лесного воздуха – духа его, широты и глубины. Шагал наобум, чувствуя себя крохотным существом в разрезе распахнутого муравейника, присматривался к заманчивым вывескам и растяжкам. Все они зазывали куда-то, предлагали что-то и сливались в один мельтешащий базарный ряд. Качнув пятипалыми рогами, проскакал по верхам лось на фоне тайги. Скрылся из глаз…
Погоди-ка, застопорил себя Василий Игнатьевич и вернулся к вовсе не скачущему лосю – тот мирно стоял в рисованных шиповниковых кустах над дверью магазина «Охота & рыбалка».
Охотник & рыбак ходил по спортивно-промысловым секциям, восхищенно разглядывая выставочные вещи. Всякая казалась ему необходимой. Взять, что ли, сейчас пяток пластиковых уток? Нет, не в чем нести… или рюкзак купить? Давно пора сменить латаный старый… А эту автомобильную сумку-морозильник для хранения рыбы и дичи подарить бы Денису. Дорогая, правда, и мелковатая – сложно будет засунуть в нее, например, полутораметровую щуку. Если только хорошенько скрутить… Ого, какая лодка! Надувная, но, кажется, не резиновая. На ощупь другой материал. В похожую двухместку на двести кило нехилые деревенские мужики вчетвером садятся на спокойном озере. И ничего – ни разу не утонули… Спальный мешок, набитый стриженой верблюжьей шерстью, – наверное, теплый, обогревателя не надо… Чего только не изобрели люди для облегчения лесных тягот!
За спиной продавец нахваливал кому-то ружье:
– Практически классическая модель, не хуже «помповика» подобного класса, а главное – дешевле.
Василий Игнатьевич обернулся посмотреть, что там за ружье… и застыл.
За продавцом по стене, крашенной мутновато и сине, как вечерняя озерная водица, с резвящимися стайками красноперок… прозрачными дымчатыми волнами струился, сетчатым дождем падал волосяной бредень!
Не могло быть ошибки. Это была его, Василия Игнатьевича, работа и песня, его запоздалая увлеченность, его долгие зимние вечера наедине с бубнящим телевизором… Его руки помнили учебу деда Володара. Помнили собственное постижение древнего ремесла вязальщиков, эти нежные узелки, вывязанные крючком Адели с думами о ней, хранимыми на донце самой солнечной памяти.
– Бреднем любуетесь? – переключился продавец на нового возможного покупателя.
– Он продается? – проговорил Василий Игнатьевич охрипшим почему-то голосом.
– Нет, эта самовязка коллекционная, мы ее сами купили. Впрочем, если вы человек состоятельный, есть ей цена.
Просквозив небрежным взглядом по шапке и куртке Василия Игнатьевича, продавец повернул лицевой стороной нацепленный сбоку квадратик ценника.
Цена была большая. Очень. Еще в позапрошлом году Тихонький удивился бы – запредельная цена. Но заказчик, пожелавший остаться неизвестным, заплатил ему больше…
Продавец снисходительно сообщил:
– У нас недавно приблизительно за столько же приобрели одностенку и ряж.
– Тоже из конского волоса?
– Да, тоже. Волосяные сети незаметны в воде и практичны в применении. («А то я не знаю», – усмехнулся про себя Василий Игнатьевич.) Но пользоваться ими владельцы, скорее всего, не будут, – охотно поделился предположением продавец. – Редкость музейного уровня, мастер вообще уникум. Сомнительно, что где-то еще сохранилось старинное искусство вязания таких сетей.
– Кто ж этот мастер?
– Посредник сказал, что вяжет их его дядя. Без работы, говорит, в деревне остался, вот и начал вязать от скуки. Ну и деньги, конечно, а нам – реклама.
– Где, интересно, он столько волос-то берет?
– С какого-то питерского конного завода вроде бы присылают.
…Ошеломленный нечаянным открытием Денисова лукавства, брел мастер-уникум по краю тротуара в стороне от быстроногих толп. Не замечал, что подметает полой куртки фары припаркованных машин. С питерского конного завода, значит, хм-м… То-то волос был чистый, мытый, свернутый отдельными прядками…
Подозревая магазинщиков в сильном превышении стоимости сетей, Василий Игнатьевич думал о шалопае, который втройне больше всучил ему из своего кармана. Как теперь сказать обманщику, что он разоблачен? Хорошо бы добыть где-то волосяное сырье и навязать на сторожевой работе снастей. Сдать их потом в охотничье-рыбачий магазин без посредника, чтобы возвратить этому посреднику деньги, переплаченные мастеру сверх настоящей цены… Забыв о принятом перед собой обещании никого не осуждать, Василий Игнатьевич ругал племянника: «Эх, Дениска, Дениска, «Виагра» ты стоеросовая», – и не находил других слов.
До назначенного времени остался целый час. Скоро тот, кто отвечает за уличный рубильник, зажжет фонари, и желтый электрический свет создаст иллюзию тепла. Пальцы студеного ветра забирались под приподнятый воротник, дергали мерзнущие уши. Не дождавшись сочувствия фонарей, продрогший Василий Игнатьевич зашел погреться в аптеку. В кутерьме людей и вихрей она оказалась оазисом спокойствия. Вспомнив, что хотел купить тонкий резиновый жгут, всегда нужный в хозяйстве, Василий Игнатьевич склонился над стеклянным прилавком.
Корпулентная дама-аптекарша приметила заинтересованность посетителя к бело-синей упаковке с наименованием «Виагра», лежащей отдельно от прочих коробочек. Строго сказала:
– Препарат выдается по рецепту.
Василий Игнатьевич очнулся от размышлений о своей охотничьей прорухе. Погружаясь в жгучий стыд, повернулся было к двери, но дама неожиданно проговорила заговорщицким шепотом:
– Мужчина! Возьмите.
– Спасибо, – он покорно взял высунутую в окошко картонную пачку. В некоторой оторопи отсчитал деньги – таких денег полтора месяца хватало бы на хлеб…
Стеснительным людям всегда трудно отказаться от ловко предложенной покупки.
– На здоровье, – аптекарша кивнула с доброжелательным значением.
