Наталья Горская - Благодать
– Ну, например, – Иван Ильич огляделся вокруг, – например, кровать.
– А вот и нет! Это слово греческого происхождения.
– А если сказать «койка»? – входил в азарт Иван Ильич.
– Заимствование из голландского в Петровскую эпоху.
– Пижама, – называл Иван Ильич предметы, которые попадали в его поле зрения.
– Из английского.
– Халат.
– Из арабского.
– Га зе та.
– Из итальянского.
– Уф! – Иван Ильич перевёл дух. – И откуда Вы всё это знаете?
– Я здесь много книг прочитал: у Шмульзона при кабинете библиотека хорошая есть. А так я был школьным учителем истории. Уже пять лет, как на пенсии. Да-а, – задумался Иван Васильевич о чём-то своём, – вот чужих детей учил-учил, а своих проглядел…
– И что же мне теперь делать? – приходил в себя Иван Ильич.
– Побольше своей головой думать. А то мы привыкли, что нас всё время кто-то направляет, как пастух стадо. Здравого смысла нам всем катастрофически не хватает, и его не купишь ни за какие деньги.
– Расскажите ещё что-нибудь, – попросил Иван Ильич, – а то всё равно делать нечего, а Вы так интересно рассказываете. Ну, а какие же слова в нашем языке исконно русские?
– Да вот, хотя бы «окно» от слова «око», то есть глаз, глаза дома, – охотно продолжал говорить Иван Васильевич. – Или же вот, к примеру, «подушка» – подложить под ушко. «Рубль» – вообще, стопроцентно исконное русское слово… Правда, сейчас в цене больше доллар. За доллар сейчас могут и отца родного порешить…
Иван Васильевич не закончил свою мысль, потому что вошёл Сергей Николаевич Шмульзон.
– Иван Васильевич, не поможете санитарам машину с бельём разгрузить? – спросил он вежливо.
– Отчего же не помочь, – вскочил с готовностью Иван Васильевич. – У чёрного входа?
– Да, рядом с кухней. Идите, а мы пока с Иваном Ильичом побеседуем, – Шмульзон вошёл и сел на стул, а у дверей остался стоять один из давешних дюжих санитаров.
– Не надо мне больше уколов делать, – сжался Иван Ильич. – Меня от них мутит, и тело всё как ватное.
– Это бывает, бывает, – как бы раздумывая о чём-то своём, но пристально глядя на Ивана Ильича, сказал Сергей Николаевич.
– Мне нужна Ваша помощь, – неуверенно произнёс Иван Ильич. – Вы можете сказать мне, что с моей женой? Она… она ж-ж-ж ива?
– Жива и здорова, хотя Вы очень сильно напугали её своей выходкой, – с некоторой укоризной произнёс врач.
– Жива! – Иван Ильич вскочил и бросился к Шмульзону, чтоб поблагодарить его за благую весть, но санитар сделал ему предупреждающий жест, и он опять послушно сел на свою кровать.
– Вот видите, какая у Вас реакция прекрасная, а говорите, что тело как ватное, – устало проговорил Сергей Николаевич и потёр глаза под очками. – Приходила Ваша жена сегодня, видеть Вас хотела, но Вы спали… и потом, если Вы будете и дальше себя так вести…
– Я не буду, доктор, честное слово!..
– Тут дело не в Вашей честности, а в том, что у Вас, скажем так, небольшое психическое расстройство, и в каких-то ситуациях – я пытаюсь понять, в каких именно – Вы не можете контролировать своё поведение.
– Я просто устал немного: весенний авитаминоз и всё такое… Нервы ни к чёрту, – заплакал Иван Ильич.
– Ну, не надо воспринимать Ваше пребывание здесь, как непоправимую трагедию, – Шмульзон подошёл к Ивану Ильичу и положил ему руку на плечо, отчего тот слегка вздрогнул. – У человека две субстанции – конечно, их значительно больше, но мы пока поговорим о двух из них – физическая и психическая, – Сергей Николаевич начал расхаживать по палате. – И та, и другая иногда болеют, но современный человек больше озабочен состоянием своего физического тела, нежели здоровьем своей психики, здоровьем души, а она, тем не менее, тоже требует к себе внимания и иногда даёт сбои в работе, если на неё совсем наплевать. Конечно, и физика, и психика взаимосвязаны меж собой, и очень часто болезнь души влечёт за собой болезнь тела, так же, как и болезнь тела влечёт за собой болезнь души, но бывает, что человек находится в разладе с самим собой и со своей душой, а это гораздо хуже. Он как бы спорит, воюет с самим собой, сам себя разрушает… Ладно, не буду Вас очень утомлять, – прервал свою лекцию Шмульзон. – Я хочу, чтобы Вы сегодня побывали на прогулке: погода прекрасная, а Вы уже два дня без свежего воздуха. И ещё. Тут Ваша жена записку Вам оставила. Вот, возьмите.
Иван Ильич развернул небольшой листок из школьной тетради в клеточку, на котором сбивчивым почерком было написано: «Мы с Гаврюшей по тебе скучаем. Поправляйся скорее. Детям ничего не сказала. Аня». Иван Ильич приложил записку к губам и так просидел некоторое время с закрытыми глазами. Сергей Николаевич вышел и больше не докучал ему.
* * *На прогулке Иван Ильич с удивлением заметил, что уже наступила настоящая весна, даже можно сказать, весна, переходящая в лето. Около больницы находился чудесный парк, который весь был окутан лёгкой жизнерадостной дымкой из свежей листвы, глядя на которую ужасно хотелось жить дальше. Сквозь эту светло-салатную зелень виднелось синее-пресинее небо, которое давно не показывалось из-за дождевых и снеговых туч. Работники больницы высаживали какие-то незатейливые морозоустойчивые цветы на небольших клумбах, но для Ивана Ильича сейчас это были самые прекрасные цветы на свете. Он даже вызвался помочь санитаркам и быстренько вскопал землю на клумбах. Его примеру последовали ещё несколько пациентов и с детским восторгом сделали рабатку из цветов разной высоты под окнами главного корпуса.
Иван Ильич сидел довольный и счастливый на скамейке под большим, раскидистым, ещё не до конца распустившим свою листву деревом и жадно вдыхал этот запах сырой земли, свежей травы и смолистой листвы. Он снова и снова перечитывал письмо Анны Михайловны и целовал каждую строчку в нём.
Весь мир представлялся ему сейчас прекрасным садом, а народы – цветами, которые так непохожи друг на друга, но от этого сад ещё прекрасней. Ведь как красиво, когда на одной клумбе цветут тюльпаны и крокусы, мальвы и гвоздики, астры и хризантемы, гладиолусы и лилии, и никому не придет в голову беспощадно уничтожить все цветы, кроме одного какого-то вида, чтобы затем вытоптать и его.
«Как хорошо жить!» – думал Иван Ильич.
«Тоже мне, лирик, блин», – слабым голосом проворчал старый знакомый.
«Это ты, Анти-Иван?» – обрадовался ему Иван Ильич.
«А кто же ещё?! Ой, пло-охо мне! Что за гадость тебе кололи? Я как варёный», – стонала подбитая медикаментозным вмешательством Антиблагодать.
«Я попросил доктора, чтобы мне больше не делали уколов», – заверил его Иван Ильич.
«Вот это правильно, хотя и унизительно просить этого Шмульзона, – стали пробиваться нахальные нотки в голосе Анти-Ивана. – Ты требовать должен, а не просить!»
«Да помолчи ты! Смотри, какая красотища вокруг! Птицы как поют!»
«Ох ты, Осподя, птиц слушать начал! Я смотрю, тебя тут обработали по полной программе».
«Да никто меня не обрабатывал. Я столько интересного узнал, столько передумал!..»
«Знаю я, что ты тут передумал! Эх, Иван, тебе такую миссию доверили, а ты при первом испытании сдался: «Да я больше не бу-уду, честное пионе-ерское, простите меня». Тьфу! Русскую литературу надо читать, чужую культуру уважать, да? Завтра в твой дом придут черножопые с ножами, а ты на диванчике будешь сидеть, книжечки читать и скажешь им, что очень их уважаешь. Ой-ё!.. Кому доверили спасение нации?! Ныл, как баба – я чуть за тебя со стыда не умер. Позор, да и только!» – жёстко критиковал Анти-Иван. Голос его становился всё громче и увереннее.
«Да ты не понял ничего! Я поговорил с таким интересным человеком…»
«Да где уж мне уж понять уж! Тебе этого человека жиды специально подсадили, чтоб он тебе мозги пудрил, и сам он – махровый жид. А ты уши и развесил, как дурак!»
«Но он же всё правильно сказал, – заступился Иван Ильич за своего соседа по палате. – И, вообще, учёные открыли, что все люди – братья…»
«Да учёные-то твои кто? Одни жиды! Ты хоть одного русского учёного видел?»
«А Менделеев?»
«Да жид самый настоящий!»
«А как же Иван Павлов?»
«Да всё туда же!»
«Ну, а Ломоносов, в конце концов?!»
«Ну, всё! Пиши пропало! Ему доверили такую миссию…»
«Да иди ты со своей миссией… в жопу! – неожиданно для себя послал Анти-Ивана Иван Ильич. – Тебе там самое место, геморрой чёртов! Я из-за твоей миссии чуть всю жизнь свою не разрушил, жену обидел, коллег по работе оскорбил…»
«Тьфу, урод! – зло ругался Анти-Иван. – Это не моя миссия, а НАША! Мы с тобой должны объединиться, тогда мы таких дров наломаем!»
«Я и так уже таких дров наломал, что самому страшно».
«Чего ты там наломал-то? Жену он обидел, нытик, подумаешь – преступление! Да кругом полно тёлок – любая твоей будет, если меня станешь слушаться», – всё громче наседал Анти-Иван.
«Да не нужна мне любая! Что я, мальчик прыщавый, что ли, чтоб о тёлках мечтать? У меня уже внуки в школу пошли, а я какой им пример подам? И потом, что ты так грубо о женщинах отзываешься: какие они тебе тёлки?»
