Михаил Веллер - О любви (сборник)
Ларик позвонил поздним вечером третьего дня. Валя схватила трубку, зная, что это он. Ее душе уже была задана работа, и работа эта происходила помимо ее желания.
Его голос слышался прерывисто, издалека (трубка иногда прикрывалась перчаткой):
– Валя, ты? Не слышу!.. Что?.. Сейчас перезвоню!..
Она прождала у телефона двадцать минут. Через полчаса (ночь):
– Алло! Что?.. Все автоматы неисправны! Алло!!!
На этом сеанс связи окончился.
(«Задача первого этапа – легкие положительные ассоциации, – развивал теорию Звягин. – А чтоб они возникали – надо изящно всадить крючок в ее самолюбие. Приучить думать о себе без досады, создать не избыток, а дефицит внимания со своей стороны, но – этически безупречный дефицит. Пусть ее душа свыкнется с мыслью, что ты можешь доставлять и радость, и боль, причем первое желательно, а второе – отнюдь. И что твое существование, с другой стороны, ни к чему ее не обязывает. Ты есть – и это значительно, и это неплохо! Понял, нет?»)
35. Мороз и солнце – день чудесный.
– А если бы она не умела ходить на лыжах?
– Всегда что-нибудь есть, – уверил Звягин. – Умела бы бегать на коньках. Или заниматься плаванием. Или любила сидеть в библиотеке (и сам усомнился). Или толклась бы у «Маяковки» или в «Сайгоне». Твой номер шестнадцатый: выяснять обстоятельства и применяться к ним. Впер-ред, хромоногий! Ларион и Тамерлан – похоже, да?
Идею подкинул в общаге друг Володя; компания составилась – на воскресенье. Странно, если бы Валя не приняла участие: хорошие лыжи, приличный костюм, зачет по физкультуре сдала из первых.
Поначалу предлагали Кавголово.
– А кто был зимой в Петергофе? (В Кавголово многовато классных лыжников, такие конкуренты нам ни к чему.)
Никто не был. Решающим прозвучал аргумент:
– А какая там архитектура!
Здравая мысль о приобщении к красоте возобладала. Ларик выглядел большим знатоком архитектуры.
Утром затолкались с гамом в электричку на Балтийском вокзале, заняли три скамейки, протерли замерзшие стекла: поехали!
На Валю смотрели – на нее всегда смотрели: ладная фигурка, грамотный костюм, австрийские лыжи, тихое сияние. Ларик не смотрел. То есть смотрел – не больше, чем на остальных. И не иначе. И не искал возможности поговорить вдвоем. И это сразу создало для нее некоторое напряжение.
Более того – он сидел на другой скамейке, спиной к ней! Он опять смешил всякой всячиной, к нему оборачивались, изредка повертывалась и она, сохраняя естественность поведения и досадуя.
Снег искрился, краски блистали под февральским солнцем, купола золотились, Монплезир светился кармином сквозь серебряный узор ветвей – красота была выдана по первой категории снабжения. Синие накатанные колеи вились по аллеям, и лыжники скользили по ним с протяжным шелестом.
Ларик бежал длинным легким шагом, правильно натертые мазью лыжи держали скольжение, ритм и свет вселяли радость. Смотреть на него было приятно – как на всякого, кто что-то делает хорошо. Валя не знала, что он так спортивен на лыжне.
Он и сам этого не знал еще месяц назад. Пока Звягин не приказал срочно устроиться в секцию – и овладеть в темпе! «Спортсменом можешь ты не быть, но пыль в глаза пустить обязан!»
Он знал повороты и спуски этих аллей наизусть, прокатывая маршрут в лютые морозы, подмечая, где можно лихо скатиться, где удобно тормознуть так, чтоб веер снега взвихрился из-под лыж.
Он скалил зубы – на нее не смотрел.
Трамплинчик на обочье крутой дорожки торчал небольшой, пара любителей из пацанов прыгали раз за разом, пролетая десяток метров над низким настом. Какое ни на есть – а зрелище, ловкость всегда привлекает, нет?
Володя уперся палками вверху разгона, толкнулся, пронесся согнувшись – и преодолел несколько метров воздушного пространства, отчетливо шлепнув лыжами по утрамбованному снегу, сбалансировав руками и неловко тормозя у кустов.
– Ларик, а ты? – подначили.
Ларик утвердился наверху, комично подрожал коленями, покатил все быстрей, кренясь вбок и оседая назад, неуклюже оторвался от обрубленной снежной кромки трамплина и, маша и повернувшись в косом падении боком, зацепился лыжей, кувыркнулся через спину, проехал на животе и встал на четвереньки, стряхивая снег с лица.
Зрители надрывались в восторге.
– Трамплин кривой, – оправдался прыгун, выковыривая из ушей.
– И снег скользкий, – сочувственно добавил Володя.
– Лыжи тяжелые, – пояснили из толпы.
– Ноги кривые, – поправил мальчишеский голос.
Валя хохотала от всего сердца, и были на сердце этом и злорадство («Так и надо»), и тонкий-тонкий наждачный осадок («Опозорился…»). Володя лихо повторил прыжок; девчонки зааплодировали.
– Утешительный заезд для неудачников! – шутовски завопил Ларик, карабкаясь наверх. Резко пихнувшись, сложился скобкой и со свистом полетел вниз: толчок! носки лыж подняты, корпус вперед! тянуть параллельно земле! – и почти без хлопка ровно коснулся поверхности далеко от снежного уступа. С хрустом раскидывая из-под ребер лыж радугу, развернулся и четкой елочкой побежал в гору.
– Ура!
«Клоун».
Обгоняя Валю сбоку лыжни, он кивнул с одобрением:
– А ты неплохо ходишь. – Слепил снежок, кинул в Нину и с ней рядом побежал по снежной целине, болтая.
В павильончике у шоссе взяли тепловатый кофе с холодноватыми пирожками. Стекла горели красным, морозец поострел, покалывал.
– Во сколько электричка?
Ларик поискал глазами на автомобильной стоянке, оттянул рукав над часами:
– Извините, мне пора!
– Ты куда-а? Бросаешь?
Он шутливо-виновато развел руками, взял лыжи – вышел. И пошел к «Жигулям»-пикап цвета коррида.
– Стрекозел! – с напускным негодованием кинул Володя. – Зальем горе. Официант – еще две морковки!
И воскресенье как-то сразу кончилось.
Уже в вагоне Нина спросила подчеркнуто незаинтересованно:
– С кем это он отбыл? Личный шофер?
– Какая-то знакомая, – уклончиво пожал плечами Володя.
– Покупай машину, Нинка, – был дан не без ехидства совет.
И это ехидство единственно утешило Валю в ее думах.
– Я подожду того, кто мне купит, – не замедлил пренебрежительный ответ.
Весь вечер несчастная жертва любовных интриг и армейской тактики решала и не могла решить задачу: коли Ларик упорно лезет ей на глаза – он делает все специально ради нее, или ему действительно нет до нее дела? А что с Ниной? А что за машина? Сумбур и неразбериха… независимость его и нравится, и задевает…
«Так что – я к нему неравнодушна? Он имеет для меня какое-то значение?» Открытие ее удивило, задело. Но не настолько задело, чтоб из самолюбия запретить себе думать о нем; думать было все-таки не больно, приятно… однако не без горечи.
Ах, и быть любимой девушке потребно, и любить потребно, а вот страдать не хочется, но на самом деле душа без страданий не может… В душе ее наметилось некое движение, и в конце движения того, в перспективе проекторного луча, Ларик летел над заснеженными кустами, прижав руки к бокам и вытянув лыжи, и хлопала дверца «Жигулей».– А если ты разбил несчастному аспиранту жизнь? – обвинила дочь.
– Каждому свое, – зевнул Звягин. – Настоящего человека не собьешь с пути ничем. От чего можно отказаться – то не очень-то и нужно было.
– А конкретней можешь?
– Отцепись, чадо. У него все в порядке. Поженятся они, уймись!
– А что сейчас, интересно, делает твой бестолковый Ларик? Ну и имечко все-таки!
– Сейчас? Зубрит план похода с Валей в кино.
– Ты им что, сценарий написал?
– Шпаргалку.
36. Из всех искусств для нас важнейшим является кино.
Ларик действительно собирался в кино.
– Я почему-то решила, что ты хочешь мне позвонить, – без обиняков заявила Валя, позвонив на вахту общежития. Наскучив неопределенностью, она брала инициативу в свои руки.
Помолчав, он ответил с извинением в голосе:
– Я действительно собирался.
– Я так и думала. И что ж тебе помешало?
– М-м… Работа допоздна… и телефон вечно занят.
– …Ну, как живешь? – храня превосходство в интонациях, спросила она.
– Да вот, в кино собираемся.
– На что?
– В Зимнем стадионе фестивальные идут, «Полет над гнездом кукушки».
Пауза. Он не приглашал. Она не напрашивалась.
– А «Скромное обаяние буржуазии» ты уже видела?
– Нет.
– Я тоже. Если хочешь, можем в пятницу сходить.
– Я не знаю, буду ли свободна.
– Нет, если хочешь.
– Ну хорошо, позвони мне завтра вечером…
Она получила приглашение – и интерес к нему сразу ослаб. Итак, она по-прежнему может делать с ним что хочет. Но почему это не радует? Его легко вернуть… или это ей только кажется? Достаточно сознания того, что – может вернуть? И все-таки ей хотелось, чтоб он пригласил ее в кино! Не пойти? Ну и что. Он все равно не позвонит… Наказать тем, что пообещает, но не придет? А если он не огорчится, а наоборот – больше не согласится? Нет: надо пойти и вызвать его на откровенный разговор.
