Роман Воликов - Тень правителей
Первой задала вопрос миловидная овца из НТВ:
– Известно, что Вы долго работали с господином Х. Именно по этой причине Вы проводите пресс-конференцию?
Вопрос выглядел как вызывающая констатация факта. «Ну-ну! – подумал он. – Посмотрим, как ты завизжишь под Новый Год…» На разгоне этой оппозиционной телевизионной шайки именно 22 декабря настояла Ксюха: «Устроим обломчик их пёздам на рождественских распродажах в Милане. Хочу поржать, как эти гаврики засуетятся».
– Я уже сказал в самом начале, что Александр Стальевич плохо себя чувствует. Что касается моих личных отношений с господином Х, то полностью полагаюсь на мнение правоохранительных органов.
– Как Павлик Морозов?! – овечка не удержалась от сарказма.
– Господа журналисты! Прошу соблюдать регламент, – Ксюха c распорядительского места принялась наводить порядок. – Один человек – один вопрос!
Было ли ему тогда скучно, в этой размеренной жизни в среднегабаритной квартире не в центре, но и не на окраине Москвы, на тихих интеллигентных запевках у костра на даче с обязательным утренним женским лукавством: «Ах, наши мужчины вчера перебрали…», но опохмелиться никто не предлагал? Сейчас он ответил бы не колеблясь: – Да. Было сытно, мирно и чинно. Но скучно.
А тогда? Жизнь катилась в строго определённое никуда: в пятьдесят профессор, в шестьдесят внуки, в семьдесят готовится к смерти. Он помнил совершенно чётко: думать ему не хотелось ни о чём.
Вопрос прозвучал как выстрел в упор. Его задал итальянец, почётный борец за права человека ещё со времен гонений на диссидентов:
– Арест господина Х следует расценивать как начало «охоты на ведьм»?
– Извините, господа! – Ксюха улыбнулась с хладнокровием змеи. – Время пресс-конференции закончилось. Вы можете оставить свои вопросы на официальном сайте администрации президента.
3
– Как вы относитесь к рекламе, mon сher ami?
Его научный руководитель Леонид Борисович, не знавший толком ни одного языка, любил щегольнуть иностранными словечками.
– Реклама – двигатель прогресса, – он усмехнулся. – И ещё опиум капиталистического общества.
– Опиум – это религия, – философически заметил Леонид Борисович. – И вообще, сейчас в моде антисоветизм. Ты слышал об указе про банки?
– Слышал краем уха. С трудом представляю банки в нашей советской действительности. Из сберкассы в воротилы бизнеса подадимся?
– Откуда столько пессимизма в здоровом двадцати трёхлетнем парне? – Леонид Борисович помешал ложечкой сахар в чашке. – Амigo! Счастливого капиталистического будущего нам не избежать. Надо просто оказаться в первых рядах.
Он уже позабыл об этом разговоре в институтской столовке, когда однажды вечером ему позвонил Леонид Борисович:
– comment etes-vous, citoyen baccalaureat? Семейная идиллия не осточертела?
Леонид Борисович к своим тридцати успел сменить трёх жен.
Он покосился на читавшую Набокова жену.
– Что-то срочное, Леонид Борисович?
– Более чем! – тот придал голосу таинственность. – Завтра в двенадцать жду тебя на выходе из метро Павелецкая. Встречаемся с чрезвычайно интересными людьми.
– Им нужны специалисты по общечеловеческим вопросам,– сказал Леонид Борисович, едва поздоровавшись. – То есть такие как мы.
Они стояли на площади Павелецкого вокзала, средь гвалта встречающих и провожающих, и посреди этого человеческого потока его научный руководитель отчаянно жестикулировал, захлебываясь словами: «Им нужны люди, способные нести всякую чушь, но приятную уху чиновника. Это одна сторона медали. Другая – они хотят покупать власть, подкупать народ, всех без разбору, белых и чёрных, красных и зелёных, праведников и чёрта в ступе, точнее, не покупать и не подкупать, с деньгами-то у них пока туго, а обещать молочные реки и кисейные берега. Сами они ребята косноязычные, технари все, главный у них вообще химик по образованию, но головы золотые. Настругали немного в кооперативе по комсомольской линии, теперь вот банк. Скажу со всем свойственным мне цинизмом: – Я в этих мерзавцев верю!»
«Ему не хватает бороды, – подумал он. – Седой, всклокоченной, истрепанной синайскими ветрами жидкой бородёнки пророка, сорок сороков ведущего свой народ невесть куда. Любопытно, что он думал, когда мучительно выколачивал свои каменные скрижали: «Какую истину ещё сморозить?»
– Стоп! – сказал он себе. – Тормози, аспирант. Ты же не антисемит, ты же нормальный. Что ты знаешь о Моисее, дитя недослушанных лекций и наспех прочитанных книг?
Один создал миф, другие разукрасили его правдой и ложью, и вдохновенные идеологи бороздят океанские просторы на комфортабельных лайнерах, пока труженики моря устало латают свои дырявые судёнышки. Вечный исторический вопрос: верят ли создатели мифа в своё исчадие?
– Что ты молчишь? – сердито спросил Леонид Борисович.
– Простите, задумался о предтече мифа.
Леонид Борисович едва не воспарил над привокзальной площадью: – А ещё ноешь, что у нас не получится. Страна скончавшегося в муках социализма требует благовоний и телесных услад. Пойдёмте, caballero, в банк.
Банк был какой-то хлипкий. Впоследствии на месте этого здания Х построил небоскреб, на высоченном шпиле которого гордо реял флаг с надписью: хлебный склад № 12. Отец одного из ближайших сподвижников Х руководил центральным московским зерновым трестом, с его барского плеча юным капиталистам была выделена часть амбарного помещения. Пахло клейковиной, но народ шустро бегал по коридорам, разговаривая на птичьем банковском языке.
Голос у Х был тихий и вкрадчивый. И ещё спокойный. Спокойствие в любой ситуации и олимпийская солидность были его неоспоримые качества. Которые покоряли. Именно так, покоряли. И он, и Леонид Борисович сразу почувствовали почти женскую влюбленность к этому человеку. Господи, сколько же сил он потратил потом, чтобы вырваться из этой магии. Окучивая в разных операциях тупоголовых чиновников, он придумал целую легенду для ответа на неизбежный вопрос: – В чём сила Х?
– Он – химик! – говорил он, многозначительно чокаясь рюмкой отборного рома. – Есть люди и есть химики. Люди отличаются эмоциями, ненавидят и влюбляются, мечтают о потерянных иллюзиях и стремятся создать новые. А химики раскладывают окружающий мир на элементы таблицы Менделеева и сводят их вновь, исходя исключительно из собственной целесообразности.
Легенда была убедительная, но насколько правдивая? В конечном счёте, все его попытки анализа приводили к неизбежному выводу: чтобы избавиться от чар Х, его надо убить.
– Только не смотри в глаза, когда будете брать, – сказал он главному эмвэдэшному оперу, когда инструктировал перед арестом. Опер, прошедший половину горячих точек на земном шаре, всячески сдерживался, но явно был готов обдристаться. – У него глаза удава, намеренного сожрать кролика.
– Итак, я предлагаю вам создать в банке подразделение пиар, – Михаил Борисович завершил недолгую речь, улыбнулся, снял очки и вопросительно посмотрел.
– Неплохо было бы поучиться, набраться зарубежного опыта. В Англии, например, или в Америке, – сказал Леонид Борисович.
Х снова улыбнулся: «Заграница нам не поможет. И не потому, что денег жалко на поездку. Просто нам придётся создавать свои правила игры, без всякой теоретической базы. Вы меня понимаете?»
– Как бы да! – неуверенно произнёс Леонид Борисович.
Х засмеялся: «Для начала неплохо. Новой эпохе – новый язык. Хорошо словцо – как бы. Придаёт многозначительность каждому экономическому термину и одновременно развязывает руки. Ещё что-нибудь из этой серии, уважаемый доктор».
– Кандидат. Кандидат исторических наук, – сказал Леонид Борисович. – Ну, например, типа. Типа мы решим, типа мы уверены.
– Типа да, – сказал Михаил Борисович. – Подходит. Типа. И ещё что-нибудь, скабрезное, но в меру, чтобы можно было произнести при женщинах. Для трилоквиума. Так, если я не ошибаюсь, называлась основа знаний в античном мире?
– Говно вопрос, – сказал он.
– Как?
– Типа, если у вас есть проблемы, мы как бы решим. Говно – вопрос!
– Блестяще! – сказал Х. – До чего приятно иметь дело с интеллигентными людьми.
«А ведь у него замашки не миллиардера и не олигарха, – подумал он. – И даже не генерального секретаря компартии. Минимум, китайский император – живое воплощение божества…»
4
Нельзя сказать, что Юлька отрицательно отнеслась к его уходу из аспирантуры. Просто всё её женское ego противилось этой новой, неведомой жизни, так внезапно ворвавшейся в их среднегабаритную квартиру.
– Ты становишься другим, – сказала она за ужином в кооперативном ресторанчике, недавно открывшемся у стен Кремля. – Хорошо, что не чужим, – она снова изучила меню. – Про вино стоимостью 500 у.е. я читала только в литературе, обличающей пороки капиталистического общества. Пойло, должно быть, страшное.
