Натиг Расулзаде - Мальчишник
– Оно заговорило! – повторил восторженно Зохраб. – Ну– ка скажи еще что-нибудь…
– Скажи – мама, ма – ма, – умирая от пьяного смеха, проговорил Марат.
– Тихо, ребята, в самом деле, – поднялся с бокалом в руке Теймур и вслед за ним тут же поднялся Сеймур, будто собирался петь вместе с братом, – Я хочу поднять тост за здоровье Зохраба…
– Зохраб– прекрасный друг, отзывчивый товарищ, – подхватил Сеймур.
– Часто именно по его инициативе мы собираемся здесь, и эти встречи уже давно, долгие годы стали для нас, так сказать, отдушиной, – продолжил Теймур.
– Отдыхом от работы и от семейной жизни, – вставил Сеймур, – Ну, ребята, успокойтесь… Мы же тост говорим…
– Не обращай внимания, говори, – сказал Теймур, – Зохраб – из тех людей, которые дружат бескорыстно, у него есть талант дружить…
– И это, уверяю вас, – подхватил Сеймур, – большой и редкий талант в наше прагматическое время…
– Какое, какое время? – дурачась, спросил Акиф.
– Не говори иностранных слов! – строго предупредил Тофик, – Мы – за чистоту языка, и за чистоту можем пасть порвать…
– Ребята, давайте выпьем за дружбу, – надрывался Тариэль, – За дружбу, ребята!
– За нашу дружбу, – уточнил молчаливый Ариф.
– О-о! Оно заговорило еще раз!
– За нашу, за нашу, за чью же еще, не за дружбу же народов…
– За дружбу народов пили в советское время, и вот чем все закончилось…
– У нас так не закончится.
– О! Оно заговорило еще раз!
– Разговорилось! Ха-ха-ха!
– Тише, тише! Я предлагаю выпить за Акифа, он – отличный друг, отличный семьянин, и самый шустрый среди нас: раньше всех нас стал дедушкой!– А помните, – сказал Ариф, ударяясь по своей давнишней привычке в воспоминания, – преподавателя по начерталке. Как он проводя бесконечную линию в пространстве, вышел из аудитории в коридор и вернулся через десять минут, проводя линию по стенам коридора…
– А помните нашего декана? Как он сорвал газету со стены в коридоре и запихнул в руки ошалевшему Тофику – иди почитай дома, дай пройти на мое рабочее место…
– Еще бы! Тофик тогда занимал пол-коридора… Жопа была, как танк…
– А сейчас он занимает пол-стола…
– А жопа, как бульдозер…
– Правильно, пора вернуться к мирной действительности! Скажем нет танкам, пушкам и войне! И да здравствуют бульдозеры – созидатели мирного строительства!
– Так выпьем за это!
– Еще как выпьем!
– Нет, о политике – ни слова!
– Не о чем говорить что ли?
– А о чем же?
– О бабах!
– Да, о бабах – это неплохая мысль, слава Богу, среди нас нет педиков…
– Ребята, я все-таки хотел бы продолжить свой тост за самого молчаливого из нас, за Арифа… Вот он сегодня заговорил, сказал целую фразу…
– И повторил ее!
– И это неспроста…
– Ну, выпил человек, с каждым может случиться…
– Тише, тише, я предлагаю тост за Тофика, он единственный среди нас человек, который, который… Заткнитесь, заткнись, Тофик, дай сказать…
– Вот мы все учились вместе, да, и дружим уже с первого курса, это, значит больше тридцати лет…
– Ё-моё, это же надо… Как человек считать научился…
– Пошли вы все в жопу, пожалуйста…
– Как будет угодно…
– Ребята, – встал с бокалом в руке Зохраб, – Я бы все-таки хотел бы тост о дружбе поставить в более узкие рамки…
– Ставь, ставь…
– Нет, шутки в сторону… Вот мы уже дружим больше тридцати лет, бескорыстно дружим, и это дорогого стоит, уверяю вас… Все мы занимаем хорошие должности, скажем так…
– И остаемся скромными…
– Да, все мы занимаем неплохие места в жизни, – повторил свою мысль Зохраб, и вдруг пьяным взглядом уставился на меня, сделал небольшую паузу и продолжил, – Но лично ко мне, как к ректору частного, правда, но уже хорошо себя зарекомендовавшего университета, никто из вас не обращался ни с какой просьбой, и к другим тоже, насколько я знаю…
– Проверь свою информацию.
– А что, обращались?
– Нет, шучу. Реплика из зала.
– Ладно, не в КВН играете, помолчите…
– На сам-мом деле, почему все орут?… Шумский хам…
– Как, как?! Кто хам!?
– Хам-мский шум, говорю… Моя тонкая душевная организация не выносит…
– Дайте человеку сказать, – произнес как бы через силу молчаливый Ариф.
– Мы и в самом деле дружим бескорыстно, – продолжал Зохраб, – Что в наше время большая редкость. За эту нашу бескорыстную дружбу я поднимаю бокал. Всем нам – здоровья и счастья.
– Аминь!
Все дружно поднялись из-за стола, хотя некоторые уже плохо стояли на ногах и их тянуло присесть, а еще лучше – прилечь, выпили водку в своих бокалах, шумно продолжая тост, делая поправки и дополнения, говоря друг другу задушевные, идущие от сердца слова, чокаясь пустыми рюмками, разливая водку на брюки соседа по столу, обходя стол и целуясь со всеми подряд, роняли что-то, что-то пытались поднять с пола, гасили сигареты в остатках салата, слезно клялись друг другу в дружбе еще на тридцать с лишним лет, падали за столом лицом в тарелку, официанты бегали вокруг стола, стараясь предотвратить стихийное бедствие, меняли пепельницы, вытаскивали из-под лиц грязные тарелки с остатками пищи и подкладывали чистые, подносили белоснежные салфетки, вытирали брюки клиентов, на которых вызывающе краснели пятна свежепролитого соуса… Излияния сопровождавшиеся возлияниями продолжались до поздней ночи…
Как и предсказывала жена, домой я добрался под утро то ли на ушах, то ли на бровях, потому что те части тела, на которых, обычно добираются, были временно, но полностью парализованы.
Я, шатаясь, прошел в свою комнату, все еще немного ориентируясь в квартире. Жена неотступно следовала за мной, ожидая благоприятного момента, когда можно было начать ворчать. Момент наступил.
– Здорово, отлично, – констатировала она мое состояние, – Можно сказать – напился до сердечного приступа, как в прошлый раз… Хорошие у тебя друзья нечего сказать, знают, что у тебя больное сердце, а сами, как нарочно…
На этих ее словах я нащупал в кармане что-то необычное, пошарил и вытащил конверт. С первой попытки, заметьте.
– О! Они тебе зарплату выдали за то, что ты рискуешь своим здоровьем на их поганых пирушках… – съязвила жена, следя за моими неуверенными движениями и внимательно глядя на неожиданный конверт в моих руках.
Я непослушными пальцами раскрыл конверт после долгой возни, во время которой жена не переставая что-то говорила, по всей видимости, неприятное в мой адрес, а также перечисляла все неприглядные стороны моих друзей, и стал разглядывать фотографии, которые кто-то, скорее всего – сам фотограф сунул мне в карман при расставании. Протер глаза и… волосы зашевелились у меня на голове.
– Ты вспомни только, вспомни, как они обошлись с тобой в то тяжелое для нас время, никто не поинтересовался, как ты, в чем нуждаешься, никто не протянул руку помощи, это теперь они друзья, когда у тебя уже, слава Богу, все нормально. А тогда… – тарахтела, не прерываясь ни на минуту жена.
– Пошла вон! – вдруг неожиданно для самого себя, потрясенный увиденным на фотографиях, закричал я истерично.
Жена испугалась по-настоящему, отпрянула, я вскочил и вытолкал ее за дверь. А дверь запер и снова сел к столу. Хмель моментально соскочил с меня, когда я вновь принялся, уже гораздо внимательней рассматривать фотографии. Я тщательно протер глаза, разложил перед собой на письменном столе фотографии, на всякий случай надел очки с незначительной минусовой диоптрией, хотя для своего возраста мог вполне обходиться без них, но, чтобы четче видеть… И что же я увидел? Ужас охватил меня, я не верил своим глазам, своим очкам…
На фотографиях творилось что-то невообразимое. Вот наш молчун Ариф вцепился в волосы Тофика, вонзив ему вилку в глаз, рот Тофика широко открыт, он видимо, что-то кричит, в руках у него бутылка и он бьет ею Арифа по голове, осколки летят в стороны, кровь из глаза Тофика хлещет так, что страшно прикасаться к этой цветной фотографии, до того все натурально, что кажется, кровь сейчас из фотографии брызнет на стол, на мои руки, в которых я держу фото, содрогаясь от ужаса и отвращения. Я взял другое фото. На ней близнецы Сеймур и Теймур перерезали горло Зохрабу, Сеймур держал за волосы голову своей жертвы, запрокидывая ее назад, чтобы брату-близнецу было бы сподручнее
резать, а Теймур с жуткой, сладострастной улыбкой на круглом лице, резал горло товарища по застолью, как режут барана. Я отложил фото, взял другое. На нем Марат вцепился зубами в ухо Тариэлю, тот яростно с хищным выражением на лице сопротивляется, вонзив нож в живот врага. А вот и я на следующем фото. Я сзади вонзаю нож в спину Теймуру, перерезающему горло Зохрабу. Тот от неожиданности даже не успевает поменять выражения лица – выражения сладострастного убийцы, получающего дикое наслаждение при виде крови своей жертвы. Но тихо подкравшись сзади, Акиф бьет меня по голове тяжелой пепельницей, из головы моей хлещет яркая густая струя крови… Я внимательно смотрел на фотографии, стараясь понять, как это произошло, что это за фокус, уж не оптический ли это обман? – потом так ничего и не поняв, в отвращении отшвырнул от себя все фото. Они рассыпались по полу, я уже не в силах был поднимать их, и как был за столом, так и заснул, положив голову на руку, крайне утомленный от пьянства и потрясших меня за последние пол часа впечатлений от полученных в подарок фотографий.
