Виктор Дьяков - Наследство
И еще один вывод за время своей садоводческой деятельности сделал Григорий Кузмич. Он безо всякой подсказки со стороны осознал величайший миф, сотворенный в свое время советской пропагандой, имя которому Иван Мичурин. У него в саду было дерево сорта «Пепин-шафран». Это лучший сорт яблони, выведенный Мичуриным. Лучший!!! Это недолговечное дерево, некрупные и мельчающие с увеличением возраста яблони плоды, плоды весьма посредственного вкуса. Разве можно этот сорт равнять с «Симеринкой», которую культивируют во всем мире. А кто знает садовода Симеренко, ровесника Мичурина, выведшего это чудо-яблоко. В мире его, конечно, знают, а почему в бывшем СССР и нынешней России он известен только специалистам? Зато здесь все знают Мичурина, даже те, кто бесконечно далек от садоводства, знают его историческую фразу: «нам некогда ждать милостей от природы – взять их наша задача». Громкие, пафосные слова, а что на деле? … Всего лишь «Пепин-шафран» – средний размер, средний вкус, средняя лежкость. Симиренко не произносил громких слов, он вывел свою «симиринку», крупную, чудесного вкуса, сохраняющую твердость и вкусовые качества при хорошем хранении до апреля следующего года. Не бросали громких слов на ветер и те, кто выводил «Мелбу», «Уэлси», «Мантет» … Их имена широко не известны, зато все знают прекрасный вкус этих яблок, как и вкус яблок «народной» селекции, «Антоновки», «Грушовки», «Штрефлинга» … Зачем вообще нужны громкие с политическим подтекстом фразы в таком тихом, мирном, аполитичном деле, как садоводство? Но слова-то как хороши, уж больно они большевикам по душе пришлись. Вот за то они и громогласно провозгласили среднего селекционера великим ученым, преобразователем природы.
Но в последнее время куда больше чем эта «садоводческая» несправедливость душу Григория Кузмича глодал совсем иной «червь». Действительно, если переживать о всех несправедливостях, что творились при большевиках, которые после утраты ими власти стали как подснежники после зимы вылезать на всеобщее обозрение, так никаких нервов, никакого здоровья не хватит. И потому Григорий Кузмич предпочитал «мучиться» своими собственными проблемами, наиболее «больной» среди которых была … Каждому делу нужен продолжатель, как капиталу наследник. Его и дело, и капитал – это сад, который он посадил, столько лет холил и лелеял. Сын? Увы, сын пошел совсем не в отца. Закончив школу, он так же как отец поехал поступать в московский ВУЗ… и поступил. Поступил не потому, что учился лучше, чем в свое время отец, он учился хуже. Просто он ехал в Москву не для того чтобы учиться в лучшем институте и потом заниматься наукой. Он ехал, чтобы просто поступить в любой, но во что бы то ни стало зацепиться в Москве. Он поступил в автомеханический, где конкурс не превышал трех человек на место. И все, он выполнил свою программу-минимум, зацепился в столице. С тех пор отца он навещал не часто, в основном, когда испытывал нужду в деньгах. Куда чаще Григорий Кузмич к нему наведывался, сначала в студенческую общагу, потом в коммуналку… потом в отдельную квартиру. Сын стал полноправным москвичом благодаря женитьбе на москвичке и очень этим гордился. Впрочем, больше ему гордиться особо было нечем. Хоть он и выучился на инженера, но дело свое не любил, специалистом стал так себе, и карьеры не сделал… но в Москве прописался. Он, конечно, не мог стать наследником и продолжателем дела Григория Кузмича. И стало бы совсем тоскливо и безрадостно жить старому учителю на склоне лет, если бы вдруг, до того не очень ласковая судьба ему широко и лучезарно улыбнулась. В 91-м году у сына и его жены родилась дочь Даша, и они где-то с 95-го года стали летом регулярно ее привозить к нему, дышать свежим воздухом, кушать яблоки прямо с яблонь. И вот, когда Даше минуло восемь лет, Григорий Кузмич заметил, что внучка постоянно увязывается за ним, когда он шел работать в сад. А в десять лет она вдруг его попросила:
– Дедушка, научи меня прививать яблоньки…
Откуда ни возьмись у этой городской девчонки проявилась тяга рыться в земле, осваивать технику косого среза, овладевать мастерством колеровки. Она буквально вытягивала из деда, и как губка впитывала все премудрости садового дела, перечитала всю специализированную литературу в его библиотеке, сама стала привозить ему из Москвы новые книги по садоводству. Сын с невесткой были против, хотели даже запретить ей ездить к деду. Но она уже и без всякого разрешения, сама садилась на электричку и ехала к своему любимому деду, в свой любимый сад. Ей не давали денег на билет. Она ездила зайцем, бегая в толпе прочих безбилетников по вагонам от контролеров. Об этом узнал Григорий Кузмич и сам стал давать ей деньги. Но тут возникла новая опасность. Даша росла, превращаясь в весьма привлекательную девушку, и родители обратили на это внимание Григория Кузмича.
– Ты что, хочешь, чтобы с девчонкой что-нибудь по дороге случилось? Она же вон видная какая, в 14-ть на все 18-ть смотрится, сейчас всякой сволочи по электричкам шастает, а она одна к тебе ездит. Запрети, а то нас она уже не слушает, – взывал к разуму отца сын.
Григорий Кузмич, конечно, осознавал эту опасность, но запретить Даше ездить к нему и он не мог, да и не хотел, она ведь наполняла смыслом его собственную жизнь. Он просто поставил перед ней ряд условий и скрупулезно следил за их выполнением. Во-первых, заранее связываться с ним, по мобильнику. И еще ездить только в светлое время и садиться в вагон, где много народа. Даша была не дура и отлично понимала, что к чему, и как легко можно в самом начале испоганить, а то и сломать всю последующую жизнь любой девушке и потому условия деда выполняла строго.
2
Однажды, где-то с год с небольшим назад, а точнее в мае 2005 года Даша приехала к деду… ну можно сказать не в лучшем настроении. Хотя стояла весна, и весь сад в цвету, благоухал, а внучка ничему этому не была рада. На вопрос Григория Кузмича все ли у нее в порядке она ответила:
– Все нормально дед, устала просто, целый учебный год позади…
Григорий Кузмич и сам думал, что, скорее всего, так оно и есть. Как никто другой он знал, как тяжело дается детям, серьезно относящимся к учебе, эта самая учеба. Но в тот же день он уяснил, что не только завершившийся учебный год так повлиял на настроение внучки. Он подглядел из дома, через окно, как Даша ходит по распускающемуся саду, печально гладит яблони и как будто с ними прощается. Старческая дальнозоркость позволила даже разглядеть слезы, катящиеся по ее щекам, когда она нежно оглаживала тоненькие еще не окрепшие стволы яблонек, которые в прошлом и позапрошлом году прививала сама, именно с ними, тремя «своими» яблоньками она любила разговаривать, говорила и тогда. Не выдержал Григорий Кузмич, хоть и не любил ни подслушивать, ни подсматривать, тем не менее, вышел из дома, неслышно подкрался:
– … Милые вы мои, маленькие, как же я буду без вас … А ты Грушенька будешь по мне скучать, а ты Лаймочка? – Даша обращалась сначала к довольно кривенькой маленькой «московской грушовки», первому саженцу, который она удачно привила. Чтобы хоть как-то выпрямить «Грушеньку» пришлось рядом врыть довольно толстую палку и привязать к ней ствол яблони. «Лаймочка», это была прошлогодней прививки саженец сорта «Штрефлинг». Узнав, что этот сорт происходит из Прибалтики, Даша сразу окрестила ее именем певицы Лаймы Вайкуле. Потом Даша принялась с той же грустью в голосе прощаться и с последней своей «дочкой», также привитой в прошлом году «Уэлси», которую окрестила «Мери».
Григорий Кузмич не стал вмешиваться в это слезное прощание, но как только внучка вернулась в дом, он, не откладывая дела в долгий ящик, спросил ее прямо:
– Даша, что случилось? Говори все начистоту. Я же вижу, ты сама не своя. Говори правду, я все равно узнаю…
Педагогический опыт и огромная возрастное преимущество, конечно же, сыграло свою роль. Даша не смогла долго запираться и все выложила. Началось ее признание довольно неожиданно для Григория Кузмича.
– Дед, миленький… только не умирай, я не знаю как я буду жить без тебя… без нашего сада. Пожалуйста, только живи!
Григорий Кузмич не столько встревожился, сколько удивился:
– Ты что, Даша, с чего ты решила, что я умирать собираюсь? Даст Бог, поживу, мы еще с тобой не одну яблоньку привьем.
– А ты… ты разве не болеешь? – в свою очередь удивленно захлопала ресницами внучка.
– Ну, как тебе сказать, в моем возрасте здоровьем хвастать глупо, но вроде ничего смертельного пока нет, – усмехнулся Григорий Кузмич. – Ты все-таки расскажи, с чего это вдруг хоронить-то меня собралась, кто тебе такую чушь внушил, что я чем-то сильно болен, – уже серьезно и настойчиво выспрашивал он Дашу.
Оказалось, что Даша стала свидетельницей очередной родительской перебранки. В семье сына Григория Кузмича после дефолта 1998 года возникали постоянные финансовые проблемы. Нет, ничего особенного, они не голодали, и квартира была обставлена, и евроремонт сделан, и сами одевались неплохо и дочь, соответственно, имела все, что положено в ее возрасте. Но родители, которым уже вплотную подошло к сорока, очень хотелось прежде, чем состариться съездить в шикарное заграничное путешествие, например в круиз вокруг Европы, или что-то в этом роде. Увы, на такое мероприятие денег у них постоянно не хватало, и они очень опасались, что так и не смогут осуществить свою мечту. Они и с дочерью на эту тему не раз заговаривали, но Даша особых восторгов по этому поводу не выказывала. Как это так, на такой длительный срок, да еще летом она уедет от своих «дочек», от «Грушеньки», «Лаймочки» и «Мери»…
