Владимир Дурягин - По дороге к Храму
– Да, хватает. – Поняв, что никакого зла ему причинить не желают, Григорий осмелился спросить. – Сами-то откуда будете?
– Из тех самых ворот, откуда весь народ. – Съязвил щербатый.
– Зачем хамишь, Хилый? – одёрнул того круглолицый. – Буксир видишь? Нам работу тянет.
– А вы, значит, от нее сбежали?
– Скажешь тоже. Зачем бежать? Нам по году осталось… Бегут те, у кого дело, какое не терпит отлагательств, либо «петухи». А мы сейчас в поиске. Улетел один «гребень»… Случаем не встречал, в такой же робе?
– Нет, не встречал.
– Слышь, Лорд? Лодка, вроде… – зашептал Хилый.
Было видно, как от острова-корабля, отчалила лодка. Белые весла с каждым взмахом, мелькали над темной водой. С её приближением послышался скрип расхлябанных уключин и теперь можно было различить две фигуры, находящиеся в лодке.
– Не то. – Промолвил Лорд. – Голубый отсюда бы грёб, а не сюда.
Когда лодка подплыла совсем близко, Хилый оскалил свои редкие зубы:
– Эх-хэ-хэ! Кобель сучку возил на случку. А-ах, какая! Так бы и чмокнул, а Лорд?!
– Прикрой пасть. Голубого поймаем, тогда и чмокай, сколько захочешь.
Они перебрасывались своими погаными словечками, словно были одни в своей камере, что довело Григория до негодования. Он уже раскрыл, было, рот, чтобы выразить устный протест в адрес товарищей уголовников, но внезапно перед глазами, будто сверкнула молния – из лодки вышла та самая девушка и, не обращая никакого внимания на посторонних, стала неторопливо подниматься по тропинке, ведущей в поселок. Её друг, привязал лодку к плавучему, из брёвен, причалу и, проходя мимо, громко спросил:
– Чего кукуем? Опять кто-то ноги сделал?..
– Не опять, а снова. – Продолжая скалиться, крикнул в ответ Хилый.
Григорий старался не смотреть ей вслед, но не мог. Он видел как тот, догнав девушку, накинул ей на плечи свой пиджак и, наклонив голову к её уху, говорил, наверное, что-то ласковое и нежное…
Они почти скрылись за бугром, когда девушка оглянулась, словно полоснув ножом по сердцу Григория.
– Кто – это с ней? – незнакомым себе самому голосом, спросил он, почувствовав, как жар ударил в голову.
– Это? Кумовёнок. Кума нашего выкидыш. Я его ещё во-о-от таким щенком помню. – Хилый показал ребром ладони на уровне ширинки. – А теперь видал, какой вымахал?
– И у него, наверное… – хихикнул Лорд.
– Да ты-то чего психуешь? Не твою ли телку увели? Э-эх, на-ча-льник! – Заржал Хилый.
– Жало бы твое поганое вырвать! – Гневно произнес Григорий. – Баран стриженный…
– Фью-ить! – Присвистнул Хилый. – Эк-кие мы невежды!.. – Набычась, он шагнул, было в сторону Григория, но был пойман Лордом за полу. – А, чего он лается, фраер косматый!?
Григорий даже не обратил внимания, когда вскипел Хилый, что для него могло закончиться плачевно, если бы не авторитетное решение Лорда.
В подавленном настроении, он побрел к посёлку, в сумраке натыкаясь на кочки и, оступаясь мимо жердей в прохладную липкую грязь.
– Не посёлок, а «Кагальник» какой-то! – Бормотал он про себя. – Сегодня с ножом, да с дубинами, а завтра?! Подумать хорошенько, да сваливать отсель, пока не поздно!
Утром нового дня, молодой специалист, имел уже иное мнение. Проворочавшись всю ночь в постели, взвешивая все «за» и «против», Григорий только под утро провалился в глубокий сон. Во сне ему посчастливилось встретиться с той самой девушкой и даже говорить с ней, держа ее ладонь в своей. Прогуливаясь по солнечному песчаному берегу острова – корабля, он узнал её имя – Тоня…
…Свой первый выход на работу, мастер проспал на целый час. Путаясь в штанинах, он всё ещё находился под впечатлением сновидения. Кое-как, одевшись и, взглянув на часы, он выскочил на улицу, словно таракан из шифоньера, вынесенного на мороз. До конторки, где базировался железнодорожный цех, ходу, было минут двадцать. Григорий добрался за десять. И, как бы он не торопился, народ уже находился на своих рабочих местах. Пришлось ещё с километр протопать пешком, до места, где велись ремонтные работы. Так что с коллективом пришлось знакомиться, как говорится: «по ходу пьесы».
Уже к полудню из разговоров, он знал почти всё, что происходит в посёлке, а так же за его пределами: оказалось, что бригадир с табельщицей взяли отгулы и укатили в город, подавать заявление в ЗАГС и на работе будут только завтра с утра. А, сбежавшего из лагеря заключенного теперь вряд ли поймают, потому что за это время можно уйти «ой, как далеко!». Но самое главное, беспокоившее его весь день то, что табельщицу звали Тоня. У Григория не вызывало сомнений, что это и была та самая девушка…
В конце смены он решил пройтись по вверенному ему участку, чтобы хоть как-то загладить своё утреннее опоздание, да и войти в посёлок от переезда – может быть ОНА, уже вернулась из города, и теперь, как тогда, поливает огород?..
Ещё издалека Григорий заприметил её сидящей на ступеньках высокого крылечка. Он, неровно дыша, с сердцем готовым выскочить и лететь к ней впереди его самого, приблизился к её дому. Но почему-то вместо девушки на крылечке в довольно странной позе, сидела бабушка. Её морщинистая с выпуклыми венами рука, вяло тискала левую грудь. Широко раскрытым ртом она жадно ловила воздух.
– Вам плохо? – громко спросил Григорий, почувствовав недоброе.
– Там… таблетки, на подоконнике… – с трудом произнесла она, кивнув на входную дверь квартиры.
Григорий мгновенно принёс валидол и сам заложил таблетку больной под язык. Пока старушка понемногу приходила в себя он, выполняя свою миссию до конца, послал юного бездельника, катавшегося на велосипеде, за местной фельдшерицей, настрого наказав без нее не возвращаться.
По прибытию медицинского работника, Григорий вежливо со всеми попрощался и отбыл в направлении своего жилища. Хотя, только что спас человеческую жизнь, он чувствовал себя пассажиром, отставшим от поезда дальнего следования.
Глава 3
Вернувшись из города, Антонина застала мать в постели. В квартире остро пахло лекарствами. На табурете, придвинутом к кровати, в белом накрахмаленном халате, сидела медичка тётя Рая. Они с матерью о чём-то тихо беседовали. Увидев Антонину, медичка нетерпеливо поднялась с места.
– Ну вот, и, Тоня вернулась. Теперь, Александровна, должно полегчать, после укола-то…
Тетя Рая ловко прибрала в блестящий пенал инструменты и подала Антонине таблетки, которые нужно было давать больной после еды. Та растерянно кивнув, присела на табурет и, склонившись к материнскому лицу, поцеловала её в щёку.
– Ну, и, дура я! Как с цепи сорвалась в этот город.
– Подали заявление-то? – тихо спросила мать.
– Закрыто там сегодня. Понедельник – выходной. Мам, сейчас хоть, получше?
– Лучше, лучше, доча… А давеча, так схватило… Прямо на крылечке и села… Паренёк какой-то шёл мимо… Спасибо ему. Не здешний вроде. Вежливый больно… наши не такие…
У Антонины слегка приподнялась бровь. Она прошла в кухню, зачерпнула кружку кваса и, сделав глоток, зачем-то вылила его в умывальник.
– Что за парень, говоришь?.. Во что одет?
– Недосуг было разглядывать. Кепка на нем, с большим таким козырьком.
Антонина снова кинулась к матери, погладила её волосы и с плохо скрываемой улыбкой уставилась в угол, где висел запылившийся образ Целителя Пантелеймона.
Далеко не случайно очаровательная табельщица появлялась у путейцев чаще, чем в других цехах. Ей был не безразличен Андрей Терёхин, этот крепкий самоуверенный парень, ставший бригадиром в свои неполные четверть века. К Антонине он относился с особым вниманием и всерьёз намеревался на ней жениться. Она не отвергала его предложения, хотя женитьба ей казалась некой романтической забавой, не более.
После неудачной поездки в ЗАГС, поведение Антонины стало не на шутку беспокоить Андрея. Поставленный им этот вопрос вторично, она оставила без внимания, проговорив через плечо что-то невнятное, из-за чего у них чуть не вышла ссора. Она прятала от Андрея глаза, без которых он уже жить не мог, избегала прикосновений и, что больше всего его бесило – меняла платья по три раза на дню! В субботу ушла из клуба сразу же после фильма, сославшись на больную мать, хотя Андрей всю неделю готовился к серьёзному разговору. И снова, ночь напролет его душило какое-то мерзкое необъяснимое чувство.
В понедельник, в разгар рабочего дня, он увидел ее, идущую рядом с мастером, оживленно о чем-то беседовавшую. Главное – не он один наблюдал эту картину, а весь его дружный коллектив.
– Гляди Андрюха, дотянешь резину…
– Уведут Антонину! – Подковыривали женщины требовательному бригадиру.
– Девки на приезжих падкие. По себе знаем.
– Хватит вам болтать! Скоро маневруха пойдет. Заканчивайте! – Едва скрывая злость, прикрикнул он на тружениц и одним ударом молотка вогнал железный костыль в смоляную шпалу по самую его головку.
После этого, отношения между бригадиром и новым мастером стали натянутыми. Каждый из них хорошо знал своё дело, и короткие диалоги велись между ними лишь в крайних случаях и только о работе, которую приходилось иногда выполнять совместными усилиями.
