Константин Кропоткин - Сожители. Опыт кокетливого детектива
– Конечно-конечно, – Марк ехидно прищурился, – Уж книгу про геев я точно писать не собираюсь.
Стрела попала в цель. Не желая вспоминать о своей брошюрке о трех веселых геях, написанной сто лет тому назад, я истошно покраснел – наверняка в тон волосам: в отличие от Марка, у меня выцветанию не поддается только то, с чем я с удовольствием бы расстался. «Рыжий-рыжий-конопатый, убил дедушку лопатой», – этот стишок будет преследовать меня до гробовой доски.
– Илья у нас теперь редактор аналитического отдела. Серьезный человек, – сказал Кирыч не то в шутку, не то всерьез.
– Молчи уж, банкир недорезанный, – буркнул я.
– Правда? – воскликнул Марк, – У тебя целый банк есть?
– Я возглавляю одно из подразделений.
– Здорово! Слушайте! У меня идея! А давайте устроим финансовый кризис!
– Предлагаешь сжечь все твои миллионы? – поинтересовался я.
– Устроим вечеринку под названием «Кризис». Нарядимся как-нибудь повеселей, назовем гостей и будем праздновать пир во время чумы.
– Ага, ты будешь мамзель Инфляция, а Кирыч – господин Форс-Мажор, – подхватил я.
– А ты кто будешь? – спросил Марк.
– А я возьму плетку и займусь огосударствлением.
– Ну-у, – разочарованно протянул Марк, – Садо-мазо я не люблю. Эти кожаные штаны такие смешные. Хотя, – он посмотрел на Кирыча, – Ему вот пойдет. Киря, гляжу, похудел, подтянулся. Ты теперь спортом занимаешься?
– И еще диета, – польщенно улыбнулся он.
– Ох, уж эта диета, – вздохнул я.
– Ну, не всем же быть такими, как ты, – сказал Марк, – Если тебе важна душа, то это не значит, что другим нельзя следить за собой.
Я вдруг почувствовал себя, увешанным складками, псом-шарпеем – редким уродом.
– А вот мальчик наш ничуть не изменился, – Марк поглядел на Вируса, – Все такой же холосенький.
Пес забил хвостом по полу, заскулил, затопотал. Кирыч плыл в улыбке. Меня чуть не затошнило от этой благости: еще немного и бамбук на подоконнике, который Кирыч называет экибаной, зацветет орхидеями. Нет, ну, ей-богу, дурной вкус.
– Повторяю, никакого гомосекуализма в этом доме больше не будет, – отчеканил я, – Нет! – и, давая понять, что разговор окончен, ушел к себе в комнату. От злости я даже забыл, что совсем недавно планировал заснуть, чтобы никогда больше не просыпаться.
Сказать, что было негде упасть яблоку, значило бы – ничего не сказать
Гера примостился на подоконнике, тесня цветы – и это бы полбеды. Сеня и Ваня, атлеты-неразлучники, сидели на подлокотниках шаткого дизайнерского креслица – и с этим тоже можно было бы примириться. Портняжка Андрей, отороченный каким-то новым сомнительным субъектом, оккупировал пространство возле дивана, который, в свою очередь, был занят господами мне совершенно неизвестными, в количестве пяти штук – и вот это раздражало меня больше всего.
– Ты хоть сам-то их знаешь? – спросил я, выловив Марка где-то на полпути между кухней и туалетом.
– Рыжик, это же мои лучшие друзья! Бэстфрэндс.
– А поконкретней?
– Один…, – Марк наморщил лоб, – …юрист, кажется, другой… архитектор, наверное, или фэшн.
– А с миской?
– Которая?
– На голове. Вместо шляпы.
Марк хихикнул.
– Модельер.
– Посуду моделирует?
– Одежду. Или дома. Не знаю, – Марк сдался.
– Скажи, а где были твои фрэндс, когда ты два года назад без гроша сидел в Ницце? Почему это мы, а не они должны были платить за твою гостиницу?
– Но они же друзья, – настойчиво повторил Марк.
– А мы, значит, остолопы, – сообразил я, – Спасибо за разъяснение.
Люди стали прибывать буквально на второй день после внезапного вселения Марка.
– Привет! – сказал первый молодой человек, красавец лет двадцати пяти, позвонив примерно около полудня. В одной руке он держал букет роз, а в другой коробку с тортом.
– Начинается, – сказал я Кирычу.
Они – друзья, а мы – остолопы. Стало это ясно уже часам к трем того же воскресного дня, когда волна все прибывающих «фрэндс» оказалась так велика, что разлилась по всей квартире, и даже в спальне (нашей с Кирычем, собственной спальне, от которой я даже Вируса сумел отвадить) канарейками на жердочке разместились странные господа. Они пили вино, взявшееся неизвестно откуда, ели то, что мы успели на ходу сообразить и относились к нам, хозяевам квартиры, как к обслуге – вежливо и абсолютно без всякого интереса.
– Давно я не чувствовал себя мебелью, – бурчал я на кухне, раскладывая по тарелочкам оливки, насаживая на зубочистки сыр и виноград, нарезая хлеб, намазывая импровизированные паштеты (включая эту зеленую дрянь под названием «гуакамоле») – гости были нежданными, но приходили почему-то непременно с едой и питьем.
– Прежде, чем звать своих друзей в наш дом, мог и у нас спросить, – начал я, когда сумел поймать Марка снова, но тут опять зазвенел дверной звонок, и я, вконец обессилев, прислонился к стене.
Я хотел тишины и покоя, я хотел скуки и включенного телевизора, я хотел упреков Кирыча, что я забыл положить белье в сушилку, я хотел… – да, мало ли чего я хотел в свой выходной день? И именно поэтому я категорически не хотел видеть, как чужие люди загаживают квартиру, которую я с таким тщанием, с такой любовью обживал.
Это мое частное пространство! Мой дом! Моя личная крепость!
– Курить только на кухне! В цветы окурков не класть! – закричал я, – Громко не разговаривать! У нас нервные соседи!
Как по заказу послышался глухой стук – старушка сверху дубасила по трубе центрального отопления, призывала, очевидно, к тишине.
– Нормально, – сказал Кирыч, увидев мою кислую физиономию.
– Ничего себе нормально. А если Розочку инфаркт хватит? Ты готов взять грех на душу? Эта старая коммунистка на ладан дышит.
– Она еще всех нас переживет.
– А Семочка-попик уже третий час в туалете исповедуется.
– Кому? Унитазу?
– С какой поры наш унитаз говорит басом?
– И пускай.
– А мне куда прикажешь?
– Если хочешь, я окно могу открыть, – миролюбиво предложил Кирыч, – Первый этаж, деревья, никто не увидит.
– Ага. На кусты, самолично высаженные Розочкой. Эдак, она точно скончается. Нет, это просто немыслимо! Чтобы я в своем доме не мог по-человечески сходить в туалет, – я стукнул в дверь, которая, на удивление тут же подалась, а из образовавшейся щели потянулся дым, а следом потянулись и люди – и раз, и два, и три…, – Этого нам еще не хватало!
– Какой ты забавный, – блаженно произнес Семочка, священник в отставке, и не думая вставать. Он был окутан клубами дыма, ему было на унитазе хорошо.
– На месте твоего начальника я бы не стал тебя выгонять, – сказал я.
– Почему? – Семочка попытался изобразить что-то вроде смешка.
– Нет хуже Магдалины, чем та, которая когда-то хотела стать Марией.
Пришла беда, отворяй ворота….
– И вот пришла я! – очередным гостем, порядковый номер которого я уже не берусь называть, оказалась Зинка, королева дискотек, гостья из далекого прошлого, из тех времен, когда у меня еще была бурная ночная жизнь.
Не скажу, чтобы я забыл о существовании Зинки – она часто напоминала о своем существовании, появляясь то на страницах журналов, то курлыкая по радио, то заполняя немалою собой телеэкран.
– Сегодня праздник у девчат, сего-одня дагестанцы! – промурлыкала она со своей двухметровой высоты, расцеловавшись с Марком, а меня снисходительно потрепав по плечу.
– Кирыч, скажи, у тебя тоже такое чувство? – спросил я, отступив на кухню, где было чуть потише.
– Какое? – не отвлекаясь от хозяйственной суеты, спросил он.
– Мне кажется, что все это уже было, и кто-то надумал снова проиграть заезженную пластинку. Тебе не кажется?
– Нет, не кажется.
– А зря! У нас в туалете смолят марихуану, в спальне только что не трахаются, в гостиной дым коромыслом, соседка уже наверняка валяется с инфарктом. А ему ничего не кажется. Ты не боишься, что удалые транcвеститки захотят навестить тебя еще и на работе?
– Весело же, чего ты? – сказал Кирыч, – Вспомни, когда мы в последний раз гостей принимали.
– На твой день рождения.
– И сколько человек пришло?
– Двое. Сеня и Ваня, – признал я, неохотно вспоминая тот краткосрочный развод, случившийся прямо на наших глазах, – Все у нас не как у людей. У нас даже собака лает только тогда, когда ей хочется. Нет бы дом охранять. Цапнула бы пару-тройку сладких юношей, а остальные бы сами разбежались. Где Вирус, кстати?
– Не знаю. Свинтил куда-то.
Если с возвращением Марка все страхи так дружно сбываются, то я бы не удивился, узнав, что к Вирусу вернулось его неукротимое либидо – чехвостит, небось, невинную болонку….
Меж тем, Марк, прибывший в Москву «блистать», был вынужден отступить в тень. Зинка пришла не первой, но званием примадонны делиться не спешила.
