Наталья Горская - Сайт нашего города (сборник)
– Ну как же так?! Я же опоздаю! А меня ждут, между прочим! – не унималась дамочка в джинсиках.
– Вот кто-то в Адлер по путёвкам катается, а я тут должен без отпусков и выходных всякую пьянь подбирать, – сердито пробурчал молоденький милиционер.
Дама, бросив красивый чемодан на платформе, подбежала к старшему сержанту, очаровательно стуча каблучками.
– Товарищ старший лейтенант, ну сделайте же что-нибудь! Из всех присутствующих только Вы можете разрешить эту дилемму, – проворковала она, трогательно положив холёную ручку на крепкое плечо стража порядка.
– Кхе-кхе, – растерялся сержант, потом густо покраснел и по-детски беззащитно улыбнулся.
– Хм! – презрительно отреагировала дежурная по станции.
– Дайте воды, – сказал милиционер, снова приняв строгий вид.
Все засуетились в поисках воды, решив, что старшому стало плохо. Хотя нельзя сказать, что ему было плохо, а как раз совсем наоборот. Он стал застенчиво объяснять хорошенькой даме, что он – старший сержант, а не лейтенант. Она же ответила, что он похож именно на старшего лейтенанта. Он сказал, что у лейтенантов на погонах – звёзды, а у сержантов – нашивки. И она, встав на цыпочки (хотя, благодаря каблукам, и так на них уже стояла), чтобы получше рассмотреть его погоны, сказала, что совсем не разбирается в этих тонкостях суровых мужских будней. А он…
Сказать проще, начинался лёгкий флирт при исполнении служебных обязанностей. Дежурная по станции демонстративно ушла. Сержанту-лейтенанту протянули бутылку минералки, и он полил лицо неподъёмной Клавы. Та издала булькающий звук, крякнула и резко села.
– Помогите подняться, – сказала она совершенно трезвым голосом.
Несколько человек с кличем «и-эх, взяли!» поставили Клаву на ноги. Она какое-то время постояла на месте, как бы привыкая к новому положению в пространстве, медленно разгибаясь в месте соединения ног с туловищем, а потом вразвалку заковыляла в сторону пивных ларьков.
Хорошенькая дамочка восхищённо смотрела на молоденького милиционера, а он хмурился для строгости, отдавал какие-то команды подчинённым, но всё время косился в сторону белых джинсиков.
Электричка наконец-то пришвартовалась к платформе. Все расселись. Кто-то обсуждал недавнее происшествие, кто-то углубился в свои дела, а напротив моего окна вновь возникло название станции.
Красивое всё-таки название: «Астрово». Воображение сразу рисует августовский вечер, чаепитие на веранде и астры в палисаднике. А вдали утихающий стук колёс скорых поездов, которые везут людей в разные прекрасные города и страны. Ту-ту-у!
– Ту-ту-у! – весело кричит электричка и, как резвый жеребёнок, резко дёргается с места.
– Ну, слава те, Осподи, – вздыхает бабуля с корзинкой, – никак поехали.
Снег
Начальник гаража Дмитрий Александрович очень нервничал, и было из-за чего: подлец Байкин опять не явился в поездку, хотя, гад такой, обещал быть, как штык. И трезвым, как стёклышко.
Рейсов не было целую неделю – стояли морозы, и мужики решили переждать с поездкой: в соседнюю область путь не близкий. Наконец, как часто бывает в наших краях, морозы сменились оттепелью, и пошёл снег…
Снег и сейчас шёл: рыхлые крупные хлопья плавно кружились за окном в каком-то только им ведомом танце, то ускоряясь, то снова замедляясь, да так, что начинало казаться, будто они никуда не падают, а парят в тяжёлом влажном воздухе. Они подлетали к самому стеклу, словно внимательно всматриваясь и вслушиваясь, что происходит по ту сторону, а потом улетали в сторону, и у окна их сменяли новые хлопья. От наблюдения за таким поведением снега мерещилось, что это не он проносится мимо, а мир несётся куда-то в неизвестном направлении. Так бывает, когда смотришь из окна поезда, который стоит на месте, а мимо идёт другой поезд. От этого кружилась голова, и начинало клонить в сон. Хотелось отключить и телефон, и радио, и вообще всё, чтобы завернуться в мягкое одеяло и крепко заснуть. А проснувшись, увидеть яркое весеннее солнце.
– Ох, придётся мне за баранку садиться, – вздохнул вслух начальник и налил себе крепкого кофе. – Нашёл, кому поверить…
В этот момент дверь в каморку начальника распахнулась, и на пороге застыл, нетвёрдо держась на ногах, всклоченный Байкин.
– Саныч, гуд монинг! Вот я и пришёл, – неуверенно сказал новоприбывший.
– Бон жур, мать твою! Мог бы и не приходить, – проворчал Дмитрий Александрович.
– Да я щас всё объясню…
– Сыт по горло твоими объяснениями! Если не можешь слово держать, то и не давай его никому.
– Да говорю же тебе: непредвиденный случай. Со мной такого никогда ещё не было, – Байкин сверлил Саныча глазами.
«Сейчас начнёт сказки рассказывать», – подумал начальник, а вслух сказал:
– Ты бы литературной деятельностью занялся, что ли. А я все твои басни давно наизусть знаю.
Байкин, надо отдать ему должное, был человеком с очень богатой фантазией и умел так преподнести любое событие, что все аж заслушивались. У Дмитрия Александровича не раз чесались руки подписать приказ об увольнении, но он так и не осуществил этот замысел, и сам не знал почему. Сегодня он твёрдо решил уволить Байкина, поэтому изо всех сил старался не смотреть в гипнотизирующую синь его, как казалось на первый взгляд, наивных глаз, в которых постоянно плясали озорные огоньки.
– Сейчас пойдёшь в отдел кадров и заберёшь свои документы: я с инспекторами уже договорился, – сделал серьёзное лицо начальник гаража.
– А это… а как же… кто вместо меня за руль сядет?
– Я сяду.
– Да-а, вот переживёшь потрясение, и никто не поинтересуется даже! Э-хе-хе.
– Да что за потрясение-то?! – не выдержал Дмитрий Александрович. – Летающая тарелка на тебя чуть не упала опять, что ли?
– Не тарелка, – загадочно сказал Байкин и выразительно закатил глаза.
– А что? – настороженно спросил начальник.
Дмитрий Александрович обладал крайне редким качеством для начальника: он умел выслушать любого, за что подчинённые его очень любили и уважали, а вышестоящие начальство укоряло в отсутствии жёсткого руководства. Так он и разрывался, как меж двух огней. То ему хотелось, что называется, «закрутить гайки», и тогда он был готов наказать и уволить любого за малейшее нарушение. То ему становилось не по себе от такого «металлического» отношения к людям. Байкин это знал и думал теперь, чего бы такого придумать в оправдание своего неправедного образа жизни. Придумывать было нечего, поэтому он решил сказать правду.
– Послала меня жена на колонку за водой, – начал он откуда-то издалека, закручивая сюжетную интригу, осторожно присев на краешек стула. – Ну, я и пошёл.
– Так, – кивнул Саныч, думая про себя: «Ну-ну, давай, заливай, артист».
– А был я абсолютно трезв. Вот те крест! Думаю, завтра в поездку, как же я могу Саныча подвести? Нет, я Саныча ни в жисть не подведу… Иду, стало быть, по дороге, а вокруг – ни души, как будто вымерли все, хотя около полудня. И так тихо-тихо. А я привык к грохоту, когда мотор ревёт, прицеп грохочет! Но тут такая тишина, что я даже поначалу испугался. И вот этот снег, белый и пушистый, может легко превратится в лавину, которая движется со скоростью триста кэмэ в час и обладает силой удара в сто тонн. Этот «белый и пушистый» может сметать бетонные здания, скручивать в бараний рог арматуру, переворачивать автомобили! А тут он так ти-ихо падает… Понимаешь?
– Ну, – опять кивнул Дмитрий Александрович.
– И главное, Саныч, снег падает так, что мне начинает казаться, будто снежные хлопья никуда не падают, а это я падаю куда-то в другое измерение, – ускорил рассказ Байкин, думая, что начальник сейчас оборвёт его повествование, как пуля прерывает полёт птицы, и скажет о том, что закусывать надо или что-нибудь в этом роде. – И стало мне так страшно, что я аж задумался. А не задумывался я уже лет тридцать. Даже забыл, как это делается.
– А тут вспомнил, да?
– Да, Саныч, да! Иду и думаю, почему же мы так странно живём? Всё нам вроде бы дано с рождения, а мы даже и сотую долю этого не используем. Для чего я живу? И живу ли я? Суечусь чего-то, зарабатываю, пропиваю, снова зарабатываю и снова пропиваю, ругаюсь с женой, не люблю никого. И меня никто не любит, разве только жена жалеет. И даже тот, кто не пьёт, также суетится и мельтешится чего-то, гоняется за ерундой. А мимо проходит жизнь и – вот этот снег. И деревья замерли как кораллы на дне морском. А нам некогда остановиться, чтобы рассмотреть такую красоту, порадоваться тому обстоятельству, что где-то смеются дети, собаки лают и ловят пастью снег… Ведь такой же снег падал, когда жил первобытный человек, потому что за всё время существования Земли, на ней не появилось ни одной новой молекулы воды! Вода, как и прежде, испаряется, выпадает на землю в виде дождя или снега, просачивается сквозь почву или попадает в водоёмы, снова испаряется или превращается в ледники, которые сейчас тоже тают и испаряются, и вода опять падает на землю в виде снега. И так длится несколько миллиардов лет, а может и больше. А мы живём и ничего этого не замечаем! Не замечаем, что этот же снег мог видеть сам Моцарт. Или он упал на голову Ньютону, после чего тот открыл свой Второй закон динамики.
