Александр Холин - Ослиная Шура
– Роби, а что ты на меня пялишься, как на что-то до сих пор невиданное и неизведанное? – начала она. – Обнажённых женщин не видел?
– Знаешь, женщины, словно дети малые, – парировал он. – И не удивительно, что мужики иной раз теряются от пристрастия незнакомок к разным необычностям.
Шура кивнула головой – ответ ей явно понравился, поскольку девушка сама считала себя конченым циником и ценила это в других. Правда циничность Шурочки происходила, скорее, от слабости, как банальнейшая форма самозащиты, но признаваться в этом, да ещё себе самой! Нет уж, увольте.
Она повернулась к Телёнку спиной и снова принялась вытираться полотенцем. Потом по-кошачьи изогнулась, плеснув волной мокрых волос, которые непроизвольно коснулись щеки Роберта.
– Скажи, нравлюсь я тебе? – снова выпрямилась девица, приняв позу обнажённого манекена.
Мужчина не выдержал откровенного заигрывания: притянул девушку к себе, впился жадным ненасытным поцелуем в губы, пытаясь сломить силу её сопротивления, может, даже притворную.
– Моя! – единственное, что мог прохрипеть он. – И будешь моей. Я тебя никуда не отпущу!
Девушка ловко выскользнула из рук поклонника, подцепила свою хламиду, накинула её и обернулась к Роберту:
– У-у-у, какие у нас глазки! Прямо как у бычка перед любимой красной тряпочкой, – соблазнительница закинула на плечо пляжную сумку и протянула растравленному мужчине руку. – Идём, мой прекрасный рыцарь, твоя Дама Сердца желает поклонения и преклонения. Меня можно проводить до метро или немножко дальше, если хватит смелости. Не возражаешь? Кстати, совсем забыла сказать, меня зовут Александра, Сашенька то есть. Но ты можешь звать меня просто Шурой. Это имя мне нравится.
И она, подхватив Телёнка Роби под руку, потащила его в рассыпающийся многоцветием неоновых огней город к ближайшей станции метро «Молодёжная». Оттуда на метро до дома было ехать всего ничего, а если поймать такси, не больше десяти минут. Для Москвы – это не время. Но девушка любила кататься на метро.
– Похоже, ты не из нашего района? – подняла девушка глаза на нового знакомого. – Или я ошибаюсь?
– Нет, не ошибаешься, – хмыкнул Телёнок. – А что, это имеет какое-то значение?
– Просто я люблю свой район, даже знаю историю Крылатского.
– Историю? Это любопытно.
– Даже очень, – согласилась Шура. – Наше Крылатское когда-то Крылецким именовалось, то бишь, крылечком для забугорных нехристей. И здесь гости дожидались царского благоволения явиться пред светлые очи.
– А ты, похоже, в царском приказе урядником числилась? – весело ухмыльнулся Телёнок. – Или это твоя пра-пра-прародительница?
– Может быть и так, а, может, и не очень так, – подхватила девушка. – Кто ж его знает? Во всяком случае, ты как незваный гость ко мне пожаловал. Вот я и думаю: казнить или миловать?!
– Казнить нельзя помиловать! – откликнулся Роби. – Только исключительно без всякой запятой должно быть написано.
– Так и сделаем, – согласилась девушка.
Шурочка жила во втором этаже фешенебельного кирпичного дома, выполненного по особому проекту особого архитектора, о чём любили сообщать случайным посетителям и друг другу окрестные бабушки. Дом находился возле Киевского вокзала, одним боком своим, глядя прямо на торговый концерн «Европейский», что было довольно далеко от Крылатского, и купаться туда она выбиралась не часто.
Шурочка родилась в западном пригороде, когда этот район ещё не считался Москвой, но и не был уже Крылецким для именитых гостей. Девушку сюда привлекала память детства. Сейчас она жила гораздо ближе к центру, только искупаться там было негде. А водоём Крылатского лучше всего подходил для купания и здесь было довольно тихо.
Соседство же торгового центра и не засыпающего вокзала не могло похвастаться тишиной. Наоборот, Торговый Дом «Европейский» занимал всю привокзальную площадь столицы. И это архитектурное изобретение Зураба Церетели сначала покоробило соседей-художников, но потом примирило всех, хотя бы тем, что площадь Киевского вокзала становилась значимой, постепенно превращалась в реальный центр Москвы, а, значит, и всей нынешней России.
Правда, оставалось всё так же исторически нетронутой Красная площадь вместе с возлежащей в Мавзолее неприкасаемой мумией, которую земля пока ещё не принимала, но торговля неусыпно отвоёвывала жизненно необходимое важное пространство столицы, неукоснительно превращая Москву в Москвабад, огромный грязный международный рынок.
В результате когда-то красивый уникальный город мира неуклонно становился стандартной перестройкой или перекройкой стандартной современной Европы, которая могла похвастаться только украденными из «непредсказуемой» России мыслями и любопытными изобретениями.
Архитектурные изыски возвращались назад в Россию под неусыпным вниманием венгров, турок и югославов, покупающих у московского мэра «мерские» места для застройки. И столица медленно, но верно превращалась в американизированный строительный шаблон, сверкающий зеркальными слепыми стенами.
А дом, где жила девушка, раньше был всего-навсего дипломным проектом одного из знакомых Шурочки, но воплотить в жизнь дипломный проект – вещь нереальная, если не сказать фантастическая во времена партийной совдепии. И кабы не всемогущий папочка будущего архитектурного светила, лежать бы этому дому по сю пору в чертежах да расчётах. Но дом действительно получился удачным в отличие от заграничных шаблонов.
Две комнаты на разные стороны с обособленной просторной кухней не доставляли хозяйке никакого неудобства. Скорее наоборот: все знакомые, впервые пришедшие в гости к Шуре, отмечали удобство планировки и диковинный уют.
Девушка любила своё жилище, пещеру, замок, асьенду и просто мастерскую:
в зависимости от настроения квартира каждый раз называлась по-разному. Поэтому убранство жилища всё время менялось, подчиняясь незаурядным выдумкам хозяйки.
Сейчас квартира была помесью джунглей и салона экстравагантного художника.
На самом видном месте стоял мольберт с незаконченной работой, на которую до поры художница накинула обрывок холста. Вероятно, то, над чем она работала, не должно было мешать и отвлекать от других домашних дел.
Прямо посреди залы, не считаясь с лакированным паркетом, вальяжно разместился настоящий берёзовый пень. Его обнимала передними лапами шкура бурого медведя: положив свою топтыжью шерстяную голову сверху на пень, она уставилась бездумными стеклянными глазами в противоположный угол комнаты, где в зарослях китайского бамбука притаился обширный водяной матрац хозяйки – последний писк мебельной моды и Шурочкина гордость.
Стоит обмолвиться, что ещё утром хозяйке матраца приходила в голову крамольная мысль: а выдержит ли импортное водяное чудо русский темперамент сексуальных отношений? И тут как на грех подвернулся Телёнок. Шурочка не то чтобы часто заводила романы и пускала в постель к себе кого ни попадя, но у художников происходит иногда такой бзик. На то они и художники – гламурная[1] богемия или богемная гламурия!
Писатели, например, тоже частенько любят изображать себя художниками. Художниками слова. И наоборот: некоторые художники пускаются в мемуарные россказни. Когда человек занимается не своим делом, то есть, садится не в свои сани, это не приводит ни к чему, кроме как к очередному возлиянию «за воротник». Именно это происходит довольно часто по случаю презрения к не понимающим и не ценящим творческого гения. И талантливый человек, возомнивший себя гением, опускается до обыкновенного прожигания и пропивания жизни.
Надо сказать, что Алексей Гиляров, позапрошлогодний морганический муж Шурочки, тоже был из числа то ли несостоявшихся художников, то ли непризнанных писателей. Но скорее всего, был ни тем, ни другим. Только считал себя обязанным пропадать в Центральном Доме художника на Крымской набережной с тем, чтобы набираться там умных образов, мыслей, бомондовых связей, но всё это обычно превращалось в обыкновенную сермяжную пьянку с сомнительными знакомствами.
Тем более, что Алёша не был официальным мужем, а так… У Гилярова в жизни всё сходило на «так» и на «авось пронесёт». Он считал, что настоящая семья никогда не скрепляется навсегда красивым чернильным штампом в паспорте. А без венчания или простой гражданской регистрации – это как правило тоже ни к чему настоящему не приводило.
Говорят, что женатые мужчины живут дольше, но это только кажется, потому что у женатых год за два идёт по всемирному стандарту. Вот Алёшенька и берёг себя: ведь любовь, обычно, проходит, а человек, тем более творческий, должен выглядеть!
Чтобы не впадать в панику или депрессию, мужчинский стресс нужно регулярно смывать, то есть обмывать себя до посинения. Этого так называемый муж старался не пропускать. А как-то раз он даже решил – так и быть – прихватить свою подружку на очередное гульбище, вдруг и она приобщится?! Ведь Шурочка тоже хочет выглядеть художницей, а какой из женщины художник, тем более без поисков истины на дне двухсотпятидесятиграммового стакана?! Пусть приобщается к сотолпному причастию. Тем более, в этот раз Алексей собрался посетить не «малину» художников на Крымской набережной, а Центральный Дом Литератора. Этот Дом являлся презентабельным местом сборища таких же неординарных личностей как художники или музыканты.
