Владимир Янсюкевич - Шёпот стрекоз (сборник)
Был у Руслана хороший друг, Тимоша Гавриков. Они ходили в один и тот же садик, в одну и ту же группу, и в школу их зачислили в один и тот же класс. А потом Гавриков с родителями, как птица в тёплые края, улетел за океан, и следы его затерялись в географии Нового Света. Обладая математическим складом ума, славный паренёк Тимоша часто помогал в учёбе своему другу, то есть дружил честно и беззаветно, но, подсознательно чувствуя своё превосходство, называл Руслана Русланчиком.
И только пацаны, приятели, с которыми Руслан общался по соседству, звали его Русом. Собственно, приятелей у него было не так много, да и те занимались в основном добыванием денег. А на такое баловство, как игры, у них просто не хватало времени. Глядя на приятелей, Рус тоже однажды тусовался у торговых палаток. Даже поссорился с матерью из-за этого. Она не допускала, чтобы сын отвлекался от учёбы. Она говорила: «Я тебя кормлю, пою, одеваю, чего тебе ещё надо? Учись, как следует, и всё будет путём!» Рус таскал коробки с продуктами, присматривал за товаром, когда продавцу нужно было срочно отлучиться, ходил с поручениями. А получил за все свои старания всего ничего – едва хватило на три порции мороженого. И он без сожаления покинул компанию малолетних «предпринимателей» и стал проводить свободное время так, как ему захочется.
А хотелось ему просто слоняться по городу и разглядывать новостройки. Городок наш, Кукушкин, с некоторых пор растёт с удивительной быстротой. Стоит уехать куда-нибудь на два-три месяца, как всё вокруг преображается до неузнаваемости. На пустырях вырастают новые дома, и многоэтажные, и богатые особняки, а с ними появляется много новых улочек и переулков, так что городское начальство не успевает придумывать им названия.
Конечно, не только возводят новые дома, но и переделывают старые. Глядишь на знакомое строение и диву даёшься: вроде бы всё осталось по-прежнему, разве только оно посвежело немного. Ан нет, всё такое и не такое! Под крышу подвели мансарду, и теперь дом выглядит несколько иначе, словно ходил человек всю жизнь без головного убора, а тут взял да нахлобучил на себя шляпу. Старые деревянные рамы поменяли на пластиковые, а на место вечно облупленных дверей парадных подъездов встали металлические створки с кодовыми замками и домофонами. Но что Русу было не по нраву, так это глухие заборы вокруг особняков – из-за них мало что можно было разглядеть.
Поэтому каждый выходной Рус обязательно выбирался за город, на вольный простор. Собственно, «выбирался» сильно сказано. Он просто садился на велосипед и катил в сторону Чёрного оврага.
К Чёрному оврагу Руса тянуло не праздное любопытство. В старые времена, когда о новостройках даже и не мечтали, в овраге устроили городскую свалку. А год назад здесь появился отслуживший свой срок старенький городской автобус. Он обосновался на обрывистом краю Чёрного оврага, носом в бездну, как пик помоечного царства. Но погода и люди помогли ему в короткий срок развалиться окончательно. Помятый корпус густо покрыли родимые пятна ржавчины. Колёса исчезли. Мотор раскурочили. Попасть внутрь автобуса можно было либо через окна – поскольку все стёкла мелкими брызгами усеивали пространство возле него – либо через передние пассажирские двери, которые при небольшом усилии всё-таки открывались и закрывались. Искорёженную дверку водителя безнадёжно заклинило. А задние пассажирские двери были наглухо заварены железным листом. Сиденья в салоне отсутствовали. Изуродованные до неузнаваемости они валялись по всей свалке. Зато в кабине водителя сиденье уцелело. Но и по нему прошлись ножи местных вандалов.
Руса это не смущало. Ведь сохранилось лобовое стекло. И руль уцелел. И педали торчали, как им было положено. А значит, имея воображение, автобусом можно управлять. Рус усаживался за руль и отправлялся в путешествие. В кабине водителя он забывал обо всём, даже о свалке. Тем более, с этого места замусоренный край оврага не попадал в поле зрения. А только видны были далеко внизу, у самого подножия обрыва, кудрявые купы боярышника да круглый островок, словно именинный пирог, усыпанный белыми свечами берёз. И создавалась иллюзия, будто автобус не стоит на земле, а парит в воздухе.
А если поднять глаза и посмотреть вдаль, то открывалась удивительная картина: слева и справа возвышались лесистые холмы, проступающие сквозь дымку живописным рельефом, а внизу, в широкой долине, серебрилась то сужающаяся, то расширяющаяся лента речки Виляйки. А к её берегам лепились утопающие в садах дачки, геометрические фигуры возделанных огородов, заливные луга с пятнистыми коровами и белыми козами… Рус держался за баранку и воображал, что автобус летит подобно аэроплану – высоко, плавно, бесшумно – и думал, будет лететь бесконечно, пока в пилоте клокочет жизненная сила…
В последнее время Рус проделывал это не один. У него появился дружок – старый бродячий пёс. Рус обнаружил его случайно. Пёс лежал под автобусом и скулил. При появлении незнакомого мальчика, он приподнялся, но тут же завалился на бок от голодного бессилия. Сделав ещё одну попытку, он завалился окончательно. Пёс был огромный, лохматый, грязный и так смешно падал, что Рус потехи ради тут же окрестил его Самосвалом. А позже, разглядев двойной шрам на его плешивом лбу, пожалел, накормил бутербродами, которые прихватил с собой на прогулку.
Первые дни знакомства Рус навещал пса ежедневно. Потом стал приходить пореже: в среду или в четверг и обязательно в воскресенье.
Самосвал охранял место их встречи и два раза в неделю высматривал своего маленького друга, чтобы потом сопровождать его во время прогулки. Сначала они летели, будто бы на самолёте, далеко-далеко, по пути снижались, садились на подходящую полянку и устраивали пикник: разводили костёр, пекли картошку. Подкрепившись, бродили по заросшим склонам Чёрного оврага, обследуя захламленные всякими отходами овражьи закоулки. А под конец устраивались рядом с автобусом-самолётом и, глядя на речную долину и плывущие над ней облака, разговаривали о жизни.
Говорил, конечно, Рус. Он сидел на разодранном автобусном сиденье, подперев голову кулаком, а Самосвал клал свою лохматую морду к нему на колени, сладко зажмуривался и слушал.
– Знаешь, Самосвал, я, когда вырасту, обязательно стану лётчиком. Не веришь? – сказал как-то мальчик, трепля пса по загривку.
Пёс, не меняя положения, махнул хвостом, при этом поднял треугольные брови, взглянул на мальчика пристально и перевёл взгляд на долину, словно говоря: «А почему бы и нет».
– Стану лётчиком, – продолжал Рус, – и полечу высоко над землёй. Я буду, как Экзюпери. Знаешь, был такой лётчик. И ещё он был писатель. Он сочинил сказку про маленького принца… Там принц приручил лисёнка… И они стали друзьями… Ну, как мы с тобой… Я полечу над нашей речкой Виляйкой… Над теми холмами… Далеко, далеко, в другие страны… Я полечу над городом, где живёт мой отец, и брошу ему письмо. А в письмо положу ромашку… У нашего дома много ромашек растет… Нет, не ромашку, а свою фотку. Пусть посмотрит на меня, какой я большой вырос. И напишу ему… Напишу, что мы с мамой живём хорошо. Что у меня теперь есть ты, самый верный друг. И что мне всё нипочём…
Тут Рус взглянул на дремлющего Самосвала.
– И тебя возьму! Ты полетишь со мной?
Пёс опять приподнял брови, коротко проурчал. И это урчанье сложилось для Руса в простую фразу: «Я не доживу». Рус даже подпрыгнул от неожиданности, так что собачья морда соскочила с его колен и ткнулась в полузасохшие стебли конского щавеля, росшего на свалке в изобилии.
– Самосвал, ты умеешь разговаривать?!
Самосвал издал длинный ряд звуков, очень похожих на невнятную человеческую речь, и, хитро жмурясь, опять уложил свою голову мальчику на колени. На этот раз Рус услышал: «Вообще-то, не умею. Я же собака. Это только с тобой у меня получилось».
– Ты не представляешь, как это здорово! Теперь мне есть с кем разговаривать! Просто разговаривать, понимаешь!
От переполнявших его чувств Рус обхватил собаку за шею, с силой прижал к себе. Пёс захрипел, повизгивая, что, видимо, означало: «Отпусти, придушишь ненароком».
И пошла у них дружба не разлей вода. Рус даже привел Самосвала домой, но мама, увидев на пороге здоровенного пса, замахала руками и сказала, чтоб им здесь и не пахло. «Мало мне забот, – возмущалась она, – так ещё бездомный кобель выискался на мою несчастную голову! Кто его будет кормить? И чем, скажи на милость? Это ж не кобель, а целый крокодил. Он и нас с тобой проглотит, не глядючи. Нет-нет, делай что хочешь, а этого пса я и видеть не могу!» К несчастью, собачий визит пришёлся на один из тех праздничных дней, когда у них гостили зловредные тетки. Они хором присоединились к матери и с каким-то неиссякаемым усердием на протяжении всего вечера обсуждали эту проблему и, можно сказать, вытерли ноги об ни в чём неповинную собаку, а заодно и об своего племянника.
