Ирина Щеглова - Родовое проклятие
– Давай играть в принцев и принцесс, – просят подружки.
– Мне не хочется, – девочка еще находится под впечатлением чердака.
– Тогда давай построим дом! – не отстают подружки. Девочка задумывается и вдруг говорит:
– Я знаю, как мы будем играть: мы будем искать эльфов в цветах!
– Как это? – удивляются подружки, – кто такие эльфы?
– Эльфы – это маленькие люди, совсем, как мы, только крошечные и очень красивые, – девочка смотрит на свой мизинец, – вот такие. – Подружки замирают от восторга.
– И мы будем их искать?
– Будем. Но они всегда осторожные и хорошо прячутся. Потом, они умеют летать. У них такие серебристые крылышки, как у стрекоз. – Девочка прикрывает глаза, она прямо видит своих загадочных эльфов с их чудесными крылышками.
Все трое идут в палисадник и исчезают в цветочных зарослях. Детей не видно, только качаются головки соцветий. Шуршит листва. О чем-то думает старая груша. У самого забора смородина и дикая ежевика. Дети пробираются к заманчивым ягодам, усыпавшим ветки. Некоторое время молча обрывают сочные шарики. Пресытившись, выбираются на песчаную горку. Каждая садится со своей стороны и сосредоточенно роет: коридорчики, пещерки, переходики. Они украшают все это веточками, кусочками кирпича… В конце концов, сооружение сливается в один большой лабиринт: то ли замок, то ли город.
– Машенька! – шумит бабушка, – иди кушать. Девочка с неудовольствием отрывается от своей работы, встает с колен, пытается отряхнуть песок с платья и рук.
– Ты выйдешь потом? – просят подружки.
– Не знаю, – быстро отвечает девочка.
– Мы подождем?
– Нет, без меня нельзя! – Девочка идет в дом. Подружки понуро бредут к калитке. В палисаднике становится тихо и пусто. Лишь цветочные головки шепчутся о чем-то своем.
А через мгновение кажется… Серебристый смех, легкое дуновение и вот: стайка прекрасных эльфов, дрожа прозрачными крылышками, взлетает из цветочной гущи и опускается на песчаный город. Эльфы бродят по лабиринтам, заглядывают в пещеры, прыгают по камням. О чем-то говорят тонкими голосами. Потом они собираются на самой большой, утрамбованной детской ладошкой площадке, и взявшись за руки, пляшут в хороводе под чудесную тихую музыку.
В палисадник прокрадывается девочка. Она во все глаза смотрит на мельтешащих крохотных волшебных человечков. Протирает руками глаза… Стайка стрекоз взвивается в небо и пропадает в горячем летнем воздухе. Но девочка улыбается.
– Я думаю, вы существуете! Просто вы – маленькие, а я – большая! Не бойтесь!
Девочка подходит к игрушечному городу, садится в песок, и напрягая глаза всматривается в его поверхность, пытаясь найти следы невесомых существ. Стайка эльфов тихо смеется у нее над головой.
Милая сказка. Только, почему-то, кажется, что это уже было. Там, давно… далеко… может быть… Может быть в детстве? Непременно надо вспомнить! Это очень важно, если я вспомню, то смогу… Смогу понять?
Спина впереди чуть качнулась, сзади тут же подтолкнули слегка… от неожиданности не успеваю шагнуть, падаю на стоящего впереди; нас много, тела пружинят, поддерживают, щекой чувствую шероховатость подсохшей ткани на чьей-то спине… Спина напрягается.
– Извините…
Никому нет дела до моих извинений. Никому ни до кого нет дела…
3
Рождественские вечера и особенно, рождественские гуляния, дед считал мракобесием; и потому, сейчас стоял у окна, прячась за еще не разобранной елкой, и предусмотрительно выключив свет во всем доме, чтобы незваные гости думали, что хозяев нет дома. Он вглядывался, сквозь разрисованное морозом стекло, в чуть подсвеченную одиноким фонарем улицу.
На улице, не смотря на поздний час, было полно народу: пробегали шумные ватаги ребятишек, с фонариками и свечками; пошатываясь, бродили ряженые, группами и по одиночке; слышались пьяные песни и крики. Хрустел снег, на удивление свежий и чистый, хотя совсем недавно была слякоть и грязь. Оттепель кончилась внезапно, за сутки перед Рождеством подморозило, и пошел снег. К ночи небо очистилось, развернулось лиловым бархатом, искрило крупными звездами, и растущая луна заливала бледно-желтыми лучами улицу, крыши домов, пробивалась сквозь ветки вишневых деревьев, разбрасывая на снегу причудливые тени. Луна проникла в комнату, делая темноту прозрачной, и легла красивыми бликами на крашеный пол. Улица просматривалась, как на ладони.
У забора остановились двое мужчин: то ли ряженые, то ли, действительно церковнослужители, оба в рясах. Один из них запел. Голос у певца был сильный, красивый, одним словом, профессионально запел:
Христос родился,
В яслях повился,
Звезда засияла,
Трем царям путь указала.
Приходили к Богу три царя,
Приносили Богу три дара…
Дари, дари, хозяин с хозяюшкой!
Дед прислушался к звукам гуляющей улицы, сплюнул досадливо и выругался:
– Тьфу! Зараза вас забрал! Шляются по домам, бездельники длиннополые! – Он оторвался от окна, обернулся и крикнул в темноту, – Дуся!
В комнату, со стороны прихожей, бесшумно вплыла бесформенная фигура бабушки Авдотьи.
– Что, Гриша? – робко спросила она.
– Ты калитку заперла? – осведомился дед.
– Да, еще с вечера, – подтвердила бабушка.
– А засов? Засов на двери задвинула? – не унимался Григорий.
– Задвинула…
– Будут стучать, не открывай! Пойду, собаку спущу.
Бабушка вздохнула, украдкой перекрестилась на угол с елкой и присела на краешек дивана, тихонько, чтобы не разбудить внучку.
Но она не спала, а сидела на коленках, опираясь на широкий подоконник локтями и, тесно прижав лицо к оконному стеклу. Она тоже пыталась рассмотреть то, что творится на улице…
Я не спала, хотелось туда, в праздник; я еще ни разу не колядовала, а тут – такой случай представился!
Раньше, когда я была маленькая, ничего такого не было. Новый год точно был, приходили гости, горел яркий свет, шумели, а утром непременно находились бумажные пакеты с конфетами и мандаринами. О том, что есть еще и Рождество я узнала совсем недавно от подружек. Я впервые проводила зимние каникулы в деревне, и друзья сегодня звали меня праздновать Рождество вместе с ними. Они рассказывали чудесные вещи: как в прошлые годы ходили колядовать по домам и щедрые хозяева насыпали им полные сумки конфет, печенья и даже денег! Некоторые удачливые ходоки не съедали свою добычу, а дожидались окончания каникул, чтобы прийти с полным мешком сладостей в школу и хвастать своей удачей.
Конечно же, я обещала пойти, но… так и не решилась отпроситься у грозного деда. Сидела у замерзшего окна в темном доме, и страдала.
Вечером было так весело: тетки – Валя и Женя, взялись лепить снежную бабу. Втроем мы скатали весь снег во дворе. Тетки почему-то не боялись деда. Снежную бабу поставили прямо перед крыльцом. Она была такая огромная, что пришлось вынести из дома стул, чтобы поднять и водрузить ее голову. Потом из погреба достали крупную оранжевую морковку и снабдили бабу носом, из сарая принесли несколько крупных кусков угля, для глаз и широченной улыбки; украсили грудь снежной красавицы, выложив углем, узоры и пуговицы, в довершение ко всему, напялили ей на макушку старое ведро, без дна. Тетки рассчитывали напугать, или рассмешить деда; и бабушка видела все эти приготовления и не возражала. Тетки лучше подружек, они совсем молодые, и у них тоже каникулы, потому что они студентки.
Потом тетки убежали куда-то: на танцы, или в гости, а я осталась дома в темноте с суровым дедом и вздыхающей бабушкой.
В сенях что-то упало, покатилось с грохотом, послышалась ругань деда, видимо, он наткнулся на брошенные с вечера санки. Прислушалась: хлопнула входная дверь, скрипнуло крыльцо, загремел цепью, рванувшись к хозяину, дворовый пес Бобик-Мухтар и сразу же залился хриплым лаем. Кто-то забарабанил в калитку.
Мы замерли.
– Кой, к черту, ходит тут! – заорал дед, и его голос слился с собачьим лаем, – никого нет дома! Пошли вон, отсюда!
– Сейчас начнется! – шепнула бабушка, поднялась и поспешила в сени.
Я вжалась в диван, думая о том, что же сейчас начнется. Слышала, как во дворе продолжал надрываться Бобик – Мухтар, как дед ходил к калитке и обрывки разговора его с кем-то, потом вошла бабушка и включила свет в дальней комнате; и, наконец, входная дверь распахнулась, я побежала смотреть на гостей.
В столовую из сеней вошел дед, а за ним скользнула маленькая фигурка, закутанная платком, поверх овчинного тулупчика, из – под тулупчика выглядывала длинная красная юбка и, в довершение, огромные заснеженные валенки.
– Анна Михайловна! – всплеснула руками бабушка. Маленькая старушка, притопывая огромными валенками, неожиданно запела тоненьким голоском:
Открывайте ворота!
К вам прыйшов Коляда!
Шо ты баба наварыла?
Шо ты баба напекла?
А я девочка,
В красной юбочке…
Дед стоял напротив расшалившейся «девочки», уперев согнутые руки, в бока и внимательно наблюдал за ее танцем. Суровое выражение медленно сползало с его лица, кустистые брови раздвинулись, и из-под них блеснули глаза, он улыбался. Бабушка, почувствовав изменение настроения у мужа, метнулась к выключателю, и скоро свет залил столовую. Дед подошел к гостье и принялся стаскивать с нее тулуп и валенки, приговаривая:
