Алексей Ефимов - Бездна
Кое-как он вскрыл банку. Уже через минуту он все съел, и съел бы больше, но не было. Он громко икнул, и, собрав корочкой хлеба масляный соус, решил, что надо лечь спать. Тогда и водка приснится. А если проснешься, то ее опять нет – вот как.
Облизав ложку и бросив в угол банку, он сунул ложку в чемодан. Там еще много чего было. В основном одежда и книги. Пять штук, а сверху самая толстая, «Братья Карамазовы». Когда-то он читал ее, но нынче не видит буквы.
Он выключил свет и лег спать, но долго не мог уснуть: лежа с открытыми глазами, пялился в ночь и слушал разные звуки. Шумела вода в трубах, по подвалу бегали крысы, а глупая шавка гавкала где-то на улице.
Сейчас бы водки. Целое море. Чтоб можно было прыгнуть в него и пить.
Когда-то он был на море. Он стоял на балконе, рядом с пальмами, и смотрел туда, где синее небо сливалось с водой. Он ждал девушку. Она вот-вот придет. Скоро. А пока он смотрит на море, щурится от солнца и думает о том, что хотел бы здесь жить. Здесь тепло и нет снега, а море огромное и не видно другого берега.
Он слышит шаги и оборачивается.
Это Она. Но он не видит ее лица.
Она подходит ближе, и они долго целуются. Им хорошо здесь, среди пальм.
…
Он проснулся от собачьего лая.
Покрыв псину матом, он хотел было лечь на бок и спать дальше, как вдруг понял, что уже утро.
Он сел.
Как только он сел, его вырвало желчью. Это потому что он вчера мало ел. Это всегда так, когда не поешь. Тогда и нечего здесь рассиживаться.
Он встал, сунул одеяло и чемодан в мусор, оделся и, взяв ящик, вышел на улицу.
По сравнению со вчерашним здесь потеплело. Небо было затянуто низкими плотными тучами.
Старый болтливый дворник Петрович, который по утрам всегда был пьяный, но при этом врал, что у него нет водки, чистил дорогу от снега. Он мужик свойский, нормальный.
– Здоровенько булы, – дворник здоровался по-украински, хотя не был украинцем.
– Ага, – Хромой буркнул по-русски.
После этого Петрович сказал несколько матерных слов, смысл которых был следующим: «Сегодня погода получше».
– Сколько времени? – спросил Хромой.
Петрович, не носивший часов, поднял к небу бороду, глянул на тучи и, прикинув что-то, сказал, что сейчас восемь – минут десять девятого.
Хромой никогда не говорил спасибо и в этот раз не сказал тоже.
– Водка есть? – на всякий случай спросил он. Он знал, что тот скажет.
– Нет.
– Ладно.
Кашлянув, он высморкался в снег и пошел прочь с ящиком, а дворник взялся за дело.
Глава 4
Сергей Иванович разделся и прошел в зал.
Они сняли эту двухкомнатную квартиру около года назад. Квартира с евроремонтом, довольно просторна (семьдесят пять квадратов) и находится в двадцати минутах ходьбы от школы, что избавляет его от утренней и вечерней давки в общественном транспорте.
Десятиэтажный новый дом. Третий этаж. Как статный принц среди серой челяди дом всем своим видом показывает, что его жильцы люди не бедные. Рамы из темного дерева, кондиционеры, спутниковые тарелки, консьержки – все это атрибуты достатка, к которому люди рвутся всю жизнь, будто ждет их там какое-то высшее, вечное счастье. Они не знают, что жители этого дома в среднем не более счастливы, чем они. Не факт, что за яркой оберткой ждет тебя что-то вкусное. Бывает и так, что, объевшись сладостей, ты больше не рад сладкому.
Сергей Иванович и Ольга когда-то тоже жили в хрущевке. Пять лет назад она была доктором и приносила домой запах больницы и маленькую зарплату. Они ютились в тридцатиметровой квартире на окраине, рядом с железной дорогой, не обращали внимания на звуки в серванте, когда мимо шел поезд, жили очень скромно, без роскоши, но были счастливы. В первое время после знакомства они часами любили друг друга, а утром кое-как шли на работу, чтобы весь день думать друг о друге и ждать вечера. Страшно длинным казался им этот день.
Они встретились на свадьбе. Ее коллега вышла замуж за его двоюродного брата. Это случилось седьмого сентября девяносто пятого, и с тех пор они каждый год праздновали эту дату. Не иначе как судьба свела их в тот день. Нет-нет, да и заговаривали они – как бы в шутку – о том, чтобы оформить брак, но дальше слов дело не шло. Надо ли? Пожалуй, только юным мальчикам и, в особенности, девочкам простительно верить в то, что штамп в паспорте действительно что-то значит и меняет жизнь к лучшему. У него уже один есть, и что? К моменту встречи с Ольгой прошло полгода с тех пор, как он развелся. Он помнил тот привкус досады, который был с ним на протяжении большей части трехгодичного курса семейной жизни со стюардессой по имени Инна, в финале которого оба поняли, что не созданы друг для друга. Слава Богу, в этот раз никто не настаивал на свадьбе. Ольга не грезила о белом платье, как раньше, а он шутил, что теперь его затащат в ЗАГС разве что в белых тапочках. Кстати, та пара, на свадьбе которой они встретились, через год распалась: муж не хранил жене обещанную верность, а она то и дело била на кухне тарелки и уходила к матери; закончилось все разводом.
Узы Гименея рвутся без музы любви. Да и свадьба – то еще представление. Вальс Мендельсона, все на тебя смотрят, желают любви до гроба, и – о, боже! – весь вечер «Горько! Горько!» – гости рвут пьяные глотки, а ты делаешь свое дело. Два дня ужаса. Кто это выдумал?
После развода он вернулся к матери в двухкомнатную квартиру – где прошли тридцать три года его жизни – и ничего не делал для того, чтобы встряхнуться. Мама то и дело читала ему нотации, твердила, что пора взять себя в руки и так далее, а он, кривясь и отмахиваясь, в душе знал, что мама права. Он стал лентяем, брюзгой. Он не находит сил и желания что-то делать. В бытовом плане в его жизни нет проблем, но разве это жизнь? По вечерам и выходным он лежит на диване с книгой или газетой, хандрит, и так проходят месяц за месяцем и ничего не меняется. Он ненавидел и ненавидит мещанство, но теперь оно стало его образом жизни.
К моменту встречи с ним дела на личном фронте у Ольги шли не лучше. Ей было тридцать, а она так и не встретила своего принца. Ее подруги вышли замуж и родили, вокруг было все меньше свободных мужчин (сантехники, грузчики и водители в счет не шли), и она все чаще задумывалась о том, не слишком ли она завысила планку в молодости и не упустила ли свой шанс. Иногда ей так хотелось секса, пусть без серьезных планов, что хоть на стену лезь. Для красивой женщины это не проблема, но после двух-трех историй она поняла, что не это ей нужно, только хуже, так как телу приятно, а на душе гадко. Хочешь что-то сказать или спросить, но ничего не говоришь и не спрашиваешь, по негласному правилу. Когда ложишься в постель, заранее знаешь, чем все закончится. Трахнутся кобелек с сучкой – и все. Уже не ждешь счастья, которым когда-то грезила, знаешь, что не будет принца и замка с башенками, уже согласна на меньшее, но нет даже этого. К моменту встречи с Грачевым она уже год ни с кем не встречалась.
Не фонтан и в больнице. Ей не нравилось быть доктором. Не ее. Она здесь случайно. Подружка сманила ее на вступительные в мед, сдала два предмета на тройку и в итоге стала юристом, а ее, Олю, приняли. На первых двух курсах она подумывала о переводе в другой ВУЗ, но не решилась. Так и закончила, почти круглой отличницей. Ее первым местом работы стала районная поликлиника. Там было весело. Идут к тебе старые и малые, толпы страждущих, а ты стоишь как за конвейером. «Доброе утро» – «Здравствуйте» – «На что жалуетесь?» – «На все» – «Для начала вам нужно сдать кровь, мочу и кал, и прийти с результатами повторно» – «До свидания». Несчетное число раз по этому сценарию. Минимум эмоций и времени, ничего личного, и – звено за звеном, звено за звеном. В частной клинике, куда она устроилась через три года, был тот же конвейер, только платили там больше.
«Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство…. В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всего намеренного, неправедного и пагубного… Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и славе у всех людей на вечные времена, преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому».
Седьмого сентября девяносто пятого их линии жизни встретились. Он приметил ее на регистрации, не сводил с нее глаз, а, оказавшись с ней за одним столом, обрадовался. Он смотрел на нее украдкой, но отводил взгляд всякий раз, когда боялся, что их взгляды встретятся. Когда она первая заговорила с ним, он невпопад что-то брякнул и залился краской.
– Я Оля, – богиня представилась.
– Сережа, – сказал смертный.
Вечером он проводил ее домой. Они поднялись рука об руку на Олимп и там остались. Не прошло и месяца, как он переехал к ней со своим скромным скарбом, и наконец-то его мама была довольна: Оля умница, красавица, врач.
