Елизавета Дворецкая - Источник судьбы
– Ты еще больше вырос, Рейрик, – сказала она, глядя на него снизу вверх.
Собственно, она и дала ему новое имя – его имя Хрёрек франки произносили как Рейрик, и ему это было приятно, потому что напоминало о графине Гизеле.
Рерик и правда еще подрос за зиму. К той весне ему исполнилось девятнадцать. Было ясно, что стать таким высоким, как Харальд, ему не удастся, но он заметно возмужал, и уже никому не казалось, что он-де «слишком молод». Широкие плечи и мощная спина создавали впечатление силы и в то же время не мешали ловкости и подвижности. Рерик оставался таким же общительным, дружелюбным, всегда готовым взяться за любое нужное дело, пусть и не сулящее выгоды или чести. Даже походка выдавала в нем уверенность в себе без самовлюбленности, которой стал несколько страдать Харальд после всех их достижений. В Рерике появилось то ощущение властности, которое молодость делает только ярче, подчеркивает то, что обладатель этих качеств еще только в начале пути, что у него еще очень много времени впереди для новых подвигов и завоевания новой славы.
Графиня Гизела пробыла в Гавани около двух недель – точнее, шестнадцать дней, Рерик тайком считал их, потому что каждый был на вес золота – а потом уехала назад в Амьен. И Рерик так заскучал, что с восторгом поддержал возникшие в дружине разговоры, что, дескать, зима-то прошла, хватит уже на месте сидеть. Никто из них не хотел отличиться так, как Рерик. А в Гавани что – скучная чужая страна, малочисленное полуразоренное постоянными набегами население не сулило им ни славы, ни богатства. Даже сама графская должность, которая для многих и многих знатных воинов составляла предел мечтаний, потомкам датских конунгов из рода Скъёлдунгов уже казалась унижением. Ведь она ставила их в положение подданных франкского короля, а кто он сам, этот король? Всего три поколения назад его предки были майордомами, то есть управляющими хозяйством у предыдущей династии. В море ты, по крайней мере, сам себе господин и нет над тобой никаких королей, кроме Одина, Тора и Ньёрда.
Поэтому почти сразу же, как только графиня Гизела уехала и у дружины прошло похмелье от прощального пира, Рерик, с известным трудом поборов сопротивление Харальда, приказал готовить корабли к отплытию. Харальд опасался, что король Карл будет недоволен – ведь пока они будут искать славы за морем, кто-нибудь может с той же целью явиться сюда, а им для того и дали графство Фландрское, чтобы они его защищали. Теодрада тоже была против похода, но в этом деле Рерик не собирался с ней считаться, хотя испытывал к невестке теплое чувство истинно братской привязанности. Теодрада на вид казалась даже моложе своих восемнадцати лет – маленького роста, стройная, как девочка, светловолосая, с тонкими чертами нежного девичьего лица, с маленькими белыми руками. Рерик относился к ней как к младшей сестре, всячески опекал ее и даже согласился, по ее настоянию, учиться у нее латинской грамоте. И честно пытался – некоторое время. Теодрада, получившая воспитание сначала дома, а потом обучавшаяся у старших монахинь и даже занимавшаяся перепиской книг, прилагала все усилия, чтобы ознакомить обоих братьев хотя бы с начатками знаний, которые даются мальчикам в монастырских школах, но из этого почти ничего не вышло. Напрасно Теодрада пыталась направить по этому руслу их честолюбие, рассказывая о придворной академии Карла Великого и знатных людях, отличавшихся обширными знаниями в разных науках, писавших латинские стихи, наблюдавших движение небесных тел, толковавших Священное Писание, чертивших планы дворцов и часовен. Даже помощь отца Хериберта, имешего опыт школьного преподавания, ничего не давала. Руки нынешних графов Фландрских, привыкшие к веслу, рукояти меча или ростового топора3, не способны были удержать перо. В итоге оба сына Хальвдана едва-едва могли начертить свое имя, вернее, знак, заменявший знатным людям подпись. Эти знаки для обоих придумал отец Хериберт, взяв за образцы подписи знатных франков. Молитвы Харальд и Рерик неплохо заучивали на слух, хоть и не понимали латинских слов: как большинство представителей тех народов, что не знают письма, они имели хорошую память и привыкли запоминать даже очень длинные повествования во всех подробностях. В чтении они тоже особых успехов не достигли – спасибо, они хоть поняли, что такое письменная речь, и перестали подозревать в писаной строке зловердное колдовство. Но и прочитать за один прием больше двух строчек им редко удавалось, и при этом оба уставали так же, как от гребли в течение целой «смены». Про церковное пение и говорить не стоило – на пирах с дружиной они с удовольствием пели свои привычные песни, мелодия которых напоминала ритм корабельной гребли. Причем хмельные хирдманы еще и стучали в такт кубками по столу, и, бывало, шум и рев из гридницы полночи не давали Теодраде заснуть.
Чем дальше, тем больше она понимала, что ни крещение, ни графское звание не изменило взглядов и привычек сыновей Хальвдана – они остались теми же разбойниками, которыми были, когда она впервые о них услышала. И в то же время она чувствовала, что привязалась к обоим – и к своему мужу, и к его брату, и даже к их людям – Орму Шелковому, Оттару Епископу, к хирдманам из ближней дружины. При всей грубости их воспитания и нравов, при всей дикости их языческих понятий все они были по-своему добрыми людьми, а к ней относились с почтением и даже заботой. Увидев, что во время прогулки она устала и присела на камень, кто-нибудь из сопровождавших ее хирдманов или сам Рерик тут же скидывал с плеч плащ или меховую накидку, чтобы ей было мягче и теплее сидеть, и это трогало Теодраду чуть ли не до слез. Когда эти же самые люди разоряли Сен-Кантен, убивали мирян и священников, грабили имущество церквей и простых горожан, ей не могло и в голову прийти, что они могут быть такими. Но тогда ведь была война, а у войны свои законы; в мирное же время они относились к жизни и достоинству свободных людей с не меньшим уважением, чем самые просвещенные народы.
Итак, отличиться на ниве собственного просвещения у Рерика не очень вышло, и тем сильнее его тянуло к новым походам. Очередной целью была выбрана Фризия. Эта страна, лежавшая на восток от Фландрии и отделенная от нее огромным Угольным лесом, была выделена уже другому королю, Лотарю, тоже сыну Хлодвига Благочестивого. Это давало викингам возможность заняться любимым делом, не нарушая своей клятвы верности Карлу.
Во Фризии им повезло – Золотой Дракон, воплощение удачи рода, снова оправдал их надежды. Время для нападения оказалось очень удачным – вик Дорестад, расположенный в устье Рейна, уже более-менее оправился от предыдущих набегов, в нем снова завелись торговые гости и товары, но там еще не было нового графа с сильным войском, которое могло бы дать отпор новым захватчикам. Не имеющий никаких укреплений Дорестад оказался в их власти мгновенно, вместе со всеми людьми и их имуществом.
Но теперь сыновья Хальвдана, вооруженные не только отличными рейнскими мечами, но и опытом, поступили умнее, хоть и вопреки мнению части дружины. Отказавшись от соблазна немедленно погрузить на свои корабли добычу и пленных и отбыть, они выбрали из числа пленников несколько самых знатных людей, чьи родичи, дома и имущество тоже были в их руках, и послали к королю Лотарю с предложением переговоров. И переговоры увенчались полным успехом. Лотарь, как и Карл, имеющий достаточно внешних и внутренних врагов, предпочел не отбивать Дорестад назад, а утвердить за захватчиками Фрисландское графство. Пленные были освобождены, имущество возвращено им почти полностью, а сыновья Хальвдана обосновались в Дорестаде, в усадьбе, которую с тех пор сделали местом своего постоянного пребывания. Харальд только один раз за два года побывал в Гавани, управлять которой поручил Альву сыну Стюра. Правда, и должность графа Фландрского он пока оставил за собой. Разделиться и править каждый своим графством сыновья Хальвдана еще не решались. Считая дружины ярлов, они имели восемь кораблей, и их объединенных сил как раз хватало на то, чтобы не чувствовать себя беспомощными.
В Дорестаде им понравилось больше, чем в Гавани. Это был старинный и довольно обширный вик; фризы утверждали, что начало ему положили еще римляне. Впрочем, почти все постройки в нем были совсем новыми: ведь и десяти лет не прошло с тех пор, как Дорестад был дочиста разграблен и сожжен. Поселение сгорело почти полностью, жители, избежавшие смерти и плена, разбежались, и только теперь он снова ожил. Из многочисленных некогда церквей и монастырей, ставших первой целью грабителей, были восстановлены лишь несколько: собор да два мужских монастыря. Поставленнае во времена франкского владычества небольшая крепость, разрушенная викингами, до сих пор не была восстановлена, но торговцы не могли покинуть такое удобное и выгодное место, поэтому теперь Дорестад был почти так же многолюден и оживлен, как до разорения.
