Алексей Смирнов - Обиженный полтергейст (сборник)
– А почему такая темень? Часы у меня, что ли, остановились?
– Зима на дворе, чудак-человек. Давно уже стемнело, – хозяин оглянулся.
Действительно, было слишком темно даже для зимней ночи. Кретов-Полькин пожал плечами, прошел мимо дилера и распахнул входную дверь. Сделав это, он отшатнулся.
За порогом, где всегда горело ласковое электричество и все было вылизано до блеска, теперь господствовал непроницаемый мрак. Тьма чуть подрагивала, напоминая сгустившийся порошок. Не помня себя, Кретов-Полькин простер дрожащую руку, и та увязла, как будто в сыром песке.
Позади него дилер попросил плачущим голосом:
– Скажи мне, что я сплю.
Кретов-Полькин, не отрываясь, таращился в черную стену, по которой медленно прокатывались невысокие волны. Потом песок загудел и вроде как настроился, после чего заговорил мелодичным нечеловеческим голосом:
– Слышите меня, Кретов-Полькин?
Тот только кивнул, не в силах молвить ни слова. Дилер в ужасе приплясывал у него за спиной.
– Кто это? Откуда он тебя знает?
– Выметайтесь, – продолжил голос. – И вы тоже, – он обратился к дилеру, не считаю нужным назвать его по имени. – До свидания.
Песок замолчал.
– Все же было хорошо, – пробормотал Кретов-Полькин. – Ко мне приходили люди.
– Это пока нас глотали, – зубы дилера клацали. – А теперь мы на месте. И какая-то тварь полетела от счастья на седьмое небо.
Словно услышав его, песок застыл, и рябь прекратилась.
Потом тьма вздохнула и перетекла за порог.
© февраль 2012Таможня
– Будущее – вовсе не шарлатан, а декоратор, – удовлетворенно молвил Началов, высовываясь из окна и обозревая утренний двор.
Он ни к кому не обращался, двор был пуст, и дом был пуст.
Если вечер известен на неделю вперед, то и утро пропало, и не спасут никакие майские соловьи. А если вечер сулит неожиданности, то даже гадкое утро украсится приятным ожиданием.
И не важно, что это случается лишь в голове. Все случается в голове.
А нынче и утро засовестилось, как раз сегодня оно не было гадким. Казалось, что скамейки, качели, дорожки, кусты оробели и несколько сжались, разогреваемые солнцем. Солнце недавно взошло и глуповато пряталось за многоэтажкой, стояло там, как малое дитя, полагая, что никто его не видит.
Курился легкий туман, попискивали птицы. Утро с деликатной осторожностью заманивало и намекало, что неплохо бы остаться, не нужно никуда уезжать. Можно выйти и прогуляться – весьма не изобретательное утро, трогательное в своем убогом уповании.
Началов, не имея свидетелей, развел руками: решено.
Он поедет.
Без ностальгии не обойдется, но что за разлука без тоски? Если он передумает, то сразу же зашумят машины, каркнет ворона, во двор придет дрожащий человек с маленькой бутылочкой и сядет под окнами. А Началов отправится в булочную или в кино.
Между тем уехали уже многие, и продолжают уезжать, и ни один не вернулся. Даже в этом трудном решении ему не быть оригиналом, но тут ничего не попишешь.
Смерть явилась еще накануне и сидела на столе. Началов усмехнулся: никакая она не старуха, и нет у нее косы, и вообще она черт-те что, гоголевская невнятица, несуразность. Гора таблеток и кружка с водой.
– Ну-с, – обратился к Смерти Началов. – Я готов ехать.
Та громыхнула ядовитыми колесами, булькнула водой, важно поднялась на тонкие ножки. Преисполненная достоинства, надела китель, нарядилась в фуражку.
Она громко, как будто зал ожидания был полон, объявила:
– Прошу пройти на досмотр.
– У вас очень строгие таможенные правила, – подмигнул Началов. Смерть не ответила и надменно уставилась поверх Началова, рассматривая что-то за его правым плечом, видное ей одной.
Началов вздохнул.
– Так-таки ничего и нельзя пронести?
Фуражка качнулась:
– К сожалению. Это не разрешается.
Тот еще раз развел руками. Это входило в дурную привычку, еще немного – и он забьет ими, словно крылами, и попытается взлететь. Началов огляделся: да, хорошо бы прихватить это, и вон то, и еще вон то, но правила есть правила. Взгляд его упал на пухлый том, покрытый налетом пыли и непонятно когда исчерченный пальцем.
– Послушайте, – сказал Началов. – Я все-таки попросил бы вас. Вы видите эту книгу? Дело в том, что я ее еще не прочел, а собирался давно. И не собрался.
– Никак не могу, – возразил таможенник. – Вы же разумный человек. Вы сами знаете, что это невозможно.
– Да, но вы знаете больше. Может быть, как-то получится?
– Нет, не получится. Никакого багажа.
Началов задумался.
– Все таможенники одинаковы, – заметил он укоризненно. – Как же мне быть?
Собеседник бесстрастно молчал. Нечего было и думать сунуть ему на лапу.
– Знаете, что? – снова заговорил Началов после непродолжительного раздумья. – Мне это напоминает историю с лишней бутылкой водки. Таможенник ни в какую не соглашался ее пропустить, и путешественнику пришлось ее выпить прямо на таможне. И провезти эту вещь в себе.
Таможенник проявил некоторый интерес.
– И что же, он так и выпил целую бутылку, тот человек? – спросил он недоверчиво.
– А что ему оставалось делать? Другого выхода не было. Так что позвольте…
Глаза таможенника расширились, и брови взметнулись так, что фуражка съехала на затылок. Началов подобрал том, небрежно смахнул с него пыль, уселся в кресло и раскрыл книгу на середине.
Он счел нужным кое-что пояснить:
– Видите ли, это очень важный труд, фундаментальный. О жизни и смерти, о боге, о вере, о мироустройстве и предназначении человека. Я не могу уехать, не ознакомившись.
– Но вы же не сможете прочитать все.
– Конечно, – улыбнулся Началов. – Это же не бутылка. Но хотя бы часть.
Он просидел в кресле пятнадцать минут, потом захлопнул фолиант и встал.
– Ну, вот и готово, – сказал он бодро. – Теперь уже точно пора.
Таможенник впился в него острым взглядом, пытаясь проникнуть в череп и оценить содержимое, укрывшееся от досмотра.
– На месте у вас и это отберут, – пообещал он многозначительно.
Началов рассмеялся, подался вперед и похлопал его по плечу.
– Милый! Да ведь с бутылкой та же история. Что от нее останется? Одно воспоминание, и довольно неприятное.
Тот не стал затягивать разговор, снял фуражку и метнул ее в сторону. Сбросил китель, сделал глубокий вдох. Началов съел его, и выпил, и лег на кушетку, закрыл глаза. Декоратор схватился за кисть и начал поспешно перекрашиваться в настоящее; Началов не хотел видеть, что у него получится. Он немного боялся и мысленно пенял таможеннику за то, что тот по глупости пропускает такие опасные чувства.
© ноябрь 2006
Новое платье короля
Профессор сидел в кресле. Он как раз собирался завтракать и в домашней обстановке выглядел фигурой милейшей и трогательной. Он даже нацепил слюнявчик.
– Не угодно ли откушать? – спросил он у гостя, аккуратного и скромного молодого человека.
– Благодарю покорно, я сыт, – ответил тот.
– Ну, в таком случае прошу меня извинить, – и профессор схватил серебряную рюмку с яйцом. – А вы – вы присаживайтесь, присаживайтесь…
Молодой человек вежливо поблагодарил и опустился в кресло, скользнув равнодушным взглядом по массивным перстням, украшавшим профессорские пальцы. Профессор с благодушной миной принялся кокать яйцо.
– Мне ваше лицо знакомо, – объявил он, откладывая ложечку и поддевая скорлупу розовым ногтем. – Где бы я вас мог видеть?
– У вас хорошая память, – сказал с чувством молодой человек и слегка покраснел.
– На лекции… да, не иначе как на лекции… – продолжал профессор задумчиво.
– Это просто поразительно! – воскликнул гость. – Действительно, на лекции…
– Вот только – на которой? – и брови профессора сделали мостик, а любопытные глаза округлились.
– На которой вы демонстрировали маску, – подсказал молодой человек, вложив в подсказку всю дозу любезности, на какую он был способен.
– Ах, да, конечно! – просиял профессор. – Вы сидели в первом ряду…
– Верно…
– … и, не скрою, мне было очень занятно следить за вашей реакцией…
– Очень приятно слышать…
– И я искренне рад… м-да…
Какое-то время они обменивались комплиментами, пока как-то вдруг разом не замолчали. Профессор сделал выжидающее лицо и окунул ложечку в желток. Тяжело ударили часы.
– Так вот, профессор, – молвил молодой человек, чуть помедлив, – я не вполне согласен с вашей точкой зрения.
– Так! Очень забавно! Интересно будет послушать! – и профессор устроился поудобнее, готовясь насладиться.
Гость не спешил с ответом, собираясь с мыслями. Видно было, что его прежде всего волнует форма выражения несогласия.
Профессор снисходительно отвел глаза и позволил себе вспомнить упомянутую лекцию во всех подробностях. То, бесспорно, была одна из самых удачных лекций, просто блистательная лекция.
