Анна Бердичевская - КРУК
– «Розовощекий павлин», – прочел он название, – странно… Тыщу лет стихов не читал.
Блюхер как раз уже взял с тарелочки маленькое бисквитное пирожное, уже и рот открыл. Однако повременил с пирожным, чтобы ответить:
– Кто ж нынче читает стихи, Кузьма Андреич?..
– Зачем же вы тогда издали?
Блюхер, снова сосредоточившись на пирожном, просто ответил:
– Очень захотелось.
И закусил-таки чай бисквитом.
Чанов, раскрыв бумажную обложку, обнаружил на титульном листе крупно накорябанное брызгающим пером авторучки единственное слово вразбивку: «На-все-гда!»… и закорючку авторской подписи с датой. Он снова чуть не выпал в осадок.
– Да уж, – Блюхер перевел взгляд с книжки, надпись в которой успел прочесть, и внимательно рассматривал Чанова. – Вам нездоровится сегодня, Кузьма Андреич?
– Да нет, это другое… – Чанов с трудом оторвался от надписи. Ему в самом деле захотелось наконец хоть как-то определить свое состояние, произнести диагноз вслух. Блюхеру, похоже, можно было довериться: – Знаете, я, пожалуй, потрясен…
– Вольф, должно быть? – догадался Блюхер.
– И Вольф тоже… Да вот и «Паук»… я болел им когда-то, с полгода… с тех пор побаиваюсь. – Чанов с огорчением почувствовал, что может довериться Блюхеру не дальше «Паука». Даже Вольф оставался слишком личным, тайным приобретением и никак не желал становиться темой разговора, про Соню он даже думать не мог, где уж обсуждать. Только, только про паучка в состоянии был Чанов поговорить с учтивым собеседником. И он продолжил: – Купил сестре на день рождения компьютер, кто-то посоветовал осваивать играючи – Тетрис, Косынка, Паук… Сестре ничего, а я влип. Разбудил темные силы в черном квадрате… И в себе…
– Я вас понимаю. – Блюхер позвякивал ложкой в стакане. – Собственно, у меня похожий опыт. Я еще в Бауманском заболел игрой. Разумеется, не только Пауком. Вообще игрой… как таковой. Чтобы излечиться, решил попробовать разобраться… в самом широком смысле. А для паучка смастерил программу, пусть потягается с моим меньшим братом… с компьютером.
Чанов вспомнил пушкинского Балду и его «меньшого брата» зайца, как с ним тягался бесенок. Улыбнулся.
– Можете вы объяснить, что это за штука в этой штуке? – он слегка прищелкнул ногтем ребро ноутбука. – Подмена жизни?
– Вы про игру? – живо отозвался Блюхер. – Что вы, какая подмена! Игра – это форма жизни. Человек мыслящий, сколько существует в этом качестве, всегда был человеком играющим. Он с самого начала выстраивал логические цепочки – из всего. Вначале казалось – выживания ради. Нет, это неверно. Наиболее устойчивые сообщества, даже такие сложные, как муравьиные или пчелиные, игру исключают. Все особи в их популяции заняты только полезной деятельностью. Динозавры тоже, скорее всего, не играли в игры, даже в детстве. Только млекопитающим зачем-то было выдано каждому по игральной колоде… и не по одной… Ничего, что я так подробно?
– Нет-нет, что вы… вообще даже кайф какой-то… – забормотал Чанов. Он действительно заслушался. Как-то обычно ему доставалось в жизни либо слушать, либо думать, либо говорить. И очень редко, чтобы совместно с кем-то беседовать и до общего додумываться, разве что с мастером Хапровым до некоторой степени…
– Как славно! – Блюхер был искренно рад. Он добавил крепкого чая в кружку собеседника и в свою. – Ну, так я продолжу. Первые робкие млекопитающие были совсем мелкие, как в лаборатории белые мышки с розовыми хвостиками… они предшествовали в новом эксперименте природы всем нашим будущим видам, включая приматов. И я уверен, им уже был привит абсолютно новый вирус – они были заражены зачем-то этой совершенно бессмысленной новой потребностью, этим непрактичным занятием – игрой, и заражены навсегда. То есть это была следующая форма жизни, новый способ обучения-выживания, более перспективная программа. Промысел божий… только я опасаюсь слова Бог. Ну да пусть хоть энергия… или нынче говорят – синергия. Во всяком случае – новая степень свободы… да и зависимости… – Блюхер снова замолчал, чтобы на этот раз пополнить свою синергию небольшим эклером. И снова отпил чаю. – То есть мышкам захотелось поиграть. Так они, играючи, и пережили времена, которые не пережил почти никто. Игра это существенная, или даже основная, часть всей жизненной программы мыслящего и смертного существа. А уж человек-то несомненно так устроен: он должен играть, раскладывать хаос на дискретные элементы и выстраивать в цепи. Все, у чего есть «вход» и «выход», что сопричастно ко времени, а стало быть, и к движению – для нас непременно и сразу обрастает задачей, правилами и отдельными шагами. Степ бай степ… И только затем в качестве практичного приложения, к игре пристраиваются всякого рода тотализаторы, всякие там призы и выигрыши, бизнес, а заодно симпатичные или не очень компании таких же игроков. Ну и болельщиков. Жизнь – игра. Это широко известно. И абсолютно точно.
– Даже в опере «Пиковая дама» об этом тенор поет, – без энтузиазма согласился Чанов. Блюхер вскинул на него внимательный взгляд, будто самого себя вдруг услышал. Прихлебнув чаю, Кузьма Андреевич снова задал вопрос: – И стрелялки – жизнь? Их ведь сейчас тысячи…
– Все до одной. Для тех, кто в них играет, то есть в них погружается, – они реальные формы жизни, хотя и низкие формы – в энергетическом и интеллектуальном смысле. – Блюхер внимательно и спокойно вглядывался в Чанова. – Игра, полагаю, не вся программа, не полностью вся жизнь… В человеке сосуществуют совершенно бессмысленные с точки зрения Игры, просто даже враждебные программы. Совесть. Вера-Надежда-Любовь… Это уже совсем не игра. Я в этих темах теряюсь. А стрелялки… – Блюхер призадумался и даже нахмурился на миг. – Бог с ними…
– Скорее, черт с ними…
– Я склоняюсь к мысли, что черта нет. Есть энтропия, есть хаос, сопротивляющийся гармонии.
– Но и Бог есть?.. – Чанов прерывал и переспрашивал Блюхера, словно опасался услышать некий приговор. Он вообще как раз сейчас уже и не хотел окончательных выводов и диагнозов, никакой определенности, никакой… конкретики (черт бы побрал депутатов Госдумы с их словотворчеством). Он опасался окончательных слов, ему казалось, что окончательные слова запустят что-то такое очень существенное. Но несвоевременное. Он, Кузьма Андреевич Чанов, еще не готов… Так, переглянуться, словом перекинуться неопределенно-сослагательным… И все. Но Блюхер продолжил диалог, подбираясь именно (спасибо депутатам) к конкретике, хотя и притормаживая в связи с эклерами и другими мелкими, но приятными обстоятельствами.
– Бог, возможно, есть. Без него не сходится… Но и о Боге, о том, что принято так называть, в другой раз… если нам с вами представится возможность… Я вот что хочу понять, Кузьма Андреич… – Он снова замолчал. Тут как раз и свежий чай в белом чайнике принесли, а Блюхер его очень ждал. Разлив чай по чашкам и отпив, он продолжил: – Мы провели с вами в Круке почти четыре дня. Трое суток мы уходили, но возвращались к вам. Вы, мне кажется, под конец это даже заметили. И, кажется, подумали потом – что это было?.. почему?.. То есть «бывают странные сближенья»…[12] Но и мы с Давидом Луарсабовичем – тоже перекинулись о странности сближений… всего двумя-тремя междометиями… А вот еще Паша – мы его до дня вашего рождения почти не знали, он самостоятельно на вас повелся… А теперь и Вольф… Вы, Кузьма Андреич (извините), похоже, контактный узел, как бы зародыш, кристалл… В каждой игре сидит свой кристалл, зародыш игры. Вы предположительно большой игрок, возможно, своего рода инкубатор кристаллов игры. Вам дано… Но вам чего-то явно не хватает. Я еще подумал… что вот человек, который ищет ВХОД… вход в свою игру. Вы полностью созрели для новой игры, Кузьма Андреич. Все мы смотрели вам в рот, надеясь, что вот сейчас этот новый человек – узел, кристалл, ключ к будущему – нас в свою игру как раз и вставит.
– Вы ошиблись, – ответил Чанов холодно. Хотя про себя тут же подумал: «Ведь он прав! Почему я не хочу сознаться?.. Я же именно то и почувствовал – мне сдали карты». И тут же сам себе ответил: «Потому что игра – не началась!»
Блюхер словно услышал и произнес:
– В отличие от компьютерных и спортивных игр в жизни мы не всегда знаем, когда игра уже началась… Из стартового пистолета здесь у нас стреляют редко. – Блюхер улыбнулся. – Я, возможно, все усложняю. Хотя, как всякий программист, пытаюсь упростить… Но ведь – не упустить при этом сути… Суть того, что я хочу вам сообщить, состоит в следующем: мы, я и Дада, возможно, знаем одно правильное место входа в Большую игру, – в два глотка Блюхер покончил с чаем. – Вы слыхали название ЮрА? – Чанов пожал плечами. Блюхер продолжил: – Слыхали, конечно, но забыли. Не могли же не слышать о Юрском периоде. Юра – горный массив по соседству с Альпами. Но Юра, кажется, значительно старше Альп. Это между Францией и Швейцарией. – Блюхер увидел, что Чанов слушает крайне внимательно. Тут Василий Василианович и закончил: – Если хотите, мы поедем туда вместе.
