Александр Рыжов - Мобберы
– Что ж это такое, а? Велено же было: не волновать! – Её упрек был обращён к майору, Риты для неё как будто не существовало. – Образованные люди, а простых вещей не понимаете. Кыш отседова!
– На вашем месте я бы не стал так ультимативно… – забухтел Семёнов. – Следствие обязано выяснить все подробности, чтобы восстановить объективную картину… кхм!
– Кыш, я сказала! – медсестра замахнулась на него пудовым, как у шпалоукладчицы, кулачищем. – Вишь, довели человека своими подробностями! Помрёт – кто в ответе будет?
– Пушкин, – язвительно выдохнула Рита, но, по счастью, медсестра её не услышала.
Калитвинцев корчился на кровати, хватал воздух ртом. Как бы и впрямь не помер… Семёнов, видя, что допрос придётся прекратить, встал со стула и, выставив перед собой обе ладони, стал отступать от взъерепенившейся медсестры.
– Всё, всё! – увещевал он на ходу. – Мы уходим, уже уходим. Не надо так переживать… Рита, пойдём!
Рита тоже поднялась, чтобы отправиться восвояси, но из-под простыни с быстротой бросающейся на жертву кобры выскользнула рука Калитвинцева и узловатыми пальцами застопорила её движение. Медсестра шумела на майора, выпихивая его за порог. Рита наклонилась к постели, чтобы случайно не пропустить того, что скажет искусствовед. Однако он то ли не хотел, то ли не мог говорить и вместо слов показал ей сложенный из пальцев крест.
Палату Рита покинула с гнетущим чувством.
…Вечером она шла с Вышатой по Большому проспекту Васильевского острова. Вышата ласково держал её за обнажённое предплечье, она чувствовала тепло его руки, и в душе у неё пели эдемские птицы. Жаль, на проспекте весьма неромантично воняло выхлопными газами да гремели, нарушая идиллию, ободранные трамваи.
– Кажется, с Калитвинцевым мы упёрлись в тупик, – говорила она. – Или у него с шариками в голове после аварии не всё в порядке, или он просто-напросто изгаляется. Есть такие интеллектуалы-извращенцы, которых хлебом не корми, дай собрата в калошу посадить. У нас на филфаке препод из таких.
– Значит, забыть надо об этом деле, – сказал Вышата. – Чем скорее, тем лучше.
– Не могу. Особенно после того как нас с тобой чуть на тот свет не отправили… Нет, Слава, не могу. Но и тебя не заставляю со мной таскаться. Тебе-то какой интерес?
Она даже немножко отстранилась от него, чтобы понял: он свободен от каких-либо обязательств перед ней и может идти на все четыре стороны. Но его привлекала сейчас только одна сторона – та, куда они шли вдвоём. Набычившись, он крепче сжал Ритино предплечье, и это было красноречивее всяких вычурных вербальных конструкций.
– Смотаемся в Пассаж? – предложила Рита. – Надо отцу подарок посмотреть, у него юбилей скоро.
Вышата не возражал. Они свернули в проулок – так, задами, быстрее было дойти до метро. Замкнутые коробчатые дворы напоминали кастрюли, в которых под палящим солнцем перекипал воздух, настоянный на запахе помоев и увядшей травы, чьи квёлые стебли пробивались местами из-под асфальтовой оболочки. Рита не любила это петербургское зазеркалье, спрятанное за крикливыми фасадами. Они с Вышатой синхронно ускорили шаг и намеревались, словно нитка в игольное ушко, вдеться в очередную нору-подворотню, однако нора оказалась заткнута пробкой в образе двух атлетов с недобрыми харями. У одного из них поблёскивал на руке шишковатый кастет.
– Пропустите, – любезно попросила Рита, упёршись в них, как в железобетонный забор.
– Вот ещё! – прогнусавил тот, что был с кастетом.
Наученная горьким опытом, она не стала дожидаться нападения и двинула ему острой коленкой в пах. Качок огласил заспанные дворики истошным воем, но устоял на ногах и умудрился заехать кастетом Вышате в диафрагму. Второй, вывернувшись из подворотни, прижал Риту к стене.
– Пошёл вон! – заорала она, уже догадываясь, чьи это посланцы. – У меня ничего больше нет, я всё вам отдала!
Они ничего и не просили. Атлет протянул руку к золотому кулону, который висел на Ритиной шее. Ошиблась? Может, самые настоящие грабители?
Так или иначе, сдаваться она не собиралась. В ушах зазвучали наставления зануды-инструктора: «Захватываем одежду противника левой рукой под его правым локтем, а правой рукой над правой ключицей, ставим правую ногу у правой ноги противника снаружи, развернув при этом правый носок вправо…»
На первых занятиях над ней довлел страх осрамиться, и от этого она постоянно путалась – правое от левого отличить не умела. Потом пошло-поехало, и сейчас даже задумываться не понадобилось – всё получилось резво и гладко. Атлет и глазом не успел моргнуть, как был уже заарканен цепкими руками, а гуттаперчевые Ритины мышцы выполняли следующую команду: «Рывком в направлении левой ноги противника освободить его правую ногу от тяжести тела и сделать подсечку пальцевой частью левой подошвы под правую пятку. Поднимая левой ногой правую ногу противника возможно выше, рывком рук влево-вниз бросить его на ковёр».
Противнику не повезло: вместо ковра под ним оказался припорошенный щебёночной крошкой тротуар. И хотя Рита инстинктивно подстраховала его – придержала за рукав, приложился он отменно и на несколько секунд потерял способность двигаться.
Поодаль Вышата боролся с другим. Они выкатились на открытое пространство и ожесточённо возились в пылюке, как два драчливых отрока, не поделивших первую красавицу класса. Рита подбежала к ним и, примерившись, вонзила носок туфельки качку в область печени. Тот задёргался, как брошенный на сковородку угорь, Вышата выбрался из-под его туши и припечатал кулак к широкой и плоской, как вертолётная площадка, макушке. Качок, визжа, стал на карачках отползать вглубь двора. Рита подумала, что всё кончено, но второй, поверженный ею, подкрался и обхватил её сзади своими паучьими лапищами.
«Перенести тяжесть тела на правую ногу и бедром подсадить противника так, чтобы…» Как ни стремительно задолдонил в голове инструктор, Вышата опередил и его, и соответствующие действия Риты. Размахнулся и гвозданул качка отнятым у его напарника кастетом. Хрупнуло. От мысли, что трещат сломанные кости, Риту едва не стошнило. Но нет – звук исходил от увешанной побрякушками куртки атлета. Впрочем, если бы пострадали и кости, Рита не стала бы убиваться. Поделом. Вышата, как футболист, бьющий пыром по мячу, поддал ему под зад, и упавший на четвереньки атлет тем же макаром, что и первый, улепетнул прочь.
– Поздравляю с героической победой, – проговорила Рита, отдышавшись, и принялась отряхивать его перепачканную одежду.
– Взаимно, – ответил Вышата, держась за ребро.
Увидев его страдания, Рита сразу сменила тон:
– Болит? Сильно?
– Так, слегка. Не зажило ещё. Мне и в игрушках на две недели запретили участвовать, а тут…
– Прости, – сказала она. – Это всё из-за меня.
– Необязательно, – он провёл рукой по её стриженым волосам, улыбнулся. – Мало ли тормознутных по Питеру шлындает…
– Думаешь, не они?
Рита поправила цепочку на груди, поудобнее устроила кулон в кокетливом вырезе блузки. Кажется, из битвы вышли без потерь.
– Слишком много приключений за последнее время. Так не бывает.
– Всякое бывает, – философски молвил Вышата.
Двинулись дальше к станции «Василеостровская». Рита хотела выйти из лабиринта безлюдных двориков обратно на проспект, но вспомнила поговорку: бомба дважды в одну воронку не падает. Небось обойдётся. Тут уже до метро рукой подать.
Она шла чуть впереди, Вышата – в арьергарде. Трофейный кастет был при нём и не замедлил бы раскроить чьё-нибудь темя.
Дворики словно нанизывались один на другой, возникало ощущение, что им не будет конца. Но Рита знала этот путь, топала не задумываясь. Ещё один каменный мешок, а за ним уже откроется пятачок перед «Василеостровской», вечно запруженный людьми.
Она миновала предпоследнюю арку и увидела перед собой бездонную пропасть. Да! Это было невообразимо, немыслимо, невероятно, но глаза не могли лгать: в центре пустынного дворика зиял громадный чёрный провал с обвалившимися стенками. И в этом провале – о ужас! – копошился клубок отвратительных гадюк, каждая из которых была размером с питона или анаконду. Они разевали пасти, высовывали жала, окрашенные в кумачовый цвет, и ненасытно тянули приплюснутые головы к краю ямы.
Миг – и всё это в подробностях, как оттиск с типографской матрицы, запечатлелось в Ритином сознании. Но она уже не в силах была остановить начатое движение и удержать равновесие: её ступня нависла над пропастью, над гадючьими головами. Рита качнулась вперёд, закричала и…
Сцен 3-й
Скелет в подземелье
Может быть, художник всегда создаёт своё произведение сознательно. Но если взять произведение как таковое, то часть его красоты или безобразия находится в мире мистики, стоящем выше сознания художника. Часть? Не следует ли сказать: большая часть?
