Александр Филиппов - Аномальная зона
– Только вот закавыка, – объяснил правозащитникам майор в форме спасателя, – вертолёт улетел на дальний кордон два часа назад. Там очаг возгорания обнаружен. Он пожарный десант для тушения высадит и часа через три вернётся. И сразу вас на борт возьмёт. До Гиблой пади примерно час лёта. А если по тайге, то и за неделю не дойдёшь. – Видя, что гости приуныли, пожарный приободрил их: – Ничего, до темноты обернётесь. А пока, чтоб не скучать, давайте к речке спустимся, ушицу там сварганим. Ребята такого тайменя выудили – пальчики оближешь!
В сопровождении майора гости прошествовали на берег реки, громко восхищаясь красотами открывшегося им за грядой сосен и густого подлеска пейзажа.
Сразу за крутым противоположным берегом неширокой, но быстрой реки начиналась тайга. Подрытый стремительным течением песчаный обрыв осыпался, валя вековые деревья зелёными макушками в воду, но на смену им из сумрачной чащи, светясь янтарными стволами, вставали другие исполины. Словно солдаты огромной и сильной армии, грудью защищали они, не обращая внимания на потери, заветный, неприступный для стороннего человека рубеж. А ещё дальше, смыкаясь с небом, синели скалисты горы.
– Хорошо, что полетим, а не пёхом пойдём, – поёжился, кожей ощущая суровый сумрак таёжной чащи Марципанов. – Там небось и медведи есть…
– И медведь есть, и другой всякий зверь, – поддакнул ему пожарный. – А только в тайге не зверя, человека бояться нужно… Хотя вам и вовсе ничего не грозит. Долетите, куда надо, как на фуникулёре, красотами нашими из-под небес полюбуетесь… А пока прошу вас отобедать чем бог послал. Жаль только, водочки нету…
– Не проблема, – солидно, поправив на переносице очки, изрёк Соколовский и кивнул студенту: – Слетайте-ка, голубчик, к машине, и принесите сумки с припасами. Да спиртное не забудьте. Справим, так сказать, скорбную тризну по Иннокентию Наумовичу, как наши пращуры нам завещали…
Пожарный майор продемонстрировал радушно своё хозяйство:
– Это у нас вроде как полевой стан. Зарплатой наших бойцов особо не балуют, так что в карауле находимся на подножном корму. Рыбкой питаемся, иногда дичь перепадает. Всё дешевле, чем в сельмаге. Да и продукты там – та же колбаса, к примеру, сплошной импорт. Целлюлоза, генетически измененная соя, буйволятина аргентинская. А здесь всё своё, родное, экологически чистое, – самодовольно похлопал он себя по взращенному на местной снеди зримо выпирающему животику. – Счас ушицу сварганим, вода уже закипает.
Здесь же, на песчаной береговой отмели, под навесом была обустроена столовая с закопчённым очагом из дикого камня, над которым булькала в ведёрном котле вода, со столом из оструганных неровно досок, с горкой разнокалиберных металлических мисок и эмалированных кружек, с длинными лавками с двух сторон.
Хозяйничавший здесь же боец в линялом камуфляже шмякнул на стол огромную, не меньше метра длиной, пузатую рыбину – очищенную и выпотрошенную, принялся пластать её острым ножом вдоль хребта.
Подоспевший с баулами студент был тут же пристроен чистить картошку, а Эдуард Аркадьевич с краеведом стали распаковывать прихваченные с собой бутылки и снедь.
Через полчаса гости во главе с пожарным майором расселись вокруг стола.
– Ну, господа, – взяв в руку кружку с отбитой эмалью, поднялся профессор, – предлагаю почтить память незабвенного и дорогого учителя нашего Иннокентия Наумовича. Пусть эта суровая таёжная земля будет ему пухом…
Все выпили, не чокаясь, только майор, закусив водку ломтиком ветчины, поинтересовался:
– Я извиняюсь, конечно… А только Иннокентий Наумыч – он кто будет?
– Совесть нации! – сурово отрезал Соколовский, берясь за бутылку и наливая всем ещё по одной, а майор смущённо пробормотал:
– Ну да, конечно! Как же! Знаем такого…
Потом были ещё тосты, проникнутые светлыми чувствами к покинувшему этот мир академику, даже пожарный сказал несколько добрых слов в адрес покойного и его верных друзей, не побоявшихся отправиться в глухую тайгу для исполнения последней воли усопшего. И когда студент Новохатько принялся расставлять перед каждым участником застолья миски с наваристой, исходящей паром, янтарной от жира ухой, все были уже пьяны в зюзю.
Опять выпили, а потом начали шумно хлебать юшку деревянными ложками.
– Эх, есть в этих краях особая, первозданная прелесть, – подняв раскрасневшееся лицо и вытирая рукавом пиджака пот со лба, заявил захмелевший заметно Соколовский. – Тайга, пища, приготовленная на костре… Ради таких вот мгновений едения… единения, тот есть, с природой и следует, др-р-рузья мои, жить! Т-только соли в ухе, на мой взгляд, маловато, – неожиданно заключил он.
Новохатько угодливо метнулся к сумкам с припасами, принёс баночку, высыпал её содержимое в пустую миску и поставил в центр стола.
– Я уж вроде уху солил, солил, почти всю баночку израсходовал. Вот, осталось чуток, – виновато пояснил он.
Все принялись дружно подсаливать пищу.
Профессор тоже сыпанул горсть, поболтал в миске ложкой, хлебнул, поперхнулся, и лицо его пошло крапивными пятнами.
– Эт… что за соль, совсем, понимаешь, не солёная… – а потом вдруг впился взглядом в студента. – Эт… эт что у тебя?
– Б-баночка… с солью… – растерянно показал металлическую посудину Новохатько.
Эдуард Аркадьевич уставился остолбенело на урну с прахом в руках студента.
– Бэ-э-э, – сунув голову под стол и подрагивая плечами, заблеял больше всех нажимавший на уху тучный краевед. – Бэ-э-э…
Соколовский встал из-за стола и прошептал помертвевшими губами:
– Эт… что же, друзья, получается? Получается, что мы прах Иннокентия Наумыча как бы… съели?
– Не как бы, а сожрали, – мрачно подтвердил Марципанов. – Самым натуральным образом слопали. С рыбой, пшённой крупой и картошкой…
6
– Да не расстраивайтесь вы так, – успокаивал побледневших и несколько протрезвевших после дружной рвоты правозащитников пожарный майор. – В тайге всякое бывает! Вот раньше, рассказывают, каторжные в побег как уходили? Обязательно группой, трое-четверо. И молодого с собой, неопытного прихватывали. Его «коровой» на блатном жаргоне звали. Шли по тайге долго, вокруг ни жилья, ни пропитания. Харчи заканчивались, тут очередь молодого и наступала. Он вроде консервов был, которые к тому же сами шли, не надо было нести. Ну и забивали его в критический момент. А потом им кормились в дороге. Человечинка-то, говорят, сла-а-адкая… Вроде свининки. А вы что съели? Головёшки, по сути, пепел один!
– Бэ-э-э… – ответил ему чувствительный краевед, а Соколовский всплеснул руками:
– Ах, оставьте, пожалуйста, эти дикие истории… Произошла нелепая, трагическая ошибка!
– И что мы, интересно, теперь над тайгой развеивать будем? – не без злорадства, мстя за недавний испуг свой и обещание профессора вычеркнуть его из списков грантополучателей, усугубил печаль правозащитников Марципанов.
В это время с неба донёсся всё возрастающий рокот лопастей вертолёта.
– Ну, это дело вполне поправимое, – обнадёжил закалённый в житейских передрягах майор. – Дай-ка, – взял он из трясущихся рук студента пустую урну. – Принеси соли! – бросил подручному. И когда пожарный боец, метнувшись к походной кухне, вернулся с йодированной поваренной солью в полиэтиленовом мешке, щедро сыпанул в траурную посудину с полкило. – Держи, – прикрыв урну крышкой, он вручил её Новохатько. – Развеете, где надо, и вся недолга!
– Действительно! – расцвела молодая правозащитная поросль. – И с юридической точки зрения безукоризненно. Ведь прах Иннокентия Наумовича всё равно попадёт в пространство над лагерем. Он облетит его с нашей помощью. То есть, будучи внутри нас… наших желудков!
– Бэ-э-э… – подтвердил его слова краевед.
– Да замолчите вы! – сверкнул на студента очами профессор. – Трагедия произошла из-за вашей невнимательности и расхлябанности! Уму непостижимо – перепутать урну с прахом и банку с солью!
– Так они обе, э-э… такие… железные, – краснея от стыда, оправдывался Новохатько.
Тем временем вертолёт приземлился поодаль, вздув клубы пыли, мелкого щебня и палой хвои.
– Карета подана! – весело кивнул в сторону винтокрылой машины пожарный. – Прошу вернуться к столу. Как говорилось в старину, стремянную стопочку на дорожку выпить сам бог велел. Без этого нельзя – удачи не будет.
И щедро набуробил каждому по полкружки водки. А подручный боец принёс огромную миску красной икры и нарезанный ломтями янтарно-прозрачный, сочащийся жиром балык на фанерной дощечке.
Правозащитники послушно выпили и споро заработали ложками и челюстями, черпая деликатес. Потом опять повторили, дружно подняв наполненные майором кружки. Досадный инцидент с прахом академика забылся, и ещё через четверть часа, нетвёрдо ступая, траурная процессия направилась к вертолёту. Впереди шествовал, бережно сжимая урну в руках, преисполненный важности доверенной ему миссии профессор.
