Мария Метлицкая - Можно я побуду счастливой?
А мои мечты? Стыдно озвучить – купить я мечтала… белье! Лифчик и трусики, вот.
Аэрофлот кормил икрой и наливал шампанское. От страха я выпила бокала три – и сразу в сон.
В Америке потрясло все и сразу – это тяжелое испытание для советского человека, попавшего за границу впервые, да еще и в голодные 80-е. Помню, как разревелась, зайдя в супермаркет, как растерялась, когда подруга протянула мне киви. Что это – не знала. Подруга тоже удивилась, но объяснила.
Еще впечатление – мюзикл «Белоснежка». Смотрела я не на сцену, а на зрителей, на родителей – мам и пап, пришедших с детьми. Они и подпевали в голос, и размахивали цветными фонариками, и веселились – по-моему, больше, чем дети – те вели себя сдержаннее. Я поняла, как открыт и наивен счастливый и сытый народ.
Еще потрясал запах, точнее – запахи. В магазинах, в машинах, в автобусах, аптеках, домах, ресторанах, кафе. Запахи везде – цветочные, фруктовые, сладкие, пряные, свежие. Везде вкусно пахло. А чистота – в машинах, магазинах, на улицах. И еще… все улыбались!
Я не видела затравленных, злобных, завистливых глаз. Задели плечом – извинились. Ни одного «куда прешь»! Жители Нью-Йорка так любят друг друга? Вряд ли, не верю! Тогда – почему?
А просто им объяснили, наверное, что с улыбкой проще жить. Злоба и хамство разрушительны. Улыбнись – и тебе станет легче.
И почему мы такой неприветливый народ? Может, от нелегкой жизни?
Странные мы – улыбнуться для нас очень непросто. А распахнуть свое сердце, свой дом – проще простого!
Помню, как покупала подарки – мыло, печенье, конфеты, шампуни, белье, тампоны, прокладки. Кофточки, сумочки, колготки, кассеты для магнитофона. Джинсы и кроссовки. Лак для ногтей и кастрюли. Сковородки, губки и жидкость для мытья посуды, бумажные скатерти – все это казалось чудом. А еще коврик в ванную и бижутерию, карандаши для глаз и помаду. Лучший подарок – магнитики на холодильник: луковичка, морковка, редиска, горох. Ох! Мы – папуасы! Нас можно удивить стеклянными бусами. Грустно от этого было… Грустно и стыдно, вот так.
Из Америки я привезла видеомагнитофон, дубленку и… будущего мужа.
Пересадка в Ирландии, в Шенноне, была долгой – часов семь. Как там в рассказе? Встретились, поговорили… Ну, и говорим до сей поры – уже почти тридцать лет. Иногда – на повышенных тонах, иногда раздраженно. Но слышим друг друга и понимаем почти всегда. И еще – ни разу не пожалели, что начали тот разговор.
Впрочем, было непросто – два года душевных терзаний. А имею ли я право на женское счастье?
А однажды раздумья закончились – какая-то точка невозврата оказалась пройдена – наверное, так. Проснулась в субботу утром (помню, что была именно суббота), и – все. Стало понятно, что так дальше нельзя!
Сказать, что прошло все бескровно, – солгать. Но лицо сохранили, достоинство тоже, и сейчас с бывшим мужем друзья. С ним, по счастью, все в порядке. Творит, женат. Владеет галереей, есть имя. Ну и славно! Дай ему бог!
Москва 80-х. Темные улицы, ни одного фонаря. Позвонить из телефонной будки невозможно – все трубки отрезаны или сорваны. Господи, и откуда такой вандализм!
На улицах страшновато. Вдоль дорог у метро, у магазинов, у скверов торгует народ. И этим рядам не видно конца. Люди кучкуются разные – и бабульки-пенсионерки, приносящие из своих жалких, из давних схоронов вазочки, скатерти, полотенца (не всегда, кстати, новые!). Там же и крупы, банки растворимого кофе, пачки засохшей халвы и печенья, мотки шерсти и катушки ниток. Готовальни, будильники, мясорубки, чашки без блюдец и с блюдцами. Фарфоровые лыжницы и узбекские мальчики с виноградной гроздью – часто «травмированные». Серебряные и мельхиоровые ложечки в розницу, «простые» ложки, алюминиевые. Чайные ситечки, мягкие игрушки весьма потрепанного и даже истерзанного вида. Комбинашки с кружевом – ненадеванные по невостребованности. Кальсоны с начесом, колготки, трусы. Валенки и меховые шапки. Помада, пудра, духи – иногда, кстати, початые.
Рядом с бабульками люди совсем молодые или среднего возраста. Мужчины и женщины интеллигентного вида, смущенные и растерянные. Оставшиеся, скорее всего, без своих лабораторий, научных и строительных институтов, поликлиник и «почтовых ящиков». На картонках под их ногами, в серой, грязной, подтаявшей снежной массе – узкие и высокие банки колбасного фарша, пачки печенья, кульки с конфетами, коробки со стиральным порошком, с ненадеванной обувью – мужской и женской. Кофемолки, кассетные магнитофоны, косметика, нижнее белье – все на продажу! Семью-то надо кормить! Они уже вовсю общаются с соседями по «бизнесу», и ушлые пенсионеры учат их жизни.
Покупали тогда на этих стихийных рынках все – от зеленого горошка, привета из прошлых заказов, наиболее безобидного, кстати, привета, до колбас, сыра и мяса.
С мясом история была, например, такая. Милая пенсионерка убеждала сестру, что мясо от домашней козочки Лидки. Сестра поверила – с козьим мясом знакома не была, а готовить обед надо. Что-то смутило более опытную маму – цвет, фактура, запах. Мясо отдали на экспертизу. Сначала коту Ваське – тот, хоть и голодный, брезгливо отпрыгнул. Потом в лабораторию – просто из любопытства. Заключение было таким – «мясо не домашнего животного».
Что это было? Собака, кошка, бобер? Лиса или нечисть лесная?
Какая разница – главное, что вовремя спохватились.
Все в эти годы крутились как могли. Выживали. Нам это слово куда ближе, привычнее, чем слово «жить».
Подружка моя, полковничья жена, прошедшая с мужем и Таджикистан на границе, и ядерный полигон в Капустином яру, где жизнь была невыносимая, в том числе из-за жуткого климата и голода, решилась отнести на вернисаж в Измайлово мужнину форму – шинель, сапоги, зимнюю шапку. Стояла и ревела! Стыдно так, что глаз поднять не могла. А девушка она бойкая, не из трусливых – после таких гарнизонов! «А потом, – вспоминает она, – подумала: а при чем тут я? В чем я виновата? В том, что для густоты забеливаю мукой щи без мяса? А старенький обувщик извиняется передо мной, что кроссовки мои многострадальные латать он уже больше не может, потому что некуда ставить заплатки? В чем виноват мой муж, верный служака? В том, что мерз на полигоне, облучался, потерял зрение, застудил почки? В чем дети мои виноваты? В том, что клянчат банан? Не бананы – банан! Один на двоих! И гуляют по очереди – опять же, не текут только одни ботинки, а вторые текут!»
Наревелась, продала амуницию и – в магазин! Накупила всего: колбасы, сыру, конфет. Торт «Подарочный». Бананы – пять кило. Принесла домой – дети счастливы! А они с мужем… Он готов был сгореть от стыда, она его утешала. Потому что жена.
Бывали в те годы истории и более трагичные. Стали расти и множиться пирамиды – денежные обманки, легкая, как казалось, нажива, обогащение «за просто так». Ну и наивные сограждане бросились отдавать свои деньги. Многие вложили все, что было накоплено, заработано. Бывали случаи, когда люди теряли все, что собирали годами. У знакомых глава семьи, совсем нестарый мужчина, покончил собой…
Еще была такая «сладкая» штука, как распродажи. Талоны выдавались «народонаселению» на предприятиях и даже в домовых комитетах – или в ЖЭКах, не помню. Проходило все в универмагах, фирменных магазинах «Москва», «Лейпциг» и «Варна». Помню, нам в жилищном кооперативе выдали именно в «Лейпциг», фирменный магазин ГДР, и мы всем подъездом туда рванули, оставив деток, организовали что-то вроде группы детского сада. Дом был молодежный – мы вообще жили дружно и всегда друг друга выручали.
На распродажах тоже было не все так просто – очереди в каждый отдел. Да какие! Расставляем своих. Дают соковыжималки, кофеварки, трикотажные халаты – одного вида и цвета, заметим. Мужские рубашки – двух видов. Набор чайной посуды, чайник со свистком, ночные сорочки и детские сандалии – почему-то одного-единственного размера. Да, еще тапки – мужские и женские, одной расцветки. Счастье неслыханное!
Надо ли говорить, что сок давить было не из чего, кофе пропал окончательно, ну а мы дружно, всем домом, ходили в одинаковых халатах и тапках. И наши мужья носили одинаковые рубашки в серую клеточку, а детки бегали в серых сандаликах, как интернатские – один в один. Мы пили чай из одинаковых чашек, но самое смешное, когда мы заходили друг к другу за солью или луковкой и присаживались на кухне поболтать: все в одинаковых тапках и халатах. До сих пор помню расцветку – голубые и черные разводы на бежевом фоне.
Так и сидели себе однажды вечерком с соседками, чаек попивали. Пришел с работы муж хозяйки квартиры и застыл: на ногах у всех теток одинаковые тапочки. И все соседушки, включая родную жену, в одинаковых халатах! Мило пьют чай, трындят, как и положено теткам.
Муж очухался, протряс головой и выдохнул:
– Ну и сюр, девки! Честное слово – подумал, что съехала крыша!
Еще одна распродажа. Дают хрустальные вазы, одну штуку в руки, и сумки на колесиках производства Китай, тоже одну в руки. Набор кастрюль из трех штук – это кому повезет, если достанется. Объявляют, что наборы заканчиваются. Все нервничают, сильно потеют – в магазине удушающая жара, духота – и ненавидят стоящих впереди.
