Александр Иличевский - Солдаты Апшеронского полка: Матис. Перс. Математик. Анархисты (сборник)
Фарух цепляет травинкой лисий помет, рассматривает, водит у носа и ставит на тропке капкан, камнем забивает дюралевый уголок, крепит кольцо, говорит:
– Сделаю из лисьего хвоста вабило для балобана. Ты потом шкуру шапкой наденешь, я на тебя сокола пущу. А что? Будем на лис охотиться. Еще увидишь. Воротниками станем торговать, в Москву поедем.
Идем дальше, из-под ног выстреливают ящерицы. Вокруг каменистая чаша полна эоловых столпов и фисташковых рощиц. В руке у меня мешок с тремя горлицами, бедром чую, как они мощно, с дрожью гудят. Мешковина скрывает схватку борцов. Вдруг проступает на ней человеческое лицо: измученное, с разъятым оскалом – рука мгновенно тяжелеет от веса башки Олоферна…
Фарух в бинокль рассматривает на скале гнездо шахина. Пытаясь его разглядеть из-под ладони, я слепну от треугольника солнца, залучившегося в расселине.
Наконец Фарух вынимает из рюкзака катушку, молоток, костыль с разбитой в лепестки шляпкой и приваренной сбоку трубкой. Оглядываясь на гнездо, Фарух отходит шагов на сто от засады, выбранной в зарослях кизила. Что-то бормоча и приплясывая, пятясь и затирая свои следы, он садится вдруг на корточки, вколачивает в землю костыль, загоняет в трубку ветку, на конце щепит ее ножом, тянет в зажим капроновую бечеву и, разматывая ее с катушки, отходит к засаде. Бечева петлей подтягивается через тонкую рогатинку.
Я развязываю мешок, достаю горлицу, она вся – вынутое сердце. Фарух вправляет птицу в кожаную рукавичку с прорехами для крыльев, лапок и кудряшками самозатягивающихся петелек, относит к костылю, пристегивает поводком с карабином к бечеве, сыпет зерно. Горлица рвется, подлетает, бечева гасит ее порывы.
Фарух возвращается, закуривает. Горлица успокаивается, склевывает корм. Фарух вдруг дергает бечеву, будоража птицу, поднимая ее в воздух, чтобы привлечь внимание сокола.
Рассвет теплеет, греет переносье. Фарух время от времени потягивает бечеву, взбивая вверх горлицу. Но вот темный шорох скользнул поверх, горлица взметнулась, сокол обошел ее виражом, ударил вскользь, с разворота рухнул на захват, потянул унести, бечева отпружинила его обратно, он садится. Взглядывает по сторонам. Горлица еще жива, рвется, сокол перехватывает, ерзает, пробует клювом, смотрит, смотрит, начинает ощипывать.
Фарух, застыв лицом, играет одними пальцами – подергивает бечеву снова и снова, заставляя сокола переступать. Приев горлицу, разохотившись с голодухи, сокол утратил страх, теперь его не спугнуть. Фарух тянет на себя бечеву, поднимая горлицу вместе с ее убийцей в воздух. Сокол трепыхается, отскакивает в сторону, падает на землю, снова пытается утянуть горлицу, но тщетно. Вдруг он принимается верещать.
Фарух ожесточенно вскакивает, натягивает, закрепляет бечеву, бежит к соколу, хватает его, прижимая цевки к хвосту, распечатывает перчатку, вытряхивает окровавленную горлицу. Фарух жадно осматривает сокола, молодую самку, – большая удача! Раскрывает ей клюв, по одному осматривает маховые перья, пальцы. Я подаю клобучок и пеленку. Фарух ослепляет сокола, пеленает, отдает мне подержать.
Я слышу сердце птицы, оно поднимается живым комком в горло и там остается. Я слышу его и ночью, вдруг проснувшись от того, что кто-то на мгновение заслонил лунный свет, слепивший меня во сне сквозь вход палатки, затянутый марлей».
5
Хашем резюмирует:
«– Ты спрашиваешь, чему я научился у Фаруха?..
Пеленать только что отловленную птицу. Спеленатый сокол похож на мумию – на завернутого по горло в полотна вечности Гора. Повелитель солнца и горизонта гневается у меня в руках, мне жутко.
Возясь с первым своим соколом – небольшим дербником, я перенял бережность, нежность и почтение, требуемые при обращении с птицей. Я научился прикармливать, пускать, ликовать при возвращении питомца, трепетать, как в предчувствии измены любимой, что он не вернется.
Научился кольцевать, вязать силки, потрясая горлом мешка с необрушенным рисом, вытаптывать площадку для ловли подсадной дичи. Напускать в угон, правильно убирать руку при скидывании птицы с руки. Осматривать маховые перья, ладить на хвост бубенцы, чтоб отыскать сапсана в зарослях. Перенимать повадки – то двигать вверх-вниз головой, как кивает в обзор сокол, когда чем-то взволнован; то прикрывать глаза, чуть выставив подбородок.
Я научился плести опадную сеть и тайник на дугах, резать и вязать стяжки для клобучка, путы для крыльев. Гоняться и лазать по деревьям за гнездарем, вдруг вспорхнувшим из загона корзины на ветку.
Трудней всего было научиться подвабливать сокола: только тогда я привык кричать по-соколиному, когда обучился удалять из себя человека.
Я освоил, как бережно прощупывать зоб, сбрасывать погадку, разбирать ее, рассчитывать массу съеденного корма, разгадывать по консистенции недомоганье. Я научился вощиной, смешанной со стрептоцидом, выглаживать восковицу и щетинки возле клюва, секатором подрезать клюв, когти, плести из конского волоса бечеву для облетных тренировок.
Вовремя высадить слётка на его первую линьку. Приучить к клобучку, свести глистов, залечить трихомоноз известкой, разведенной раствором нитазола, подкармливать ею птицу. Ловко пальцами осадить зоб, когда сокол поперхнется, пытаясь проглотить мясной куш. Наперить обломанного сокола.
Это была особенная процедура – Фарух регулярно пополнял запас маховых и хвостовых перьев, собранных им отовсюду, в питомниках и зоопарках; у него в сарае обернутый марлей висел полноценный плюмаж – букет из перьев черного аиста, лебедя, фазана, тетерева, ворона, перья, снятые с погибших соколов. Со знанием птичьей аэродинамики он подновлял оперенье сокола, составляя функциональный воздухоплавательный протез…
Перед взлетом прощупать киль, убедиться, что птица в отличной, энергичной форме, довольно гаркнуть «ярак!», приладить гру́зило – тяжелые бубенцы для ограничения.
Фарух следил за мной, поправлял не церемонясь, снимал птицу с руки, ревниво отталкивал – сокола легко испортить небрежным обращением.
Чего я еще не умел – так это после линьки выпестовать птицу для охоты; никак не получалось притравить гнездаря к дичи – здесь требовалось особое умение, с которым вскормленного с руки сокола Фарух приваживал к живцу. Он отрывал голубенку голову, тот трепыхался на ладони, – и потом быстро-быстро закапывал кровью грудь и шею забившейся горлинки, сцеживал как из спринцовки, пачкался сам – и подносил к соколу запятнанную по палевому оперенью птицу… У меня же не хватало духа так обойтись с птенцом, а если и хватало, то всё равно сокол не летел за окропленной притравой, будто испуг мой как-то портил для него горлицу, скоромил».
6
Хашем время от времени принимался читать мне спецкурс по хубаре. В качестве ликбеза и справочных материалов он протянул мне подборку статей и докладов экологов. «Впервые на Западе, – пояснил он, – обратили внимание на проблему хубары благодаря статьям американки Мари Энн Вивер. Это героическая женщина, сумевшая проникнуть в святая святых королевской соколиной охоты. Я видел ее в Кветте. Смелая, с прямой спиной, открытым ясным взглядом. Европейское лицо, обрамленное хиджабом. Она вышла из автомобиля, пыльный ветер Кветты ударил ей в лицо, она зажмурилась, и я смог ее разглядеть. Не знаю, кто ее высокопоставленные друзья в правительстве Пакистана (скорей всего, они были близки Беназир Бхутто). Но совершенно точно: без них ее усилия по спасению хубары были бы тщетны…»
Из статьи Мари Энн Вивер:
«В 1829 году чиновник министерства колоний Британской империи мистер Уильям Уилсон описывал ежегодный прилет дрофы-красотки на Арабский полуостров, как “время празднеств”. Он писал: “Вот-вот начнутся дожди, их предвестием стали стаи хубар. Поистине эти птицы подобны манне небесной, их прилет – вознаграждение Аллаха тем, кто пережил это адское лето”.
К восьмидесятым годам XX века на Ближнем Востоке королевская соколиная охота сократила численность хубары в пять раз. Число королевских охотников составляет всего две-три дюжины, но, вкладывая сотни миллионов долларов в охотничьи предприятия, они несут с собой подлинное бедствие. Безответные хубары, с забавным хохолком и тревожным взглядом, вечно обращающие в небо то один глаз, то другой, быстрые и нервные, обезумевшие от налетов соколиных эскадрилий, меняют места дислокаций, памятуя о сезонных бойнях.
С арабами случилась истерика, когда они обнаружили исчезновение птицы. За два года на Аравийском полуострове не было убито ни одной хубары. Короли, шейхи и принцы принялись судорожно отряжать за границу разведывательные экспедиции. Они наняли лучших европейских зоологов, чтобы добиться размножения хубары в неволе. Они заказали японским инженерам разработать следящие приборы и оборудовать джипы специально для охоты в пустыне. Однако усилия были тщетны – никто не мог ответить на главный вопрос: в каких еще странах шейхи смогут охотиться на хубару?
