Юрий Быков - Московское Время (сборник)
Понарин и Кошелева заглянули в салон и на переднем пассажирском кресле увидели заложницу. Видимо, она только что проснулась, разбуженная шумом. Один глаз ещё не вполне выплыл из-за толстой щеки, второй же внимательно разглядывал происходящее, выражая всё большее и большее неудовольствие.
– Между прочим, Анфисой зовут, – поведала Кошелева.
Анфиса была, действительно, вислоухой: маленькие уши её не торчали островерхо, как у обычных кошек, а, заломанные вперед, нависали над крупной лобастой головой. Ноздреватым мехом своим она напоминала плюшевого мишку, а окраса была дымчатого, с серебристыми подпалинами. Ничего не скажешь – хороша!..
Только вот не понравились ей ни Понарин, ни Екатерина Егоровна. А больше всего полицейские, разложившие на капоте Николая.
Выскочив через открытую дверь, она с шипением взлетела на плечи ротмистра Кудашова. У того от боли закатились глаза.
Понарин бесстрашно попытался сбросить Анфису на землю, но стоило ему протянуть руки, как они тотчас покрылись кровоточащими царапинами.
Было ясно, что Аниса – серьезный зверь и что она… защищает Хозяина. Да, да, именно таковым считала Анфиса своего похитителя, поскольку был он и заботлив, и добр, а всё остальное – премудрости человеческой жизни.
Потоптавшись с выпущенными когтями на спине ротмистра, Анфиса приготовилась перескочить на Тунцова, который, бросив задержанного, по-чемпионски отпрыгнул на несколько шагов в сторону. Злоумышленник, никем более не удерживаемый, продолжал лежать не шевелясь.
– Николай, – прокричала Кошелева, прячась за Понарина. – Уберите животное!
– А ну, уйми эту гадину, – пришел в себя подпоручик. – Ей-богу пристрелю!
Все с недоумением посмотрели в его сторону, даже Николай выгнул шею: давным-давно полицейские несли службу без оружия. Тем не менее, слова Тунцова возымели действие. Продолжая лежать, Николай повернул голову, негромко позвал:
– Фиса, Фиса, иди ко мне!
И кровожадный зверь обратился в ласковую кошку! Анфиса спрыгнула на капот и, громко мурлыча, уселась рядом с лицом Хозяина.
– Да вставайте вы уж, – зло и осипло произнес Кудашов. – В участок поедем.
Надо было отдать ему должное: несмотря на пережитое, он держал себя в руках и допрашивал Николая строго, но спокойно.
Кошелева оказалась во всем права. Однако, как ей удалось вычислить злоумышленника, осталось для Понарина неизвестным.
Неясной представлялась и дальнейшая судьба похитителя. С одной стороны, он преступник, с другой…
А с другой стороны, потерпевшая была такой стервой, что даже собственная её кошка не пожелала с ней жить.
– Я и не крал Анфису. Она сама ко мне в гостевой домик пришла и там осталась. Это я потом, когда записку про выкуп написал, спрятал Анфису на чердаке. Она и не сопротивлялась. Я же не обижал её… – рассказывал Николай, племянник богатой тетки и горе-авантюрист.
Поводя израненными, пылавшими огнем плечами, Кудашов всё не мог определиться, как поступить с ним.
Анфиса дремала на стуле недалеко от Хозяина, иногда посверкивая бдительным глазом.
5
А между тем, у Понарина тоже горели раны. Запекшиеся царапины набухли и начали пульсировать, готовые снова окровавиться. Он уже несколько раз дул на руки, но боль не утихала. Заметив это, Кошелева сказала:
– Пойдемте, Олег Михайлович, зеленкой надо помазать.
В соседней комнате на стене висела аптечка.
– По-хорошему, вам укол бы сделать, от столбняка, – говорила она, смазывая царапины, – У кошек на когтях полно всякой инфекции…
– Да, – помолчав продолжила она, – измельчал народ… Кошек крадут… Так чем же я заинтересовала ваш замечательный институт?
Дослушав Понарина до конца, Екатерина Егоровна удивленно воскликнула:
– Зачем?! Вот не понимаю я, зачем вам до всего этого докапываться? Какое имеет значение, к кому он сюда приезжал и почему листок из блокнота вырвал?! Может он чем-нибудь испачкался, а платка под рукой не оказалось, или кораблик сделал? Вы знаете, что он любил бумажные кораблики пускать?
Понарин вздрогнул: старуха точно общалась с Осоргиным! Господи, только бы она разговорилась!..
– Ну установите вы истину, и что? У людей изменится представление об Осоргине?
– Разумеется, нет. Просто наши знания о его жизни станут глубже, отчего полнее раскроется личность этого человека.
– Вот от такой-то малости? Говорите, как по писанному, только дело все ваше из пальца высосано. Уж не обижайтесь, Олег Михайлович, вы – человек молодой, нашли бы себе занятие посолидней…
– Но, Екатерина Егоровна, вас же не смущает, например, труд Вересаева о Пушкине…
– А потом, – не слыша его, продолжала Кошелева, – с чего вы взяли, что вам удастся установить истину?
– В этом я очень рассчитываю на вас, – смиренно потупился Понарин.
Старуха рассмеялась:
– Всё-таки не пойму: зачем она вам – истина?! Люди прекрасно живут и так: с иллюзиями. И уверяю, нет никакого смысла разрушать эти их устоявшиеся верования, которые часто очень далеки от правды…
Екатерина Егоровна демонстрировала ясность ума и способность легко излагать мысли.
«И ей 90 лет, – изумился Понарин, – Невероятная старуха!»
– Или вот ещё: предположим, вы усердно потрудитесь, выявите правду, а потом окажется, что она совсем не истина, а только убедительное её подобие. И что вы тогда сделаете? Всё перечеркнете, признаете ошибку и объявите новую, истинную правду?
– Если я честно поработаю, то ошибки не будет.
Кошелева помолчала:
– Значит, вы хотите, чтобы я вам помогла?
– Я этого жажду.
– Тогда приходите вечером, часов в семь ко мне домой. Надеюсь, найдете. Я же знаю, что вы заметили меня, когда въезжали в город.
6
Понарин вернулся в гостиницу. На такую удачу он не смел и надеяться. Понарин потёр расцарапанные руки. Ещё немного и все загадки раскроются. А тогда…
Он взволнованно ходил по гостиничному номеру. Задержался перед столиком с графином, выпил стакан тепловатой воды и натолкнулся взглядом на картину «Противостояние 9 июня 20… года». Это полотно художника Синева давно уже стало таким же классическим, как, например, шишкинское «Утро в сосновом лесу». Правда, в гостиничном номере последнее было всё же уместнее. Хотя стоит ли удивляться предпочтениям директора Павла Васильевича, чье детство и юность прошли под знаком этого необычайного события.
Понарин задумался и не сразу отвлекся от своих мыслей, когда постучали в дверь. Это была Лена, администратор.
– Я забыла вам сказать, что у нас в гостинице есть небольшой ресторанчик. Вы можете перекусить…
И, на секунду испугавшись, округлила глаза:
– Что с руками?
– Да кошки у вас тут – тигры какие-то!
– Зачем же вы кошек трогали?
– Да… Лучше бы уж не трогал… Всё равно ротмистру не помог. Но, думаю, о случившемся я не имею права говорить. Так сказать, в интересах следствия.
– Теперь понятно – улыбнулась Лена, и Понарин подумал: «А ведь она хорошенькая. Как же я этого раньше не заметил?»
– Вы, наверно, с Екатериной Егоровной преступника задерживали – продолжала Лена – Ну, того, который за старыгинскую кошку выкуп требовал. Весь же город знает.
– Зачью кошку?
– Да Старыгина у нас тут живет. Вредная тетка, богатая и жадная…
И вдруг улыбнулась, молитвенно сложив руки:
– Олег Михайлович, миленький, скажите, кто преступник? Мы уж тут в городе все извелись…
Понарин с восхищением смотрел на Лену. Была она зеленоглазой, с нежным профилем и золотистым потоком волос, который размашистыми волнами опускался на плечи (наверно, Лена нарочно так подвивала волосы), а облегающая блузка и короткая юбочка как бы ненароком выявляли высокую грудь и стройные ноги. По загоревшимся её глазам стало понятно: Лена догадалась, что нравится Понарину, а он, от этого поначалу смутившись, вдруг осмелел:
– Может я и назову вам имя злоумышленника, если… если вы поужинаете со мной в ресторане.
– Только не здесь, – неожиданно согласилась Лена.
– Да, да, разумеется… – начал волноваться Понарин.
– И не сегодня, – добавила она.
Понарин простодушно выпалил:
– Но завтра я, наверно, уеду…
Лена усмехнулась, лицо её похолодело (но всё равно осталось милым):
– Не расстраивайтесь, Олег Михайлович, вам же просто хочется побыть в моем обществе. Больше ведь ничего? Так вот, моя смена заканчивается только завтра. Общайтесь. У вас уйма времени…
Когда Лена вышла, Понарин обозвал себя олухом. Вообще говоря, успеха он у женщин не имел. Притом, что был молод – всего тридцать два, роста выше среднего, крепкого телосложения, с открытым взглядом светло-голубых глаз, без вредных привычек и крайностей в характере. Но с женщинами Понарину не везло. Сама жизнь, казалось, подтверждала это безоговорочно. Однако вернее было бы предположить обратное: как раз женщинам не везло с ним. Он был слишком увлечен своим делом, отчего другие, внезапно возникавшие, интересы быстро проходили, и ни одной из женщин не удавалось удержать Понарина рядом с собой.
