Юлия Латынина - Там, где меняют законы (сборник)
– И что? Это, извините, называется алиби. Кто убил мэра? «А вон те, которые против забастовки».
– И опять же-таки. Мэра еще не убили. И он сам полагает, что дело в забастовке.
– Он полагает? – расхохотался директор. – Это он вам, извиняюсь, очки втирал. Простите, запамятовал, как вас зовут?
– Денис.
– Так вот, Денис, у меня с господином Курочкиным отношения исторически не сложились. Мы не сошлись характерами на почве одного внесенного господами Курочкиным и Лухановым – это местный профсоюзный босс – законопроекта, каковой законопроект преполагал обложить металлургические предприятия области пятипроцентным налогом с выручки на нужды шахтеров.
– Они что – депутаты областного собрания?
– И они депутаты, и я депутат, и мне кучу денег пришлось потратить на то, чтобы этот закон зарубили.
– А шахтеры как же?
– Вы знаете, Денис, я плачу налоги. Я плачу тридцать пять процентов от прибыли. Четыре процента выручки. Двадцать процентов НДС. У меня нет лишних денег, которые я мог бы взять и отдать шахтерам. А у правительства нет других денег, кроме тех, которые оно взяло у меня и всех остальных.
Пухлые щеки Извольского порозовели. Крупные пальцы сжались в кулак. Директор по прозвищу Сляб явно сел на своего любимого конька. Голос его креп и ширился, и даже испуганные телефоны в кабинете замолчали, слушая любимого начальника.
– Если я правильно помню, – насмешливо продолжал Извольский, – то предприятие – это такая штука, которая зарабатывает деньги. А здешние шахты – неприбыльны. Толстый пласт – три метра – прибылен, добыча открытым способом – прибыльна, коксующийся уголь – прибылен. А в Чернореченске уголь энергетический, пласт восемьдесят сантиметров, а добыча в шахте, в которую только спускаться надо три часа. Понимаете – кончилось время угля. Наступило время газа. Потому что газ – это такая штука, что взял, проткнул дырку в земле, вставил трубу – по трубе свистит. А уголь зубами грызть надо.
– Так что же – пусть люди подыхают?
– А вы знаете, лет этак пять тысяч назад люди делали орудия из кремня. А не из металла. Вы вот представьте себе какое-нибудь доисторическое племя, и вылезает один бородатый в шкурах против другого бородатого в шкурах, и говорит: «Вот Вася делает теперь орудия из бронзы, а я – из камня. И у меня работы по этому поводу нет. Пусть Вася возьмет половину своего заработка и отдает мне, в качестве компенсации». Если бы наши предки так рассуждали, где бы мы были сейчас? А все в том же каменном веке. Так почему мы ведем себя глупее дикарей? Почему мы спонсируем каменные орудия за счет железных? Сейчас, здесь, в области – дешевле обогревать дома газом, а не углем! А мы этот уголь еще куда-то везти хотим!
Что такое субсидии угольщикам? Это деньги, которые украли у тех, кто работает хорошо, и отдали тем, кто работает плохо. Сидит каждый угольный директор и думает: чем хуже я буду работать, тем больше мне дадут денег.
Кому это выгодно? Тому, кто распределяет деньги. И по какой-то причине половина этих денег по дороге пропадает. В результате я загибаюсь от налогов, шахтеры загибаются от бедности, а чиновники жиреют. Только попросишь сократить субсидии, сразу вой: вы бедных шахтеров ограбили! Вы их работы собираетесь лишить!
А у меня второй год лежит проект нового прокатного стана. И если бы десятую часть того, что я в налогах заплатил, мне бы оставили – я бы этот стан выстроил. И работало бы на нем три тысячи человек. Пожалуйста, все шахтеры, которым восемь месяцев не платят – приходите ко мне и работайте на новом стане. И получайте тысячу баксов в зубы. Нет, так не пойдет. Мы у тебя деньги на прокатный стан заберем, девять десятых сами сожрем, а десятую часть отдадим шахтерам. А потом шахтеры от голода устроят забастовку, твой завод не получит кокса, батареи накроются, и завод можно будет закрыть. Ни стана, ни завода, ни шахтеров. Вот логика! Вот полет мысли! Вот экономическая прозорливость!
Пронзительный писк телефона прервал поток директорского красноречия. Извольский схватил трубку.
– А? Да?
И, немного погодя:
– Нет, не могу! Занят! Пусть ждет в предбаннике!
Шваркнул трубку на стол и вдруг неожиданно вынул из стола красную пластиковую папку.
– Держите!
– Что это?
– Документы по программе «Лира».
Денис заинтересованно листал страницы. Папка была пухлой и толстой, и документы в ней, как с первого взгляда заметил Денис, были отборные, как зимняя клубника в дорогом супермаркете. Такие документы могли бы сделать карьеру любого следователя, – ежели ему будет приказано изобличить угольных воров.
– Да потом посмотрите, – нетерпеливо сказал Извольский. – А по поводу этого закона в помощь шахтерам, который предлагали мэр и Луханов. От этого закона мой завод бы подох, а шахтерам, будьте уверены, ни копейки бы ни перепало. Что в областной бюджет попало, то пропало. А отличительной чертой законопроекта было поступление денег даже не в бюджет, а во внебюджетный фонд, руководил которым, вы будете смеяться, все тот же господин Луханов. Защитник интересов рабочего класса. Кстати, сейчас вопрос о фонде снова всплыл.
Денис перелистнул очередной контракт, сколотый степлером, и с удивлением обнаружил, что не все в папке занимали документы. Внизу под бумагами лежал прозрачный пластиковый пакет, а в этом пакете лежали увесистые пачки долларов. Их было ровно десять штук, видимо, по десять тысяч каждая, и семь из них лежало внизу, а три выпирали сверху. Денис открыл рот и уставился на Извольского.
– Берите-берите, – сказал директор, – это все ваше.
Денис пожал плечами и выложил пластиковый пакет с долларами на стол Извольскому.
Извольский сглотнул и вдруг неожиданно сказал:
– Черяга. Денис. Мне откуда-то ваша фамилия знакома.
– У меня брата позавчера убили, – ответил Денис, – когда стреляли по пикету. Вадима.
Каменное лицо Извольского ничуть не изменилось.
– Приношу соболезнования, – сказал он, – только я этого не делал. Там, говорят, какие-то отморозки подъезжали на «Бехе»…
– «Бехе» или «Мерсе» с ахтарскими номерами, – подтвердил Денис, – почему бы вам не отдать приказ их отыскать?
– Отдать приказ? Я руковожу заводом, а не УВД.
– В самом деле? Но судя по рассказам о том, как гаишники перекрывают для вас трассу, вы руководите в городе очень многим. В том числе и УВД.
– Отдай папку, – сказал Извольский.
– Что?
– Папку с «Лирой» отдай, твою…! Я не затем за эти документы платил, чтобы копия лежала на столе чернореченских бандитов!
Кровь бросилась Черяге в лицо.
И неизвестно, что бы он ответил директору, если бы в этот момент дверь кабинета не распахнулась, и на пороге не показалось новое действующее лицо: крепкий парень лет тридцати с кошачьей походкой борца и крутыми, как круг пошехонского сыра, плечами.
– Ну че ты меня в предбаннике маринуешь? – сказал парень, – я тебе кто, мэр?
Извольский отчаянно взглянул на следователя и густо покраснел. Смотреть на краснеющего Извольского было так же удивительно, как смотреть на краснеющего гепарда.
– Всего хорошего, – сказал Черяга, вставая, – вы, Вячеслав Аркадьевич, кажется, сказали, что с урками не водитесь. Сей субъект, очевидно, является плодом моего собственного воображения. Имею честь оставить вас наедине с моей галлюцинацией.
И прежде, чем Извольский успел опомниться, вышел из кабинета, сжимая в руках красную папку.
* * *Едва за следователем захлопнулась дверь, Извольский в бешенстве обернулся к новому посетителю и заорал:
– Я сказал – подождать в приемной? Если я говорю – ждать в приемной, ты будешь ждать в приемной! И мэр будет ждать в приемной! И представитель президента будет ждать в приемной – понял?
Водянистый взгляд новоприбывшего смерил директора с ног до головы.
– Понял, – сказал он, – а только вчера ко мне Кунак приходил. Предъяву делал.
– Какой такой Кунак?
– От Негатива. Зачем, спрашивает, Чижа завалили?
– Какого Чижа? – с досадой сказал Извольский.
– Вчера двоих загасили, забыл? Один шахтер, а другой Чиж – бригадир Кунака. Он пикетчикам рубон вез.
– А я тут при чем? Я тебя что, людей Негатива убивать просил?
– Да не кипишуй! Кто же знал, что он под хлеборезку сунется… В общем, недовольны ребята. На разбор зовут.
– Это твои проблемы.
– Что значит – мои? Мне, что ли, эта забастовка мешает?
– Слушай, Премьер! Ты мне обещал, что пикетчиков к завтрашнему утру не будет? Обещал? – спросил Извольский. – Где твои обещания – в заднице?
– Ну значит так, – усмехнулся Премьер, поднимаясь, – будет разбор, я скажу, что все в норме, перед Негативем извинюсь, а с Чижом косяк на тебе.
– Что значит – на мне? Его кто убил? Я?
– Заказывал – ты. Я тебя защищать не буду. Ты меня за лоха держишь. Сначала подписал на пикетчиков, а теперь – в кусты?
Лицо Извольского побледнело от ярости.
– Я ни в какие кусты не лезу, ясно? Ты мне обещал снять пикеты – ты их снимешь. А если ты меня сдашь своим коллегам по цеху, то мне Могутуев знаешь как давно предлагает холку тебе намять?
