Ариадна Борисова - Повторите, пожалуйста, марш Мендельсона (сборник)
К огурцам и пучкам зеленого лука на столе присоединились батоны хлеба, шмат сала, колбаса, бутылка… В дверь кто-то постучал. Василий Игнатьевич сказал «да», удивляясь, кого это принесло. Зашла женщина в накинутой на плечи цветастой шали. С крынкой молока и пакетом, из которого по дому тотчас разнесся аромат свежей сдобы.
– Добрый день вам! – радостно застрекотала Клавдия. – А я как увидела в окно на дороге городскую машину – у нас-то таких нет, сразу поняла, что это вы, Денис, на охоту с друзьями приехали! Шанежки у меня как раз поспели. Дай-ка, думаю, снесу к чаю шанежек по-соседски!
Племянник весело спрашивал у внезапной визитерши о знакомых, с которыми играл пацаном. О жизни ее самой, детей и внуков. Гости разбрелись по дому, чтобы не мешать разговору. Василий Игнатьевич помалкивал, сидя у окна.
– Давайте вместе и почаевничаем, – пригласил Клавдию Денис.
Она скользнула подкрашенным глазом по бутылке водки на столе:
– Ой, спасибо! Спасибо, но не могу – корова моя еще не доена, – и, кивнув Василию Игнатьевичу, убежала.
– Наша мама пришла, молочка принесла, – проблеял Денис, дурачась. – Знаю, знаю твой грешок, дядь Вась! Это же та невеста, которую ты прямо перед свадьбой кинул? Мужа ее, дядю Петю Савушкина, помню. Помер, оказывается, я и не знал. Стала захаживать «по-соседски»?
Василий Игнатьевич покраснел: Клавдия жила в начале раскинутой почти на все село улицы, где стояла автобусная остановка, он почти в конце.
– Может, пора исправить положение, а, дядь Вась? – прищурился племянник.
– Какое положение?
– Общее, вдовье.
Василий Игнатьевич молчал, и Денис пощелкал пальцами перед его носом:
– Але, гараж! Дядь Вась, ты что, уснул?
– Нет.
Шутливо отпрянув, Денис замахал руками:
– Не смотри на меня как волк на лису! Я же не говорю – сейчас женись! Позже, когда-нибудь зимой… весной… Не все же бобылем ходить, а она к тебе неровно дышит, сразу видно. Хорошая женщина тетя Клава, и хозяйство у нее хорошее…
– Больше мне о ней не говори.
– Дядь Вась, ну что ты сердишься, я же тебе добра хочу!
– Не надо мне ее добра. – Василий Игнатьевич сгреб со стола пачку папирос, спички и ступил за порог, кое-как совладав с желанием хлопнуть ни в чем не повинной дверью.
Под утро, сидя перед большим озером с ружьем на изготовку, Василий Игнатьевич думал над словами племянника: «…она к тебе неровно дышит…» Вот уж напасть! Как сказать женщине – не приходи, ты мне не нравишься? Как сказать, что в слабой, увечной Аделе была сила, которой у Клавдии не было, нет и не будет? Светлая сила жены делала жизнь Василия Игнатьевича ярче в каждой минуте рядом с ней, поэтому вкус простой пресной лепешки, испеченной руками Адели, вспоминается ему желаннее шанежек и пирогов…
Чу! В зудящей гнусом тишине послышалось зазывное кряканье манка. Василий Игнатьевич подобрался и мгновенно забыл обо всем, кроме охоты. Птицы нерешительно кружили в небе, раскрыв палевые с исподу крылья. Начали спускаться… спустились! Ружье бесшумно вздернулось, раздался выстрел… Чужой. Василий Игнатьевич увидел дымок из дула, высунутого в камышах с правой стороны озера, и двух крякв, качающихся в воде белыми брюшками вверх.
Оставив счастливца доставать птиц, опоздавший охотник тронулся дальше, на россыпь мелких озер.
Еле заметная влажная тропка вилась между кочками мари. Подошвы сапог выдавливали во мху водянистые вмятины, и упругий зеленый ворс восстанавливался за спиной. Тихонькому были известны здесь все тропы, все броды и омуты в речках, всякое озеро, всякий ручей. Если к друзьям Дениса охотничий азарт пришел в зрелости, то Василий Игнатьевич начал промышлять в родных местах, будучи желторотым огольцом. Теперь же он чувствовал себя так, словно земля, знакомая до каждого бочажка и пня у тропы, увидела в нем какое-то отклонение. Какую-то червоточину, несовместимую с правдой рода охотников и рыбаков. Мысли возвращались к Аделе, к ее светлому лицу у калитки, когда он уходил в лес надолго. Уходил с легким сердцем, храня в памяти ее улыбку. Теперь Василия Игнатьевича никто не провожал, и пустота у калитки казалась ему потерей благословения на добытчицкую фортуну.
Вытянувшиеся бок о бок пять мочажин, где совсем недавно паслись утиные выводки и пугливые в линьке селезни выставляли пикеты стражей, были необитаемы. Василий Игнатьевич обошел кругами дремучие озерца, запустил чучелок в одно из средних. Через час томительного ожидания показалась стайка серых уток. Пролетела мимо. Не обратила внимания на невзрачных чужаков и гостеприимные призывы манка.
К большому озеру Василий Игнатьевич вернулся в полдень, но к костру не пошел, как ни кликали. Только рукой махнул: сами обедайте, я не хочу…
Лишь раз птицы сели достаточно близко. Охотник по-пластунски подполз к краю берега, прицелился, плавно надавил на спуск… Промах. Не может быть – промах! Утки поднялись все до одной. Не таясь, Василий Игнатьевич встал в полный рост и выстрелил по летящим, уже почему-то зная, что вхолостую. Не могло быть так, но было: снова не повезло наследному промысловику.
Перед домашним ужином, оглядывая сложенные на крыльце трофеи, удрученный чуть не до слез, Василий Игнатьевич заметил куличков в куче уток. Тонконогую мелочь он обычно не стрелял, мясца в малой дичи с ладонь. А тут решил – утром попробую, хоть посмотрю, смогу ли попасть.
Денис наварил утиного жаркого с картошкой. Подал дядьке как хозяину самую большую грудку, одетую желтой от жира кожицей.
Не заслужил, уныло подумал Василий Игнатьевич. Водку пить не стал. С неудовольствием посматривал на племянника – тот хлопал одну рюмку за другой не глядя и скоро принялся травить анекдоты. Вот чего не любил в нем старший родственник, так это неуемного суесловия, срамящего фамилию.
– Встречаются на охоте два крокодила. Первый хвалится, что трех негров съел. Спрашивает: «А ты?» Тот говорит: «Одного русского». – «Врешь! Ну-ка дыхни!»
Денис хохотал вместе с остальными, будто не сам рассказывал. Виртуозно умудрялся совмещать балагурство и выпивку с щелканьем семечек. Несколько пачек «Белочки» привез с собой, надеясь покончить с курением, весь пол в кухне заплевал шелухой.
– Не наворожи «белочку», оставь пойло на завтра, – пошутил кто-то.
– Оставлю вам, не боись. Мне-то завтра машину вести, – напомнил Денис.
Значит, завтра к вечеру домой уедут, с виноватым облегчением понял Василий Игнатьевич. Работают люди, освободятся только в пятницу, к субботнему бдению в озерных засадах.
Схватив за руку, племянник не дал подняться вслед за гостями, вышедшими на улицу покурить:
– Подожди, разговор есть… Что, дядь Вась, опять, как весной, не получается у тебя с дичью?
– Ну. И что?
– Не думал почему? Может, зрение забарахлило?
– Нормальное у меня зрение.
– Ружье?
– Оба ружья на мишенях проверял. Тоже все хорошо.
– Тогда почему?
– Заладил – почему, почему! – рассердился Василий Игнатьевич. – Причин не ищи! Во мне самом причина, какой-то заряд в организме, видать, пропал.
– Слушай, дядь Вась, – замялся Денис, – я, кажется, догадываюсь, в чем тут дело. Ты… это… не старик же… Балуешь его хоть иногда?
– Некогда, ни до чего руки не доходят, – пробормотал Василий Игнатьевич и страшно смутился, когда сообразил что сказал. Обормот так и грохнул. Отсмеявшись, вытер рукавом слезы:
– Дядь Вась, ты знаешь, что такое «Виагра»?
– Знаю, в телевизоре видел, – буркнул тот.
Племянник уточнил:
– Я не об ансамбле «ВИА Гра» говорю. Я о средстве…
– Знаю! – закричал Василий Игнатьевич, встал и вышел. Он эту рекламу с клипом, где бравенькие старички сально подмигивали, кладя на язык голубые таблетки, терпеть не мог.
На следующий день промахи продолжились. Как ни маскировался в тростниках, как ни подкрадывался – стаи вспархивали и насмешливо, безмятежно летели под зряшным боем. С необычным волнением ловил Василий Игнатьевич на мушку бекасов, даже чибисов держал на прицеле в лугах, но рука останавливалась, так и не нажав на спусковой крючок.
Отовсюду слышались далекие и близкие выстрелы. Кому-то фартило… Пронеслась мысль о Клавдии… не она ли сглазила? В досаде от дрянной мысли стукнул палкой об угли костра. Пепел – тучей, еле откашлялся.
– Мне доли не надо, – сказал Василий Игнатьевич, когда охотники по неписаным правилам делили к отъезду трофеи по числу добытчиков. – Человек я вольный, времени полно, успею набить.
– Дядь Вась, ты серьезно о нашем разговоре подумай, – шепнул Денис. – Нет-нет, я не о тете Клаве! Я о «Виагре». Конкретное снадобье, чес-слово, сам знаю. Так взбодрит, что все утки будут твои, – и хохотнул: – К женщинам тоже, вот увидишь, охота придет!
…Уехали. Василий Игнатьевич подождал три часа, пока ребята добирались до города. Суеверие, конечно, но чем черт не шутит – только тогда вымел из дому налузганную племянником шелуху.
