Максим Удовиченко - Неведомое зарубежье
Беззаботные дни стремительно летели один за другим. В очередной раз перебирая обветшалыми шлёпками прибрежные пески курортного пляжа, подгоняемый задорными порывами морского бриза в слегка ссутулившуюся от навалившейся значимости спину, под одобрительные возгласы «Wunderbar!»[60] пенсионеров вермахта вперемешку с восторженными выкриками ветеранов Французского сопротивления – «Incroyable Monsieur Léon!»[61], Лев неспешно, поправляя сбившийся плавательный костюм времён начала суматошного XX-го века, выбрался из барханов, и уверенно направился к заветному тенту.
Всё складывалось удачно. Ярко светило солнце, океан катил свои волны, с приятным шумом разбивавшиеся, в бархатистой пене о песчаный берег пляжа. Да и пройти до заветного лежака оставалось всего ничего.
– «Ух, как сейчас я позагораю! Как сейчас я всех чем ни будь удивлю!» – рассуждал Лев мысленно в предвкушении неспроста возникшей, опять же, по его глубокому убеждению популярности.
Но вдруг нежданно-негаданно на пути Льва возникла неказистая сгорбленная фигурка престарелого вьетнамца в костюме пирата с шарманкой и мартышкой на плече. Из-под широкополой шляпы с бубенцами на Льва сверкнул крайне решительный взгляд раскосого глаза обитателя южных морей, другой глаз закрывала чёрная повязка – свидетельство бурной пиратской жизни. Мартышка в миниатюрной ковбойской шляпе и с чёрной повязкой на глазу нервно приплясывая на плече престарелого вьетнамского пирата, то и дела потирая мохнатые когтистые лапки в предвкушении близкой поживы.
«Откуда взялся весь этот балаган?» – подумал Лев, пытаясь обойти стороной престарелого вьетнамца-пирата. Но обойти его никак не получалось. Несколько раз сорвавшись с насыпи из камней и песка, как назло именно в этом месте, окаймлявших узкую тропинку, Лев, потеряв надежду избежать встречи, лоб в лоб столкнулся с пиратом-вьетнамцем и его мохнатым компаньоном.
– Where are you going in such a hurry, mister?[62] – победоносно сверкнув раскосым глазом, визгливо произнёс престарелый пират-вьетнамец на ломаном, но вполне доступном английском языке. Мартышка на плече пирата, казалось в тон слов хозяина, издала шипяще-цокующие звуки и нервно завертелась в причудливых кульбитах.
– Probably learned somewhere, that only with old man Archibald one can listen to good pirate songs![63] – поправляя деревянную саблю и смеряя взглядом жертву, визгливо пропел азиатский корсар.
– Какой ещё Арчибальд?! Какие такие пиратские песни?! Что за цирк вы здесь устроили?! Дайте немедленно пройти, иначе я вызову полицию?! – возмущался на английском Лев, безрезультатно пытаясь протиснуться через перегородившего шарманкой узкую тропинку к морю вьетнамца-пирата.
Но престарелый вьетнамец-пират со словами: «Easy, mister! Now it’s too late!»[64] повернул ручку шарманки, откуда, под угрожающее шипение и цоканье одноглазой мартышки, послышалась знакомая пиратская песня:
«The fifteen men on a dead man's chest[65]».
Fifteen men on a dead man's chest
Drink and the devil had done for the rest
Yo-ho-ho and a bottle of rum!
The mate was fixed by the bosun's pike
The bosun brained with a marlinspike
And cookey's throat was marked belike
It had been gripped by fingers ten;
And there they lay, all good dead men
Like break o'day in a boozing ken.
Yo-ho-ho and a bottle of rum!
Слова из песни:
Пятнадцать парней, а наследство одно
Йо-хо-хо, и бутылка рома!
Дьявол и выпивка тянут на дно
Йо-хо-хо, и бутылка рома!
В помощника боцман пику вонзил
А боцману кто-то башку размозжил,
Похоже, их дьявол подговорил…
На глотке кока стальной захват,
И все они вместе теперь лежат,
Словно выпили десять чарок подряд,
Йо-хо-хо, и бутылка рома!
– Да что вы себе позволяете?! Что это за бандитская песня о вреде алкоголя и кровавых разборках! Вы что, меня грабить вздумали! Немедленно пропустите меня на пляж! – взбешённо кричал Лев на английском языке, эмоционально размахивая руками.
– Спокойно, мистер! Пять долларов за вашу любимую песню и утреннюю сигару для Билли! – неторопливо выговорил престарелый вьетнамец-пират на ломаном английском.
– Точно, грабёж! Какие ещё пять долларов?! Пропустите меня немедленно на пляж! Шайка мошенников! – выкрикивал Лев, в очередной раз, пытаясь протиснуться между шарманкой и насыпью.
– Сдаётся мне, Билли, что мистер настолько жаден, что хочет оставить тебя без утренней сигары, а меня без пяти долларов, – задумчиво обратился вьетнамец-пират к своему хвостатому напарнику.
От произнесённых слов пиратская мартышка злобно зашипела и угрожающе зацокала, обнажив пожелтевшие клыки. Секундой позже, престарелый вьетнамец-пират, махнув деревянной саблей в направление обидчика, громко заорал «На абордаж!», и мартышка в тот же миг вцепилась когтями в волосья Льва.
– Уберите животное! Оно же дикое! Ой, как больно! Я всё отдам! – кричал на бегу Лев, безрезультатно пытаясь скинуть злобную обезьяну с головы.
Лишь на полпути к отелю Льву после долгой борьбы всё-таки удалось сбросить с себя разбушевавшуюся пиратскую мартышку.
Выбравшись из кустарника пиратская мартышка, издавая угрожающие звуки, с двойным усердием возобновила преследование Льва.
Потирая укушенное ухо и исцарапанный нос, Лев сверкая босыми пятками стремительно бежал по узким улочкам курортного города. Оборачиваясь на бегу, он очень надеялся больше не увидеть криминальную мартышку. Но разозлённое животное не отставало, уверенно сокращая дистанцию, пиратская мартышка намеревалась вцепиться в босую ногу обидчика. Не разбирая дороги, Лев остановился у первого попавшегося на пути здания. Машинально открыв входную дверь, он вбежал в небольшой одноэтажный домик, украшенный драконами и красочной вывеской «Китайский ресторан – Утка по-пекински»…
6.4 Саватий Ничипорович
Тем временем за угловым столиком китайского ресторана, разместив шматы с салом, вязанки чеснока, бутыли с горилкой и целебными настоями, нарезов ароматного хуторского хлеба, безмятежно восседал Саватий Ничипорович.
Время от времени потягивая из бутыля мутное содержимое, задушевно перебирая струны украинской бандуры, он тихо напевал:
– Солнце низенько, вечiр близенько,
Вийди до мене, мое серденько!!!
От нахлынувших воспоминаний, скупая слеза скатилась по щеке Саватия Ничипоровича и, упав с длинного запорожского уса, растворилась в стакане с мутным содержимым целебного хуторского настоя.
Мысли вновь возвратили Саватий Ничипорович в родные края, в тот особый, памятный украинский вечер, когда с ним и приключились удивительные события.
Саватий Ничипорович в ресторане
Июльский закат раскрасил небо в тёмно-синий цвет. С середины неба в окружении ярко вспыхнувших звёзд выглянул месяц. Величественная тишина опустилась на украинский хутор. Лишь из рощи черешен доносились раскаты соловья.
Под потолком небогато убранной украинской хаты свисали увесистые веники целебных трав и кореньев, на скамьях стройными шеренгами разместились разнокалиберные бутыли с лекарственными настоями и жбаны с чудодейственными отварами.
Перед открытым окном в свете лучины сидел Саватий Ничипорович, наслаждаясь красотой тихого украинского вечера, он задумчиво, как бы вспоминая свою неспокойную молодость, перебирал струны бандуры и напевал:
Не хилися, явороньку,
Ще ти зелёненький;
Не журися, козаченьку,
Ще ти молоденький![66]
Со скошенных полей, из-за перелеска, ветер доносил вечернюю прохладу, смешанную с ароматами полевых трав и цветов.
– Дивный вечер! – размышлял Саватий Ничипорович, как вдруг, в дверь постучали.
– Кого ещё там бис принёс?! – прервал чудодейственное созерцание Саватий Ничипорович.
– Это я, Грицько! Откройте, Саватий Ничипорович! Меня к вам Опанасий Казимирович прислал! – кричал уже в дверях босоногий, лет тринадцати мальчуган со старческим лицом, в сильно заношенных штанах с помочью через плечо.
– А! Так это ты, Грицко! Заходи малец! Приложу тебе лопух от падучей! Враз оживёшь! Ножки выпрямятся, шейка вытянется! Будешь скакать ясным соколом! – обнадеживающе приветствовал Саватий Ничипорович парнишку.
– Огромное вам спасибо, Саватий Ничипорович, за заботы ваши! Перестал я хромать на левую ногу! Как рукой сняло после настоев да кореньев ваших! Только вот почему-то на правую ногу стал припадать и правая рука почти не сгибается! Еле до вас доковылял! – простонал мальчуган, входя в дом.
– Ладно те, о грустном! Рассказывай, что Опанасию Казимировичу от меня нужно, никак чудодейственный отвар на можжевеловых кореньях с помётом степного перепела закончился? – участливо осведомился Саватий Ничипорович, вешая бандуру на стену хаты.
– А сказал он, Саватий Ничипорович, за вами идти и без вас не возвращаться, дело говорит очень срочное! – присев на край лавки, тяжело дыша, пояснил мальчуган.
– Хорошо, Грицко, прогуляюсь! А ты поправляйся! Да почаще корень хвоща с сушёными весенними мухами принимай! Глядишь и забегаешь! – ответил Саватий Ничипорович, собираясь в дорогу.
