Василий Гурковский - Семь жен Петра, кузнеца-гинеколога
Шофер завел двигатель, главный спросил его, все ли нормально с машиной, потом повернулся к Петру: «Спасибо тебе, кузнец. Знай – Махно всегда добро помнит! Удачи тебе, ты настоящий мужик!» – с этими словами он сел в машину и уехал, обгоняя повозки с его солдатами, в сторону Никополя.
Петр с Екатериной и детьми пошли к дому. По пути зашли в кузницу – заглушить огонь и закрыть ворота. Внутри у основания ворот стоял оцинкованный бак литров на пять, неизвестно откуда взявшийся. Петр открыл пробку, понюхал – керосин. В то время – супердефицит. «Ну, Махно, – подумал Петр, – распорядился небось, и, пока мы там колесо прилаживали, кто-то от него нам подарок в кузницу принес. Не поджечь же он хотел её, нет, оставил незаметно, как плату. Открыто отдать не решился перед своими людьми, привык всегда брать даром, а тут кого-то из своих послал и отблагодарил… Ну, и на том спасибо, могло быть и по-другому…»
Когда пришли в дом, Катя разрыдалась. На вопрос Петра, в чем дело, – просто сказала: «Боялась за тебя и за детей. За себя – чего бояться, меня уже ничем не напугаешь… А вот за вас боялась очень. Да когда же все это кончится? То одни приходят, то другие, как будто мы для них всем обязаны. И только приходят, чтобы сделать что-то нехорошее, и тут же все твердят, что воюют за нашу жизнь, за наше счастье. А ведь они, Петя, только за себя и воюют, а помогают им те, кто работать не хочет, для кого война – мать родна, где под шумок всегда можно чем-то поживиться…»
Надо сказать, что после визита Махно, ушедшего в том же конце октября через Днепр в свою вотчину – Гуляй-Поле, по шляху мимо хутора больше никаких банд и цветных армий не проходило. Пришла советская власть, и ситуация по обеим сторонам Днепра успокоилась.
Накануне 1920 года обстановка в доме Петра была благополучной, в полном смысле этого слова. Они с Катей строили планы на будущий год, все детки должны были пойти уже в школу. Опять начали ходить почтовые дилижансы между Никополем и Екатеринославлем. Появился участковый милиционер на несколько сел, перестали откровенно грабить сельчан армейские продовольственные команды разных армий. Налаживалась обычная мирная жизнь. Искалеченная страна зализывала свои раны. Люди надеялись на лучшую жизнь. На Лебединском хуторе – тоже…
Новогодний «подарок» они получили уже утром Нового года. Вся семья сидела за столом, когда в дверь постучали. Катя открыла дверь и… обомлела. На пороге стоял Степан, её муж…
Немая сцена продолжалась с минуту, потом Петр встал, пригласил гостя к столу. Степан рассказал, что попал в плен еще в начале войны. Отдали его какому-то фермеру в Восточной Германии, у которого два сына были на фронте и некому было работать по хозяйству. Потом в Германии тоже случилась революция, коммунисты отпустили пленных. Просто отпустили и все, а так как боевые действия на востоке то затихали, то возобновлялись – возвращаться домой было очень сложно. Бывшие пленные объединялись небольшими малозаметными группами и, скрываясь по лесам и селам, добирались домой около двух лет.
Степан сразу сказал, что никаких претензий ни к Петру, ни к Кате не имеет. Он пришел домой, узнал, что жена с сыном на хуторе, и вот пришел – просто сказать, что живой и уже дома. А там поступайте как знаете.
А что тут знать – Катя со Степаном обвенчаны, законные муж и жена, сын у них, и не его вина в столь долгом отсутствии. Пришлось в первый день Нового года собираться и отправляться им в свой, несколько лет пустующий дом. Катя обратилась к Петру и предложила: пусть две его дочки поживут у неё, пока у него появится какая-то достойная женщина. Так будет лучше, в первую очередь для девочек, да и для него тоже. Иначе он будет просто связан по рукам и ногам и ничего не сможет делать – ни в кузнице, ни в доме, да и с поисками хозяйки будут проблемы.
Петр согласился, пообещав постараться и в этом деле, чтобы снять ненужные теперь заботы уже с Кати. К вечеру сделали пару рейсов на другой конец села, где был дом Степана. Перевезли всех, кого надо, и все, что было надо на первый случай для новой (старой) семьи. Расстались по-доброму, по-хорошему. Дети ничего необычного не заметили в этом переезде, и все получилось так, как надо.
Приехав домой после второго рейса, Петр посидел за столом, где еще утром они строили новогодние планы, и с сожалением подвел итоги: «Что ни говори, а и шестая по счету женщина – очень хорошая, кстати, женщина – тоже не пришла в этот дом навсегда. Выходит – опять не судьба…»
Глава 6
Не став ужинать, Петр лег спать. Как-то жутко чувствовать, что ты один на весь хутор. Обычно в это время в доме было шумно, детей укладывали спать, сами готовились ко сну, а сегодня – ну уж слишком тихо и… плохо. Приснился ему странный сон – какой-то цыган в образе Махно, ехидно улыбаясь Петру в лицо, спрашивал: «Ну как тебе моё предсказание по твоим женам… твоим женам… твоим женам?!» Петр проснулся утром весь мокрый и долго не мог понять – где он и что с ним…
На другой день он должен был ехать в Екатеринославль, отвезти давно готовый заказ на кованые перила. Рано утром встал, позавтракал, напоил коня, запряг в повозку – и выехал. К вечеру был на месте, сдал перила заказчику, получил новый заказ, переночевал у знакомых, заехал в лавку, набрал детям подарков, сладостей и поехал домой.
Был легкий морозец, лошадь шла ровной мыслью, Петр переехал через железнодорожный переезд, взял влево и поехал по окраине города в сторону никопольского шляха. По улице было много разрушенных и сгоревших домов, наверное, здесь недавно шли бои. Возле одного полностью разрушенного дома копошились какие-то люди. Петр подъехал поближе. Картина была более чем ужасная. Среди развалин и обгоревших досок ходила молодая женщина с тремя малыми детьми, измазанными сажей, обмотанными какими-то тряпками, что-то там перебирала.
Петр подошел к развалинам, поздоровался, спросил, где они живут. «А здесь и живем, уже неделю. Здесь бои были сильные, когда снаряды падали – мы в балке прятались. Один попал прямо в наш дом – видите, что осталось. Одна печка целой стоит. Мы собираем щепки, доски, топим печку, потом выгребаем золу, и дети там втроем спят. Печка почти до утра тепло держит, я их прикрываю снаружи, чтобы не дуло, а сама сплю на печке, сверху, чем попало прикрываюсь, но к утру очень холодно становится, приходится вставать и ходить, чтобы согреться. Может быть, до весны дотянем, а там что-то себе лепить начнем для жилья. Куда деваться?
Никого у меня нет, муж погиб на фронте. Так и живем…»
Закачалась земля под ногами могучего Петра. А он еще думал, что ему плохо, чуть ли не хуже всех! А тут такое, что хуже уже только на тот свет… Он спросил: «А у вас что-то еще есть, ну вещи какие-то или что-то еще?» «А все наше – на нас, мы все на себя надели, что осталось, чтобы теплее было», – ответила женщина. Посмотрел Петр еще раз на её детей – две девочки и мальчик, поменьше будут, чем его Мария и Клава, – повернулся к женщине и дрожащим голосом произнес: «Давайте быстро в повозку, поедемте со мной!» Женщина даже не спросила – куда ехать, зачем и к кому, – просто повела детей к повозке.
Петр усадил детей, укутал пустыми мешками и пологом, посадил женщину рядом с собой на сиденье и рысью погнал коня домой, на хутор. Раздал детям подарки, что приобрел в городе. По дороге познакомились, её звали Ефросинья, она рассказала про всю её короткую тяжелую жизнь, он ей рассказал все про себя. Все, без утайки, как на духу.
Приехали на хутор еще завидно. Все было на месте. Натопили печь, нагрели воды. Всех малышей перемыли, перетерли, переодели, в доме было много детских вещей, из которых дети Петра выросли, да и для Ефросиньи нашлась подходящая одежда. Потом их накормили, напоили и уложили спать в чистые постели, чего дети давно уже не видели…
Когда они уснули, Петр прямо сказал: «Фрося, ты теперь про меня все знаешь. Я предлагаю тебе стать моей женой, на всю жизнь. Чувствую, что это наша судьба, обоих, и грех будет оттолкнуть её от себя! Я буду тебе хорошим мужем, обещаю!» Растроганная Фрося подошла к нему вплотную и сказала: «Я согласна, Петя. Я тоже буду тебе хорошей женой и тоже – всю жизнь!» Они обнялись… Назавтра Петр вместе с Фросей привезли домой Марию и Клаву. Решили, что так будет лучше. Петр познакомил Фросю с Катей, женщины долго беседовали о своем разном и расстались подругами.
С утра Петр показал ей своё хозяйство. Для Фроси оно было в диковинку. Муж её до войны работал на заводе слесарем, она и до войны, и весь военный период работала на швейной фабрике, шила солдатское обмундирование. Когда Петр узнал, что она квалифицированная швея, очень обрадовался. У них еще от матери осталась швейная машинка «Зингер», он не знает, в каком она состоянии, но мама шила на ней, сколько он себя помнит. Показал её Фросе – та что-то подтянула, подкрутила, подмазала. Потом взяла кусочек материи и прошила несколько стежков – туда-сюда. Сказала: машинка очень хорошая, и теперь она будет обшивать всю семью, и бесплатно, только надо найти разных ниток, иголок и машинного масла. Неплохо, конечно, и материи прикупить про запас.
