Вера Колочкова - Парадокс Гретхен
– Как это? – округлила на нее глаза Соня. – Как это – лучше? С ума, что ли, сошли? А почему?
– Ну, Сонь, это долго объяснять… – замялась отчего-то Маргоша. Она не сразу поняла, почему ей вдруг стало так неловко разъяснять причины их поступка именно этой девушке. И даже не то чтобы неловко, а, скорее, стыдно. Как порой бывает стыдно здоровому человеку находиться в больничной палате среди смертельно больных. Вроде он ничего и не сделал плохого, а все равно – чувство вины и стыда…
– Да ничего, что объяснять долго! У нас же время есть? Есть! Вот я и понять хочу, как это – без родителей лучше? Они били вас, да?
– Нет, не били…
– Алкоголики?
– Нет…
– А кто?
– Ну, обыкновенные люди… Просто мы пришли к выводу, что они нас подавляют, понимаешь?
– Нет, совсем не понимаю… Вот когда бьют – это ясно. Или пьют – это тоже плохо. Это я понимаю. А вот когда подавляют… Это как? Расскажи!
– Да как это тебе рассказать-то… – растерянно пожала плечами Маргоша, ругая себя за глупую откровенность. Надо было подтвердить версию про алкоголиков, и вопросов бы у этой любопытной девчонки больше никаких не возникло! А теперь выкручивайся, как хочешь… Вот же черт побери… А что? С чертом – это мысль, между прочим! Придется теперь этого страшилу хвостатого и использовать для объяснений! На наглядном примере, оно всегда понятнее…
– Понимаешь, Соня, вот парень мой говорит, что почти во всех людях сидит маленький такой чертик, который жаждой обладания называется. У кого-то он крохотулечка совсем малюсенькая, как букашка незаметная, у кого-то средних размеров, а у кого-то огромный такой, здоровенный уже детина вымахал, который и в человеке-то самом уже с трудом помещается – до такой степени в размерах увеличился. А растет черт потому, что витаминов жрет много. А витамины для него – это другие люди, которые каким-то образом под его власть попали. И не хотели вовсе, а угодили. По разным всяким причинам: кто в мужьях числится, кто в женах, кто в подчиненных по службе, кто в друзьях, кто в детях… И если этот черт, попробовав чуть-чуть власти над кем-то, начал вдруг расти, то от него сразу бежать надо, понимаешь? Чтоб витамином этим не стать. Иначе по-человечески, как сам того хочешь, уже и жить не сможешь, а будешь собой чужого черта кормить…
– И что? – перебила ее нетерпеливо Соня. – Что, в ваших родителях эти самые черти выросли, да?
– Ну, выросли не выросли… Нет, не так! Мы потому и убежали, что не захотели, чтоб они в них стали расти…
– Господи, ерунда какая… – разочарованно усмехнувшись, взглянула на Маргошу Соня. И вдруг повторила уже громче, и потом еще громче, а в конце уже и закричала почти: – Ерунда! Ерунда! Ерунда!! Чушь собачья! Вот зажрутся некоторые и начинают себе придумывать всякую хрень! Они же не посторонние люди, они же все-таки родители! Не понимаешь, что ли? Ро-ди-те-ли! И никаких таких чертей у них не водится! Это у посторонних, у чужих, еще может быть… Да и то – кто ж это постороннему человеку вдруг возьмет и позволит просто так собой завладеть? С чего это ради?
– А я и не говорю, что просто так! Черт, он же очень хитрый, Сонь. Он же тебя сначала всяческими благодеяниями завлекает, как Мефистофель какой. Слышала про такого? Ну, вот… А потом за это забирает тебя целиком и жрет…
– Это какими такими благодеяниями? Это что, родительская любовь да забота теперь так называются?!.. Если да, то я бы согласилась за такое благодеяние к любому черту на рога попасть! И витамином этим, как ты говоришь, тоже стала бы с удовольствием!
– Ну, не знаю, Сонь. Вот Пашка, парень мой, даже институт престижный бросил ради того, чтобы не быть кому-то обязанным. За него заплатили много денег, а он все равно оттуда ушел…
– Ну и дурак твой Пашка. Эх, вот мне бы в институт какой поступить! Учителя говорили, я способная. Да только мечта эта моя несбыточная – учили-то нас в детдоме знаешь как? С пятого на десятое… ничему толком. И жизни тоже не учили. Кормили-одевали, спать укладывали вовремя – это конечно. Все по режиму, все правильно… А потом мы выросли – и выкинули нас сюда, в самостоятельную жизнь, и живите дальше, как хотите. Вот тебе работа у ткацкого станка, вот тебе комната в убогой коммуналке. И все. А я, представляешь, ни еду готовить, ни деньги тратить толком не умела. Я ж думала, что макароны на деревьях растут, а чай так вообще готовым продают – уже заваренным и горячим… Помню, как в магазине к продавщице пристала: чая просила, а она сует мне в руки какую-то коробочку… Я отказываюсь, говорю – нет, что вы, мне же чаю надо! А она на меня глаза лупит, потом еще и обругала по-матерному… Это я сейчас картошку жарить умею, а поначалу не знала даже, что надо масла в сковородку налить. Никто не объяснял, знаешь. Ели и ели в детдоме готовую еду на завтрак-обед-ужин… Да и не я одна такая, все наши сразу в этой жизни теряются. Так что мне совсем не помешало бы к такому чертику попасть, который руководить бы мной стал! Я бы с удовольствием…
– Нет, Сонь, нет! Это только кажется так, что хорошо! А на самом деле вовсе нет…
– Да откуда ты можешь знать-то? Ты и дня не жила так, как я! Ты знаешь, сколько мне на моем комбинате платят? Да мне порой жрать совсем нечего! Понимаешь, вообще нечего! И носить нечего! Даже халат вот этот – детдомовское еще приданое… А впереди у меня что хорошего? Ты бы согласилась, например, всю жизнь прожить вот в такой убогой коммуналке?
– Нет… Нет, конечно…
– А мне придется здесь жить! И моя комната, между прочим, еще хуже этой! А что делать – придется. По крайней мере, пока этот дом сам не развалится. А потом что – не знаю. И никакой положительной перспективы на будущее у меня не имеется. Так что я стала бы, без возражений, этим витамином! И ты бы стала, если бы пожила тут пару годочков. Ишь, в родителях своих черта она углядела…
– Но, Сонь…
– И не говори мне больше ничего! Поняла? Дура ты! Дура набитая и зажравшаяся! Хоть и Маргошка!
– Да я…
– И разговаривать с тобой больше не хочу ни о чем! И дружить с тобой не стану! Поняла? И помогать тебе не буду! Сами мойте свои грязные окна…
Соня тяжело спрыгнула с подоконника и резво промаршировала мимо вконец растерявшейся Маргошки к выходу. Было слышно, как невдалеке хлопнула дверь ее комнаты, а потом наступила тишина, такая же гнетущая и серая, как убого-блескучие обои в этом снятом так недорого жилье. Постояв еще минуту и послушав обступившее ее со всех сторон неуютное безмолвие, Маргошка пожала плечами, встряхнулась и продолжила отчаянную борьбу с коммунальной серой пылюкой, которая, казалось, въелась намертво в это убогое жилище. И все равно – Соня не выходила у нее из головы… Вернее, не сама Соня, а этот разговор их странный. А может, и не странный, – может, просто нелепый. Побеседовали, называется. Кто про Фому, а кто про Ерему… «Надо будет Пашке потом про эту Соню рассказать, – подумала она, разгибаясь и держа в руках тряпку, которой старательно домывала пол в комнате, – как бы он на все эти Сонины доводы возразил, интересно? Она ведь во многом права, кстати… Хотя он-то как раз всегда найдет, что ответить! Надо его познакомить с ней обязательно. Хорошая девчонка. Может, Пашка даже и присоветует ей чего. Он умный. А не присоветует, так хоть песню споет…»
9
Ох, и тяжелой штукой оказалась эта материнская растерянность – хуже и не придумаешь. Ася согласилась бы скорее на депрессию – на это безразличное, абсолютно равнодушное отношение к жизни, когда ничего тебе уже не нужно и не интересно – только бы не эта постоянная, изводящая душу тревога за сына: где он, как он, что с ним… И еще: принять все случившееся таким, как оно есть, тоже болезненно не могла, терзалась оттого, что бездействует. Асе все время казалось, что можно еще что-то исправить, что-то предпринять срочное, спасти ситуацию, вернув все на круги своя, чтобы было, как раньше, удобно и правильно: у сына – институт, у дочери – приличный и модно-дорогой вид, у нее – Жанночка с Левушкой и их шикарная дача по выходным… Эх, Пашка, Пашка! И что наделал, глупый ты сын…
Все валилось у Аси из рук, все разбивалось и рассыпалось прямо на глазах, как рассыпалась ее трудная, конечно, без мужа, но относительно налаженная, казалось бы, жизнь. Слава богу, начальница ее новоявленная куда-то исчезла в последнее время и не стояла над душой. Разное говорили о причинах этого отсутствия. Одни утверждали, что учиться поехала на какие-то рекламные курсы. Любознательная, черт побери… Другие шепотком доверительно сообщали, что она на недельку в Питер махнула, чтоб с Валеркой там отношения выяснить да детей у него забрать, которые после свершившегося скоропалительного развода пожелали жить с отцом, а не с матерью. В общем, что ни говори, но начальница их новоиспеченная отсутствовала на рабочем месте уже вторую неделю. И не звонила даже. Народ в офисе по этому поводу страшно нервничал и изводился, потому как работать без плохонького, но все же руководителя никто и никогда не умеет. А когда человек нервничает и напрягается слишком много, на него обязательно в конце концов страшный «жор» нападает. Асе даже пришлось снова, пока отсутствует начальница, открыть свое «бистро». По настоятельным просьбам трудящихся, так сказать. И теперь, изголодавшись по привычным в течение рабочего дня перекусам, эти трудящиеся быстро и с остервенением опустошали полки холодильника – она не успевала в магазин бегать. Да и остальные Асины обязанности на работе и дома тоже никто не отменял… Надо было только собраться с силами, заставить себя, но по-прежнему все валилось из рук. Потому что Пашка так и не вернулся и не позвонил ни разу.
