Александр Иличевский - Солдаты Апшеронского полка: Матис. Перс. Математик. Анархисты (сборник)
С началом войны Густав Васмус был вынужден прибегнуть к подпольной и затем диверсионной деятельности в южных областях Персии. Ему, обладателю чрезвычайных денежных средств, не составило труда возбудить возмущение племен, населявших ареал Персидского залива, чей берег с недавнего времени оказался занят английским десантом.
Луры, бахтиары, гашкаи, кашкулы – эти древнейшие кочевые племена на протяжении тысячелетий, во времена всех правящих в Иране династий, пасли на этой земле скот, вязали знаменитые ковры – габбехи. Нить сакральных габбехов – шерстяных моделей Вселенной – с примесью козьего волоса, способ окраски этих ковров – тайна за семью печатями; геометрический орнамент габбеха не спутать ни с каким другим – например, медальон в центре и по углам цветы: знак, символ знаменитого оазиса по пути из Исфагана в Шираз – через пустыню к раю, вздох облегчения в тени.
Розами и лентами была убрана кибитка, в которой свершался союз Ирана и Германии. Коренастый, начинающий лысеть консул сидел в мундире и чалме рука об руку с дочерью Махмуда Намазги, важного племенного вождя древних ариев. Свадьба, поглотившая немало средств германской разведки, не утихала много дней. Два дня и три ночи бараны и козы безостановочно семенили под нож. Подельщики Васмуса времени не теряли. Они отбирали, нанимали и вооружали агентов, пока консул под присмотром довольных старейшин отдавался тщательному ритуалу.
Старейшины подробно поручались за целомудрие двенадцатилетней Назлу́. Васмус подбирал девочке новое имя, пока знакомился с ней – смышленой, говорливой, любопытной. Назлу́ щупала и осматривала его мундир, ремни, примеряла его очки, платья из своего приданого, составленные из тридцати золотых монет ожерелье и налобную повязку. Васмус развлекал ее смешными историями о том, как ему удавалось застигнуть врасплох англичан; Назлу́ падала со смеху на ковер, и тут он схватывал ее и неловко обнимал хохотунью, удивляясь себе, вдруг очнувшемуся мужчине. Затаившись, прислушивалась, как общается ее муж со старейшинами, с ее отцом, и подглядывала за краешек полога, как муж знакомится и садится на только что подаренного коня, и боялась за него, и гордилась своим господином.
Диверсионная сеть, созданная Васмусом, обеспечивала отказ местного населения от сотрудничества с англичанами, снабжала продовольствием, провоцировала набеги – повсеместное противостояние местного подвижного и необычайно воинственного населения. Вскоре за голову Густава Васмуса была назначена награда в три тысячи фунтов стерлингов; впоследствии эта сумма была увеличена до четырнадцати тысяч. После женитьбы что-то окончательно переломилось в этом с виду здоровом человеке. Он уверовал во многое, а именно в себя, – по его убеждению, кровью приобщившегося к самым истокам древнеарийской расы. Оторванный от командования и действительности, владея тающими, но всё еще несметными богатствами, Васмус видел в своем крепком, потном, затянутом портупеей теле символ воссоединения великого прошлого и не менее великого будущего арийцев.
Он возмечтал спустя тысячелетия дать росток новому течению древнего этноса на северо-запад. Дневник, где консул сочинял или описывал свое безумие, был захвачен англичанами благодаря удивительной случайности. Отряд Васмуса был неуловим и подвижен, лишь однажды под Абаданом, в преддверии диверсионной атаки на нефтепровод, он был захвачен врасплох, и консулу пришлось в одной пижаме долго белеть поверх винтовочного прицела, чтобы едва спастись.
Захваченная часть скудного багажа, принадлежавшего Васмусу, была переправлена в Лондон и после каталогизации спущена в подвал министерства по делам Индии. Лишь позднее адмирал Холл узнал о том, что вещи принадлежат легендарному консулу. Он приказал доставить их к себе и был поражен. Помимо дневника на фарси и санскрите, испещренного свастикой и натуралистическими рисунками хищных птиц, помимо конского седла, украшенного золотом и зеленым шершавым стеклом, и небольшого истертого бело-голубого ковра с необычным примитивным орнаментом, а также лейденских банок с рулонами фольги и диска с наклеенными костяными и шерстяными секторами, среди них оказались шифровальные таблицы, с помощью которых одичавший немец должен был посылать донесения в Берлин. Судя по дневнику, Васмус на год оставил командование без вести о себе, надеясь только на красноречие своих подвигов. Дневник поразил адмирала, а коды помогли математическому отделу Британского морского министерства дешифровать кипу немецких секретных телеграмм.
Для местных племен Васмус был окружен неясным магическим ореолом. Не то они верили в его личную неуязвимость, не то в его экстраординарные способности к чудесам. Свойства эти связывались с подаренной ему на свадьбу отцом невесты древней реликвией, старинным габбехом, сотканным из нити с примесью шерсти снежного барса и соколиного пуха. Вдобавок сам Васмус не ленился подкреплять свой авторитет наглядными опытами с электричеством (лейденские банки заменяли ему посох Моисея) и упоминанием потусторонней покровительствующей власти великого кайзера Вильгельма II. Однако главным залогом успеха консула оставалась тающая масса щедро раздаваемых им денег. Также Васмус пытался укрепить свой авторитет в сознании кочевников, разнося сведения о мнимых успехах немецких войск в войне против Англии и России. Он живописал разграбление Лондона немецкими войсками, казнь короля Георга V и зачитывал секретное просительное письмо Николая II, адресованное Вильгельму II, где русский император оговаривал условия возможной капитуляции. С помощью холостых патронов и громоотвода, благодаря которому он остался в живых под ударами молнии, стоя на одной ноге посреди степи под майским грозовым ливнем, Густав Васмус, подобно всем своим предшественникам и последователям, отвечал на неизбежный вопрос экзамена на обожествление: «Скажи, ты можешь умереть? Быть мертвым, как другие?»
Но несмотря на все ухищрения консула предстать «человеком с Луны», степень его авторитета ограничивалась его наличными средствами. Вожди кочевых народностей – шефы немецкой агентуры – не выдали Васмуса британцам только потому, что сумма в четырнадцать тысяч фунтов казалась им нереальной: не было у них веры, что англичане могут заплатить такой куш за одного человека; вождям мнилось, что за такую цену они должны будут сами предаться в руки английского командования. Но консул всё еще остро чуял опасность и сумел вовремя скрыться от своих разъяренных невыполненными посулами благодетелей. Жена – девочка пятнадцати лет, наследница части обширных гашкайских пастбищ и тысячи грубошерстных овец, не пожелавшая остаться родственникам на поругание, и восемь офицеров, которым английский плен не сулил ничего, кроме расстрельного трибунала, последовали за Васмусом в надежде прорваться в Турцию. Но внезапно Васмус отправился на север, где, порыскав, выбрался к телеграфной линии Сименса. Отправив сообщение командованию и оставаясь в виду строя телеграфных опор, он выбрал место у горного ручья и занял удобную в этой горной местности благодаря господствующему обзору оборону.
Спустя две недели, 12 августа 1917 года, тайно вылетевший из Болгарии немецкий военный дирижабль L19 пронес на своем борту через Кавказский хребет десять пулеметов, винтовки, патроны, медикаменты и двадцать саквояжей с деньгами и ювелирными изделиями, миновал субтропический берег Каспийского моря, произвел снижение и продолжил следование по визуальному ориентиру: телеграфной линии Лондон – Калькутта. К полночи дирижабль оказался над искомыми координатами. Шум винтов на малом ходу слышен был с земли, но никто не подал знака. Во избежание аварии при швартовке в гористой местности командир судна поднял дирижабль на тысячу метров и отдал приказ рулевому лечь в круговой дрейф.
На заре, когда в свете первых лучей две самые высокие снежные вершины засверкали как бриллианты, когда еще не вспыхнул свет в ледяном саркофаге, охватившем русло ручья, старший помощник капитана присел к иллюминатору кают-компании с кружкой крепкого кофе и подзорной трубой наперевес. В нее между горькими, трезвящими со сна глотками он увидел, как оживают тени, как стремительно они оползают с камней и склонов, как безухая овчарка, очнувшись, обходит стадо овец и смирно садится у большого камня у порога пастушеской кибитки, с края которого выдолблено углубление, откуда собака длинным, будто тряпичным языком лакает воду. Старпом утер салфеткой усы и увидел, как небольшое низкое облачко бежит вровень с дирижаблем и неумолимо тает, не разрежаясь, но уменьшаясь в размерах, изменяясь всё сразу, вдруг глотая какую-то птицу, видимо, сокола, внезапно пожелавшего поиграть с облаком. Набрав скорость, птица прошивала облако насквозь, выпархивая из него вместе с исчезающими клочьями атмосферного пара, переворачивалась через крыло и, поднявшись, вновь рушилась в озеро тумана. «От такой игры у нее могут намокнуть перья», – подумал старпом и пальцами пошевелил настройку окуляра. Теперь он лучше может рассмотреть площадку, наполовину озаренную солнцем и ранее привлекшую его внимание странным предметом, который теперь оказался человеческой головой, насаженной на кривой пастушеский посох, укрепленный в камнях. Обезглавленное тело перевернуто на спину и лежит в россыпи стреляных гильз подле двух других тел, все с расставленными босыми ногами. Заиндевевшие ресницы оттаивали, и капли – одна, другая, – блеснув, увлажнили нижние веки, стекли по подглазьям. Крупный гриф скользнул откуда-то из-под брюха дирижабля, уселся на спину трупу, потоптался, рванул клювом мундир, огляделся, потоптался снова, сдвигаясь к черной шее. Запрокинутый белоглазый взгляд Васмуса не выражал ничего.
