Евгения Белякова - Череп для ученика
Дерек, рассказывая позже об этой эскападе, всегда требовал от окружающих признания своего геройства. С недомогающей магичкой, висящей на одной руке, и зеленым учеником на другой, он бесстрашно вошел в логово опаснейшей твари, и бесспорно, это был самый великий его поступок. Или самый идиотский – это уж как посмотреть.
Толчки крови в ушах Гринера поутихли, и он осмелился робко протянуть руку вперед, рассчитывая, что через какое-то время коснется пальцами стены, что свидетельствовало бы об окончании коридора. Но стены все не было – он шел, растопырив пальцы, и думал о том, что всего два дня назад он протирал столы в задрипанной таверне и даже предположить не мог, что окажется в подобной ситуации. С одной стороны, было даже забавно: – «Вот уж точно, как говорят в народе, «никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь», – думал Гринер. А с другой стороны, знал бы он, во что вляпывается, трижды подумал бы, прежде чем предлагать себя в ученики этой странной, даже подозрительной женщине. Сказать по правде, она с самого начала ему не понравилась, да она не нравилась ему и сейчас – он с удовольствием бы задушил ее, прямо здесь, благо все звуки тонут в этой мягкой и приятной темноте…
– Не слушай ее, – голос Дерека частично вернул юноше разум. – Она знает, что мы идем, и пытается… вот демон! Пой песню!
– Что-о? – Губы не слушались и шлепали одна о другую. – Какую?
– Любую! Пой!
– На рассвете ты вы-ы-ыйдешь и меня на пороге разбу-у-удишь, – Путая слова, затянул Гринер. – Необутая, э-э-э, неодетая и неумытая…
– Дальше, – простонал Дерек, – пой дальше, хотя только Боги знают, что с тобой сделал бы Талли, будь он здесь…
Гринер продолжил петь, хотя голос его дрожал от страха. Но вскоре, как ни смешна и жалка была его песня, он почувствовал, что ужас отступает, и сердце больше не колотится в грудную клетку, да и мысли об убийстве наставницы исчезают без следа. Закончив, он запел следующую, уже куда как бодрее – и чуть не пропустил тот момент, когда вокруг стало светлеть.
– Поднажми! – Крикнул Дерек, и Гринер побежал вперед. Через пять шагов он уже смог различить древние своды высокого коридора, которым они шли; через десять двигаться стало значительно легче, а через пятнадцать – черный маг с Тео на руках и ученик ввалились в круглую залу серого камня, освещенную яркими синеватыми факелами.
Прямо перед ними, в центре залы, стояла гигантская кровать – столбики, поддерживавшие ее, толщиной были с бедро взрослого мужчины, накрыта она была покрывалом, сшитым из квадратов, которые сами были как человеческое одеяло, здоровенная подушка лежала в изголовье, а рядом с кроватью стоял стол, под которым Гринер мог бы пройти не пригибаясь. Под стать столу было и кресло, а уж огромная, чрезвычайно толстая женщина-великанша, восседавшая в нем, и вовсе поражала воображение: необъятные телеса ее, мертвенно бледные, колыхались в такт дыханию, груди были словно две груды теста, поддерживаемые раздавшимся во все стороны лифом; толстые пальцы, прижатые к пышному животу, мелко подрагивали в предвкушении поглощения пищи, а мясистые губы, влажные и ярко красные, сладострастно причмокивали.
– Мечта поэта, – процедил Дерек и встряхнул Тео, которую тащил за собой, зажав буквально под мышкой. – Золотко, очнись, тут работа для тебя…
Гринер, встал как вкопанный, он с трудом смог отвести глаза от странного и страшного зрелища и повернул голову к магу.
– Э-э-э… – выдавил из себя он. Но Дерек, будто не слыша, тормошил повисшую у него на руках магичку, и по выражению его лица Гринеру стало ясно, что еще чуть-чуть – и Тео достанется не одна, а целый град оплеух. Юноша сглотнул и покосился на великаншу, проверяя, заметила ли она их; но та, судя по всему, была всецело поглощена тем, что лежало у нее на столе. Вернее, тем, кто лежал.
Теперь-то Гринер ясно видел, что «гость» этого жуткого дома – мужчина. Абсолютно голый, он лежал на большом блюде перед великаншей, стонал и странно подергивался. Гринер пригляделся – и вместе с пониманием волна смущения окатила его. Мужчина находился с состоянии крайнего возбуждения. Он не мог противиться желанию – оно заглушало в нем даже страх смерти, и в его стоне почти не было слышно паники. Юноша, чувствуя противную дрожь в коленях, сделал два шага назад и уперся спиной в Дерека.
– Уйди с дороги, мальчишка… – Зашипел Дерек. – А лучше сделай что-нибудь!
– Что?
– Спой!
В этот миг Гринера посетила шальная, абсурдная мысль, что на том самом Состязании бардов, которое Талли так расхваливал, состоялось куда как меньше выступлений вокального жанра, тогда как в этом страшном доме прозвучали уже две песни, а сейчас, судя по всему, будет исполнена и третья. И – удивительная, безумная ночь! – он глубоко вздохнул, набрал в грудь воздуха, развернулся к горе плоти, что восседала на кресле-троне и начал:
– Ой, а в поле – во лесочке, росли два колосочка, ой, да налитые, ой, да золотые-е-й – ух! – Гринер так залихватски ухнул в конце, что сам удивился. – Ой, пойду их собирати, колотить, колотить до вечерней, до зори!
Песню эту он слышал, когда жил в замке – ее пели крестьяне, возвращавшиеся то ли с покоса, то ли с пахоты – да и не важно. Юноша, попав под власть народного, удалого и протяжного напева, по-молодецки притопнул и запел еще громче, с изумлением замечая, что голос его, отражавшийся от стен, не становится глуше – наоборот, он набирал силу, становился звонче.
– Будет колос наливаться, будет песня распеваться, песня звонкая, развеселая!
Заплывшие жиром глазки огромной женщины запылали гневом; она затрясла подбородками и в ярости стала осматривать залу в поисках наглеца, посмевшего прервать ее трапезу – но никого не видела, только песня лилась, будто из ниоткуда. Гринер, ободренный успехом, разошелся не на шутку: пристукивая каблуками, он протанцевал сначала вправо, потом влево, и каждый куплет заканчивал громким уханьем.
Дерек, прятавшийся в тени у стены, мельком глянул на скакавшего по зале парня и покачал головой; потом вернулся к насущной проблеме, которая кулем висела у него на руках и едва слышно стонала.
– Тей… Ну Тей… очнись. Приди в себя, а то нас слопают – меня вторым блюдом, а тебя на закуску… А когда наша защита кончится, то и ученичка твоего проглотят, не поморщатся. Чтоб тебе пусто было, Серая, что ты раскисла, как городская барышня?!
– С-с-сам ты барышня, – Едва слышно ответила Тео, и лицо Дерека засветилось от облегчения. – У меня желудок будто наизнанку выворачивают… А бабку ту с пирожками я самолично засуну в печь и…
– Потом, потом, сначала разберись вот с этим…, то есть с этой. – Дерек поднял на ноги Тео и развернул ее лицом к середине зала, дабы она могла «насладиться» картиной в целом.
Мужчина, лежавший на блюде, прекратил дергаться и приподнял голову, осматривая вслед за хозяйкой залу; он явно не меньше нее желал поскорее найти нарушителя спокойствия. Но пляшущий Гринер находился под двойной защитой крови магов, его безопасности пока угрожал разве что пот от усердных прыжков и коленец, который мог бы смыть со лба кровь и лишить его таким образом защиты. Он был для великанши и ее «деликатеса» невидим; а вот пара магов…
– Вот они!
Визг мужчины на блюде пронзил воздух, огромная студенистая туша вздрогнула и пошла волнами удовлетворения – причина беспокойства была обнаружена. Губы чмокнули, пальцы протянулись вперед… Дерек, морщась и скрипя зубами, упал на колени – волна противоестественного удовольствия прошлась по его телу.
– Вот извращенка, – застонал он, – Тей, врежь ей, стерве, чтобы пятнами пошла… Врежь, пока я тут не скончался… во всех смыслах…
Магичка, чуть пошатываясь, глянула на друга, валявшегося на полу.
– Дер, у этой шутки во-о-от такая борода… Но я врежу.
Гринер, раскрасневшийся от танца, наконец вспомнил, что, помимо его героического выступления; происходит кое что ещё, и остановился, усталые ноги отказывались держать его, и ему пришлось с размаху плюхнуться на задницу. Он тяжело дышал.
«Сейчас моя наставница выйдет, и… все будет хорошо», – подумал он.
Тео действительно вышла. Стала перед огромной женщиной, морщась и держась за живот. Лицо у нее было того нежно-зеленого оттенка утренней дымки, что ранней весной видится меж листвы. Или у людей, которых сейчас стошнит.
– Ты, мразь, – Начала магичка и запнулась. – Мразь… Вот демон. Дер, меня сейчас стошнит…
И через секунду, скорчившись, рухнула на четвереньки, избавляясь от несвежих пирожков добродушной старушки.
Гринер подумал, что, умри он сейчас – жалеть ему будет не о чем. Хотя бы потому, что жизнь была безвозвратно испорчена, а вера в добро и справедливость подорвана так основательно, что уже все равно – подыхать или продолжать жить. Таким бесславным концом можно было бы огорчить даже Создателя, который, как известно, пребывает в вечной и нерушимой благости там, в Запределе.
