Евгений Зубарев - 990 000 евро
– Эй, парень! Михась! Проснись! – Она хлопнула меня теплой ладошкой по лицу, и я вернулся в Москву, в напыщенный и душный, но тем не менее переполненный гламурной фауной кабак.
Стол, за которым мы сидели, преобразился – теперь он был заставлен посудой разных форм и размеров. В каждой посудине что-то парило, блестело или, на худой конец, пахло, так что мне даже как-то вдруг стало нехорошо. Вокруг бесшумно сновали официанты, и, судя по сервировке, я понял, что они хозяйничают тут достаточно давно.
– Иди, умойся, – приказала мне Николь, увидев мое побледневшее лицо, и я послушно отправился в туалет.
Вернувшись, я обнаружил за столом двух неизвестных мне мужиков, напряженную, но улыбающуюся Николь и подозрительно знакомую, очень худую, короткостриженную черноволосую бабу с огромным, раскрывающимся буквально до ушей ртом. Чистый крокодил, только в юбке.
Ганса за столом не было, потому что он спал на одном из диванов кабинета. Рядом с этим диваном был поставлен стул, на нем, аккуратно расправленный, висел пиджак Ганса, а под стулом ждали пробуждения хозяина свежевычищенные туфли. На туфлях сверху лежали черные очки.
– Ганс! – предупредительно щурясь, крикнула мне Николь, и я собрался с мыслями, поправляя парик.
– Друзья, знакомьтесь, это Ганс! – снова крикнула она так звонко, что у меня в голове зазвучало эхо.
– Марк Быковский, – чуть привстал мне навстречу краснорожий коренастый мужик в свободной белой футболке и джинсах, и я с трудом узнал в этом нагловатом субъекте того самого пугливого терпилу, на лимузине которого мы удирали из гей-клуба пару дней назад.
– Андрей Вертер, строительный бизнес, – встал в полный рост другой мужик, рослый широкоплечий красавец в странной, какой-то чудной вязаной кофте с цветной вышивкой и пронзительно желтых вельветовых брюках.
Я пожал руки обоим и легко понял, кто из них приветствовал меня искренне, а кто притворялся. Притворялся, разумеется, Марк – на его красной морде легко читалось неодобрение, густо замешанное на раздражении и даже, по-моему, презрении. Впрочем, может быть, я сам себя накручивал.
Брюнетка тоже что-то пискнула со своего места, и я тут же вспомнил ее – Мила, та самая бабища, с которой Николь давеча тискалась, как заправская лесбиянка.
Милу я удостоил небрежным кивком и заметил, что это пренебрежение ее здорово огорчило – она сгорбилась, как провинившаяся на уроке школьница, опустила глаза в тарелку и принялась ловить там вилкой непослушные маслины.
Самка в засаде.
На Милу с изумлением смотрел строительный магнат, и сразу стало ясно, кто в этом кабинете дурак и для кого играется сценка под названием «Олигарх Прохоров с приятелем и бабой изволил потусоваться в „Дятле“».
Я легко сел во главе стола, напротив балконного барьера, и строитель тут же услужливо приподнял бутылку, показав, что готов обслужить.
Я разрешил ему налить мне немного водки и поднял бокал. Все замолчали, кто с напряжением, кто с видимым почтением глядя на меня.
– Друзья! Позвольте мне вас так называть, дорогие империалисты, магнаты капиталистического труда, мартышки денежных джунглей, жабы финансового болота…
Я посмотрел на Николь, но она даже не улыбнулась. Ее глаза горели тревожным желтым огнем, и я тут же сбавил обороты, не желая ее пугать:
– За то, чтоб прибыль всегда превышала расходы!
Все молча прильнули к своим бокалам, и только Марк, метнув в меня мрачный взгляд, выразительно крякнул.
Я вспомнил, за чей счет мы тут гуляем, и ободряюще подмигнул ему. Он не отвел глаза, а, напротив, принялся сверлить мне взглядом переносицу и тяжело сопеть.
– Андрей, как долго, по-вашему, будет дорожать недвижимость? – начала светскую беседу Николь.
Строительный красавец отложил вилку в сторону, промокнул жирные губы салфеткой и принялся отвечать, обращаясь, правда, исключительно ко мне:
– Недвижимость будет дорожать до тех пор, пока ее будут покупать. Так что скоро в Москве быдла вообще не останется. Дешевые дома мы снесем, а в дорогих нищебродам житье будет не по карману.
– И куда вы их всех подеваете? – вроде бы искренне изумился Марк.
– Кого? – не понял строитель.
– Простых горожан, – подсказала Николь.
– Быдло-то? – весело переспросил Вертер. – Все быдло мы выселим за сто первый километр. В Москве ему не место. Здесь должны жить только те, кто в состоянии платить по десять кусков за квадратный метр и потом еще не жалеть денег на содержание домов.
Мне эта мысль показалась спорной, и я осторожно покачал головой:
– А работать-то кто будет? Вот нам сейчас рыбу принесли, водки налили… Если все за сто первым километром окажутся, кто ж вам водки нальет в Москве? Или сами?
Строитель отмахнулся от меня одной рукой, одновременно другой подцепив себе на вилку кусок рыбы:
– Для обслуги мы построим метро. Утром тихо, под землей, приехали, отработали, где положено, и назад, в стойло. И чтоб по дорогам на своих кредитных «ведрах» не ездили, не путались под колесами приличных машин, – строго добавил он.
Заметив мой интерес, Вертер начал многословно излагать свою нехитрую философию, за которую, как я понимаю, в семнадцатом году и досталось российским буржуям по полной программе. Среди множества терминов иногда мелькали странные неологизмы, на которые я не знал, как реагировать.
– …Дошираки не должны иметь права митинговать. Недовольны? Пошли вон. В Сибирь, лес валить, – кипятился строитель.
– «Дошираки»? – рискнул переспросить я.
– Те, кто употребляет еду быстрого приготовления, – быстро пояснила Николь.
Марк хмуро взглянул на меня, но еще сердитее он смотрел на Вертера. Похоже, людоедская философия строительного магната не понравилась даже такому прожженному цинику, как Марк.
– У вас же дочки растут, – спросил он Вертера. – Вдруг влюбится в кого из народа, что делать будете?
– Ха, – бодро отозвался строитель. – Проходили уже. Старшая тут повадилась тусить с каким-то прощелыгой из аспирантуры Политехнической академии. Я ему один раз позвонил, говорю, отвали от моей дочки. Он не понял. Ну не понял и ладно. Я решил вопрос за неделю.
Все непонимающе уставились на строителя, а Марк даже изумленно провел рукой по горлу – дескать, вот так решил вопрос?
– Да нет, все цивильно было сделано, – засмеялся Вертер. – Позвонил менту знакомому, отслюнявил денег нищеброду. Мент закрыл аспирантишку на три дня по подозрению в торговле наркотой и телегу в академию направил соответствующую. Из аспирантуры его, разумеется, сразу выперли, не дожидаясь расследования. Тут подключился военком мой районный, он у меня вообще на окладе сидит. И поехал тот хахаль солдатом в Забайкальский военный округ. Сейчас, наверное, дневальным на тумбочке стоит, потеет.
– А дочка? – хрипло спросила Николь в неожиданно наступившей тишине.
– А что дочка? К дочке технично подвели человека из нашего круга. Сын одного цементного деляги, свои карьеры в разработке, уважаемая семья. Все сейчас нормально, тусуются молодые, думаю, скоро свадьбу сыграем.
Снова наступила тишина, и появившиеся официанты с очередной сменой блюд оказались очень кстати.
Вертер, похоже, заметил замешательство соседей по столу и насупился.
– Плебс должен знать свое место. Люди нашего круга должны держаться своих. А то знаем мы этих прощелыг – на тепленькое место шмыг и сидит, как ни в чем не бывало, – начал опять оправдываться строитель, и до меня вдруг дошло, что он просто очень жадный. Настолько жадный, что собственную дочку готов продать, лишь бы не отдавать ее по любви, то есть даром.
Принесли кофе, но тут у Вертера зазвонил телефон, и он вышел из-за стола. Через минуту он вернулся и сделал знак Миле. Она немедленно поднялась.
– Было приятно познакомиться. Мне, к сожалению, надо ехать, – пожал мне руку Вертер, и я тоже послушно пожал ее, хотя хотелось мне совсем другого. Но Николь так смотрела на меня, что я не сделал того, что следовало.
Мила порывалась чмокнуть меня в щечку, но строительный магнат ловко придержал ее за плечи и аккуратно направил к выходу, махнув на прощание свободной рукой Марку и Николь.
Мы остались втроем, если, конечно, не считать спящего Ганса, и Марк, недовольно глядя то на меня, то на немца, пробормотал:
– Ох, не знаю, что из этого выйдет.
– Не зуди, милый, – одернула его Николь. – Все идет по плану.
Впрочем, судя по ее встревоженному лицу, сама она так не считала.
Глава девятая
Марк ушел через час, на прощание вручив Николь очередную пачку денег. Он уже не вздыхал и даже не хмурился – видно, распрощался с этими деньгами навсегда.
Я с удовольствием пожал ему руку, и он ухмыльнулся в ответ:
– Ладно, повеселитесь пару деньков за мой счет. Будет что вспоминать в своем Урюпинске на старости лет.
Я не стал ему грубить и тоже улыбнулся на прощание.
Николь вышла вместе с ним, но предупредила, что скоро вернется, причем не одна. Мне было приказано «оживить эту тушу», и я минут двадцать честно поливал Ганса водой из графина, а потом, в остервенении, стучал кожаной папкой меню по рыжей башке.
