Александр Проханов - Время золотое
– Не кажется ли вам, что Россия вступает в неоправданную гонку вооружений? Слишком большие деньги тратятся на создание бомбардировщиков, подводных лодок и танков. Ускоренно обновляется парк стратегических ракет. С кем собирается воевать Россия?
– Это все тот же, свойственный Чегоданову, имперский синдром. Недавно один из моих друзей-политологов сказал, что если бы Россия вообще отказалась от ядерного оружия, то исчезли разделяющие нас с Америкой противоречия и опасения. Мне кажется, над этим тезисом стоит подумать.
Американец был сверхмощным суперкомпьютером, тщательно замаскированным под обаятельного джентльмена в клетчатом пиджаке. Под этим пиджаком что-то тихо шелестело, мерцало, бежали бесконечные ряды цифр. Образ Градобоева, его слова превращались в электронную кривую, в моментальный импульс. Через коммуникационный спутник попадал в секретную штаб-квартиру, где сверялся с другими импульсами, другими прихотливыми кривыми. И другой джентльмен, в таком же клетчатом пиджаке, с такой же горбинкой носа, извлекал из принтера листок с аналитической информацией.
Градобоев чувствовал, что решается его политическая судьба. Невидимый арбитр, долго наблюдавший за ним, теперь выставляет ему оценку. И от этого зависит, подключатся ли к нему незримые мировые силы, возводящие и низвергающие политиков, создающие и разрушающие государства. Или он не выдержит тест, и его сдует, как тополиный пух.
– Как будет развиваться внешняя политика России? Ведь до сего дня Чегоданов балансировал между Востоком и Западом, между Америкой и Китаем. Но, кажется, теперь мир подходит к своей критической черте, когда необходимо сделать выбор.
– Не стану лукавить. Китай является для нас стратегическим противником. Он занес свою желтую длань над Дальним Востоком и Сибирью, и без помощи Запада нам не удержать территорий. Мы готовы сотрудничать с Америкой в республиках Средней Азии, не станем препятствовать созданию там американских военных баз. И, в случае необходимости, мы готовы рассмотреть вопрос о создании американской военной базы в Приморье.
Джефри Стикс замер, словно в нем на мгновение остановилось сердце и невидимый объектив сделал стоп-кадр. Вновь ожил, мило заулыбался, сжал пальцы, убрав внутрь кулака расположенные на их кончиках приборы. Задал еще несколько малозначащих вопросов и выключил диктофон.
– Господин Градобоев, как бы вы отнеслись к тому, чтобы пообедать с нашим послом в Москве господином Кромли?
– Для меня это высокая честь. Однако вы понимаете, как пошатнется моя репутация, если о такой встрече станет известно?
– Мы отдаем себе в этом отчет. Обед будет проходить в резиденции посла Спас-Хаус без афиширования.
– Я жду приглашения.
– Считайте, что вы его получили. О времени вас известят. – Американец поднялся, высокий, с длинной шеей, с милой улыбкой на маленьких розовых губах.
Когда он вышел, Градобоев с шумом повернулся к Елене:
– Ты понимаешь, что это было? Кто он, журналист или психолог ЦРУ?
– Я тебя поздравляю, – взволнованно откликнулась Елена. – Это рубеж в твоей политической карьере. Тебя приглашают к послу на смотрины.
– Ты помнишь тот знаменитый вояж Горбачева в Англию, где ему устроила смотрины Тэтчер? И ту поездку Ельцина в Сиэтл, где он прошел тест на будущего президента России? Похоже, американцы рассматривают меня всерьез как будущего президента.
– Ты и есть будущий президент.
– Этому американцу я говорил не то, что я думаю, а то, что он должен был услышать.
– Ты мастер дипломатических формулировок.
– Ты согласна, что я знатная птица?
– Ты великолепная знатная птица. Я бы сказала, жар-птица.
Градобоев крутанулся на каблуке, обхватил Елену за талию и поцеловал в голую шею. Интернет бушевал от его послания, как лесной пожар, расплескивая во все стороны огненные брызги. И там, куда падала капля огня, возникал новый очаг пожара. Красивая развратница на длинных ногах унесла его веселые шутки в свой многотиражный даблоид, и миллион обывателей уткнутся своими рыбьими глазами в его портрет. Похожий на лесной гриб Луцкер, опасный интриган и лукавый сплетник, передал ему зашифрованное послание от президента Стоцкого. И этот хлыщеватый журналист из «Нью-Йорк тайме» был гонцом могущественного посла, поддержка которого сулила ошеломляющий успех. Первая половина дня прошла превосходно, и можно было теперь пообедать.
ГЛАВА 8
Градобоев и Елена обедали в соседней комнате, куда официант из ресторана принес накрытые крышками блюда. Осетровая уха с ломтями янтарной рыбы была чудесной. Телячий стейк был свеж и едва сочился кровью. Золотистое шабли нежно булькало, проливаясь в бокалы. Елена смотрела, как ест Градобоев. Он делал это, как и все остальное, – быстро, порывисто. Почти не пережевывал пищу, а глотал ее, как сильный голодный зверь. Громко разгрыз хрящ. Жадно отпил вино. Отер влажные губы салфеткой и отбросил ее, так что она упала на пол.
Все это возбуждало Елену, она восхищалась его неукротимой стихийной силой, которая делала Градобоева президентом бунтующих масс, тоскующих по силе, отваге, мужественной воле. Казалось, Градобоев давит своей мощью на бушующую вокруг него жизнь. Оставляет в ней вмятины, раздвигает, прокладывая в ней коридор. Елена движется вслед за ним по этому коридору среди ревущей по сторонам опасной стихии.
Она как-то в шутку сравнила его с Моисеем, перед которым расступилось Чермное море, и истомленный, алчущий Обетованной земли народ прошел по сухому дну. И она идет за ним следом по этому открывшемуся, в ракушках и водорослях дну с остатками затонувших кораблей. И обетованной целью, которая влечет их обоих, служит Кремль, его розовое чудо, его мистическое золото, его волшебный магнетизм.
– Я прохожу очень опасный и увлекательный момент, – говорил Градобоев, отпивая вино. – Мировое еврейство, которое следит за процессами в России и участвует в них напрямую, кажется, готово сделать на меня ставку. Мое письмо к опальным банкирам в Лондон имеет самый положительный отклик, и это сулит мне неограниченное финансирование. Либеральные группы в окружении Чегоданова, олицетворяемые президентом Стоцким, готовы со мной сотрудничать, а это удар в спину Чегоданова. И, главное, американский посол, этот еврей-русофил, декламирующий по-русски Пушкина, приглашает меня на свидание. Еврейская мировая энергия в очередной раз готова питать русскую революцию. Но она опять ошибется. – Он засмеялся и сделал крупный глоток вина.
Елена с обожанием глядела на Градобоева, который представлялся ей кудесником, сжимавшим драгоценный сосуд. В этот хрустальный сосуд вливались разноцветные напитки, светоносные настои. Смешивались, бурлили. Меняли цвет – от золотого и нежно-лазурного, до зловеще-фиолетового и кроваво-красного. Выпадали таинственные осадки, вырастали причудливые кристаллы. И чем кончится эта алхимия, – возникнет ли дивный, невиданной красоты самоцвет или случится оглушительный взрыв, который погубит сосуд и алхимика?
– Верю, мой милый, что твоя интуиция позволит тебе разглядеть все опасности. Ты – не марионетка банкиров и послов-русофилов. Ты – национальный лидер, выражающий волю народа.
Ей было сладко произносить эти слова. Сладко знать, что ее обожание питает его, необходимо ему. Она освещала его своей страстной женственностью, и он переливался в ее лучах. Она создала его образ как воплощение силы, победной энергии и мужественной красоты. И предлагала этот образ другим, приглашая на встречи с ним дружественных журналистов, знакомых писателей и художников, которые, находясь под ее обаянием, писали статьи и эссе о восходящей русской звезде.
– В том-то и тонкость, моя дорогая. Есть идеология власти, а есть политтехнология. Эта капризная девушка предполагает бесчисленные компромиссы, построенные на лукавстве, обмане, уловках. И суть политики в том, чтобы политтехнология не растворила в себе идею. Иначе лидер становится жалкой песчинкой в руках мировых силачей. Ленин использовал еврейскую энергию и взял власть. Но сохранил ли он при этом идею?
Она не понимала его до конца. Не вникала в тайны его страхов, его мгновенных сомнений. Она воспринимала его целостно, как скульптуру, в которой не видны внутренние вкрапления, прожилки, изъяны материала. А только великолепная пластика, плод работы искусного скульптора, которым она сама и была. Она создавала эту совершенную скульптуру, продолжая привносить в нее последние штрихи совершенства.
– Ты знаешь, мой милый, как я стараюсь тебе помочь. Я верю в твою звезду, в твою победу. Весь мой опыт, мою любовь, мою веру я посвящаю тебе. Но рядом с тобой нет человека, который был бы тебе советником во всех политических хитросплетениях. Кто бы знал в совершенстве устройство кремлевских лабиринтов, нити и струны, связывающие кремлевскую знать. Кто умел бы играть на этих струнах.
