Александр Покровский - Пропадино. История одного путешествия
– Защита сегодня дружит с обвинением, – обратился он с улыбкой к своим соседям, те одобрительно хмыкнули. Старик посуровел.
– Представьтесь! – снова вопросил он.
– Бородавка Григорий Гаврилович, здешний городовой, – снова представился мой сопровождающий.
– На чем основывает свои подозрения обвинение? – спросил председательствующий.
– На интуиции. Чую, ваша честь! Чую всеми своими чувствилищами.
– Чуете чувствилищами? Гм! Наверное, так можно обмолвиться. Это хорошо. Обвинение должно чуять. А на чем основывает свои доводы защита?
– На христианском участии, – не растерялся Григорий Гаврилович.
– На участии? Ну что ж, защите не возбраняется участвовать. Участие, участие, а закончится все участью. А нет ли на нем смертоубийства?
– Нет пока, ваша честь! – отозвался Григорий Гаврилович.
– Вы сейчас как обвинение или как защита выступаете? – строго с него спросилось.
– Как оба!
– Оба? Удивительное единодушие защиты и обвинения. Особенно меня устраивает оговорка «пока». То есть в любой момент…
– Найдем неопознанный труп. Третьего дня квартальный преставился, так его до сих пор невозможно опознать. Вот и будет неопознанный.
– Это очень хорошо. За трупами дело не станет. А что у нас с умыслом? Есть ли умысел?
– Похоже, нет, ваша честь!
– Это вы опять как защита или же как обвинение тут нам представление имеете?
– Как защита, ваша честь!
– А что же нам на это скажет наше обвинение?
– Обвинение считает, что умысел всегда имеется, только он не всякий раз бывает разгадан, – нашелся мой обвинитель.
– И какая же наша при сем задача? – допытывался судья.
– Разгадать умысел!
– Совершенно с вами согласен! – старик в середине обратил свои взоры к соседям направо и налево, и они ему важно кивнули. – Итак, умысел есть, но пока он не разгадан. Я полагаю, что позиция обвинения в этом месте особенно крепка. Лет на пятнадцать потянет, хотя и «пожизненное» исключать никак нельзя.
– Послушайте! – не выдержал я. – Что ж это творится? Я в сумасшедшем доме? Ваша честь, или как вас там, я же сошел не на той станции!!! Всего лишь!!!
– Неуважение к суду! – возвестил сейчас же старший из судей. – Пятнадцать суток ареста!
– Я хотел только…
– Тридцать суток ареста!
– Я…
– Сорок пять суток ареста!
Я решил за лучшее помолчать – так и до года можно дойти.
– Вам, – между тем продолжил старик, – милостивый государь, слова не давали. Будет спрошено – ответите. Защита!
– Я! – отозвался Григорий Гаврилович.
– Обвинение считает, что умысел всегда имеется, только он не всякий раз бывает разгадан, – нашелся мой обвинитель.
– Почему ваш подзащитный не подготовлен к ведению суда?
– Христос… – начал было Григорий Гаврилович свою речь в качестве моего защитника, но его тут же прервали:
– При чем тут Христос?
– Христианское участие… – не сдавался Григорий Гаврилович.
– При чем тут участие? Он помолчать может? Он может не мешать ведению суда?
– Может.
– Я напоминаю об этом в первый и последний раз. Что вы можете сказать о сроках заключения в случае обнаружения умысла? Пятнадцать или же пожизненное?
– Я считаю, что пожизненное заключение – это то, что нужно и даже необходимо.
– Вы это говорите как защитник?
– Как защитник.
– А что нам скажет обвинение?
– А обвинение попросит два пожизненных срока, из которых первый поглотит второй.
– Ах вот оно что? То есть дело за малым – надо найти-таки умысел. Есть ли у обвинения на сей счет какие-либо соображения?
– Есть! Ваша честь, он прибыл из Москвы.
– Вы считаете, что покидание Москвы возможно только при наличии преступного умысла? Или же уже само покидание столицы и есть и умысел, и само преступление?
– Нет, ваша честь, но он выехал из Москвы, достигнув провинции.
– Посещение провинции вы полагаете преступлением?
– Ваша честь, посещение провинции я считаю предлогом, скрывающим сам умысел.
– Так в чем же он, этот самый предлог и умысел, на ваш взгляд, состоит?
– Он состоит в том, что под предлогом посещения провинции обвиняемый прибыл к нам с целью наблюдения, сбора информации.
– Сбора информации о чем?
– О нашем естестве. О нашей жизни, о быте.
– Наш быт вам кажется чем-то секретным, сохранение которого в тайне считается делом государственной важности?
– Я полагаю, что обвиняемый собирал информацию тайно.
– А если б он собирал информацию явно, то и умысла бы не было?
– Умысел был бы, но в этом случае он был бы защищен предписанием.
– То есть наличие предписания, задания, посыла служит оправданием для умысла?
– В этом случае, ваша честь, умысел превращается в волю вышестоящего руководства.
– Правильно ли я вас понял, что любой умысел, санкционированный вышестоящим руководством, является не преступлением, а благодеянием?
– Совершенно верно, ваша честь.
– Ну что ж, в этом, по крайней мере, есть своя логика. Итак, умысел – тайный сбор информации. Чем обвинение подтвердит это свое заявление?
– Вот! – и с этими словами Григорий Гаврилович, к моему немалому удивлению, сделал вперед несколько деревянных шагов и положил на стол перед судьей кучу моих «регистрации».
– Ну, – председательствующий внимательно с ними ознакомился, – и что с того-с? Это принятая у нас норма – регистрировать всех прибывших и отмечать их перемещение. В чем тут умысел и тайный сбор?
– Извольте видеть, кого он посещал.
– Он посещал того, к кому его вели, насколько я все это понял. Вы вели – он посещал. Где соглядатайство?
– В том и весь смысл, ваша честь, что умелыми действиями вашего покорного слуги деятельность обвиняемого была направлена по предсказуемому следу и не принесла большого урона государственному укладу.
– Ах вот оно что! Ну, с этим вас можно поздравить. Действительно, если рассматривать дело с этой стороны, то вовремя пресечь – это и есть наше главное предназначение. И все-таки хотелось бы знать – теоретически, разумеется, – к чему же, собственно, стремился обвиняемый, так ловко направленный вами по ложному следу?
– Он стремился в Грушино!
– Грушино? Надо же! У нас есть это место?
– И да и нет, ваша честь!
– Что сие означает?
– Место отыскалось только на старинных картах как временно приданное нашему району, но после – исключенное из него.
– Ах тут мы еще и имеем поддельные карты? Быть может, там отыщутся и искаженные термины?
– Термины?
– Именно. Нет опасней преступления, чем искажение терминов. Например, вы говорите «вода», а в самом-то деле имеете в виду смесь воды с золотом, а потом вы продаете воду под видом воды, а на самом-то деле продаете золото, называя его водой, что приводит к неуплате налогов с золота и уплате их только с воды. Я понятно объяснил?
– Все ясно, ваша честь, но до терминов мы не добрались.
– Можно ли говорить о том, что вы были в опасной близости от них?
– Не думаю, ваша честь.
– А о чем вы думаете? О том, что посещение Грушина есть преступление?
– Нет, но преступление есть под видом посещения Грушина…
– Тут вы повторяетесь, я полагаю, заговариваетесь, а надо жестче, четче: умысел – и точка!
– То есть…
– Я полагаю, что умысел доказан. Предлагаю обсудить такую меру пресечения, как пожизненное заключение, а то мы тут до скончания века будем рядить – было или же не было.
– Совершенно справедливо, ваша честь!
– Итак, было, установлено, пресечено. Мера пресечения – пожизненное заключение под стражу. Защита?
– Защита согласна, ваша честь.
– Последнее слово предоставляется обвиняемому.
И тут до меня доходит, что обвиняемый – это же я! Весь этот, с позволения сказать, суд, я продержался в каком-то небывалом оцепенении и даже в отупении, и теперь выходило так, что мне предоставлялось последнее слово.
– Я даже не знаю, что и сказать… – выдавил я из себя, удивившись вырвавшимся звукам.
– Ну скажите что-нибудь, не сидеть же нам всем тут вечно! – председательствующий и судьи уставились на меня. – Чем быстрее вы сообразите, тем быстрее мы отправимся на совещание для вынесения приговора.
– Мне кажется, что вы совершаете ошибку, – выдохнул я, сердце мое колотилось, пот отовсюду лил.
В этот самый момент двери того помещения, где все это и происходило, широко распахнулись, и в них вошел человек.
– Постойте! – воскликнул он прямо с порога. – Что тут происходит? Что тут творится?
Я немедленно заметил, во что он был одет. Видите ли, я находился в таком полуобморочном состоянии, что почему-то замечал всякую ерунду. На нем был старинный мундир, не знаю, какого полка, вышитый золотом. Все присутствующие отнеслись и к его появлению, и к тому, что он сказал после, с большим почтением.
– Здесь, Ваше Превосходительство, происходит суд – творится независимое судебное производство, коим впоследствии обвиняемый превратится в осужденного, – возвестил ему председательствующий.
