Маша Трауб - Соня и Александра
– Ирэна, – шепнул Дмитрий, – мальчишек гоняет.
Владимир все еще лежал лицом в палубе и думал, намекнуть Дмитрию на то, что тот мог бы уже с него слезть, или потерпеть? Дмитрий был тяжелый, а Владимир впервые оказался прижатым другим мужчиной к палубе. А что касается весел и катамарана, то он сразу догадался: еще утром местные мальчишки-подростки тайком таскали инвентарь, предназначенный для развлечения гостей, чтобы поплескаться в море.
Владимир, не выдержав, поднял голову и увидел Ирэну, которая стояла на террасе, нависающей над морем. Эту террасу он уже облюбовал для себя. Там имелся кофейный столик на двоих, а белые покрывала создавали интим и навевали прохладу. Владимир многое отдал бы за то, чтобы поменяться с Ирэной местами. Выпить вина и сидеть, не двигаясь, глядя на море. Чтобы избавиться от мыслей о том, что он лежит на мокрой палубе, не в силах сдвинуться под тяжестью другого тела, Владимир представил себе, как смотрит на волны, бьющиеся о берег. Но эффект получился обратным – его начало мутить.
– Если ты сейчас уплывешь, можешь не возвращаться! – Снова, буквально над ухом, раздался голос Ирэны. Видимо, она разобралась с мальчишками и увидела беглецов на яхте. Дмитрий, наконец, скатился с Владимира и распластался на палубе, приняв форму морской звезды. – Речь идет о судьбе Константина. И обо мне! Ты хочешь меня бросить? Кто будет встречать гостей? Они приедут через час! Предупреждаю, я одна этого не выдержу! Ты меня слышишь? Немедленно вернись на берег, или я не знаю, что сделаю! Нет, знаю! Если ты сейчас уплывешь, то можешь не возвращаться! Дмитрий! Не делай вид, что ты меня не слышишь! Вернись, я сказала!
– Отходим, – прошептал Дмитрий, как будто гость мог как-то повлиять на процесс.
Он прополз к рубке и включил задний ход. Лодка медленно начала отплывать.
Пока лодка выходила в море, Владимир мечтал об одном: отлепиться от пола и перебраться на скамью, а оттуда – за борт. Свеситься головой вниз, и будь, что будет. Его предположения насчет «морской болезни» оправдались – поплохело не на шутку. Несмотря на пустой желудок, тошнота не отступала. Кое-как, с передышками, он смог перелечь на диванчик и тут же уснул.
Спал он так же, как в детстве – с цветными снами, глубоко и счастливо, подняв руки наверх, как спят дети, разметавшись в кроватке. Обычно он спал, сжавшись в комок и обхватив себя руками, как одинокие люди. Эта привычка, еще детская или подростковая, засыпать именно так, очень мешала ему в семейной жизни с Соней, которая считала, что засыпать нужно как в кино – непременно обнявшись. И, поддернув шелковую ночную рубашку, разложив по подушке волосы, чтобы они «не мялись», устраивалась у него на плече. Владимир после нескольких мучительных ночей со спящей Соней на плече нашел выход – отползал на жесткий диванчик в свой маленький кабинет, подпихивал под шею подушку со свалявшимся в упругий комок искусственным наполнителем, скукоживался, обнимал себя руками и, наконец, засыпал. Соне он говорил, что работал ночью и уснул.
Даже в этом Александра подходила ему идеально – она спала «в тумбочке». У нее тоже была странная привычка: она сдвигалась на самый край кровати, чтобы голова оказывалась в миллиметре от прикроватной тумбочки, цеплялась рукой за край матраса и засыпала. Наверное, боялась упасть с кровати, или ей нужно было чувствовать, где находится край. Но Владимир мог спокойно откатиться в другую сторону, обнять себя и уснуть. Да, это было странно: одна цеплялась за край, другой съеживался, защищаясь от мира и укачивая себя собственными объятиями, а между ними зияло огромное свободное пространство, на которое никто не претендовал.
Владимир спал и видел во сне Александру. Почему он на ней так и не женился, раз они так друг другу подходили? Зачем ему понадобилась Соня, которая со своей эгоистичной, фильтрующей, чудом сохранившейся в теле взрослой женщины детской психикой могла спать, есть, дышать, жить так, как будто вчера ничего не случилось?
Он проснулся от того, что Дмитрий тряс его за плечо. Сначала Владимир увидел перед собственным носом здоровенную рыбину и не на шутку испугался, соображая, где он находится.
– Вот, поймал, пока ты спал! – гордо объявил Дмитрий. – Вернемся с аргументом.
После всего пережитого он имел право обращаться к Владимиру на «ты».
– Который час?
– Уже четыре.
– Как четыре? Не может быть. Я так долго спал?
– На море всегда хорошо спится. Еще успеешь принять душ и будешь вечером как новенький! Давай, поешь. А то я за Макса не ручаюсь, – довольно хохотнул Дмитрий.
Судя по открытой бутылке вина, он успел и поесть, и выпить. Владимир думал, что не сможет даже смотреть на еду, но съел и ломоть хлеба, и холодное мясо, и овощи, запивая все вином, как водой.
Они приближались к берегу. Дмитрий замедлил ход, хотя мог этого не делать. Владимир был ему благодарен – он доедал сыр, домашний, кисловато-соленый и в то же время мягкий и свежий.
Лодка остановилась в нескольких метрах от берега.
– Все, приехали. Корзину захвати, пожалуйста, – попросил Дмитрий Владимира. – Я пока свою детку поставлю. До вечера!
Владимир вылез из лодки – после обеда были сильные волны, и он, говоря откровенно, с трудом преодолел несколько метров, пока добрался до берега. Остановился на ступеньках, представив, как вода во время прилива скрывает подножие. Наверное, это очень красиво. Наверняка. Сейчас на крохотном пляжике остался один лежак, брошенный по забывчивости. Владимир взял его и оттащил под навес. Аккуратно сложил, придал устойчивость катамарану и собрал разбросанные детские совочки, лейки и ведра. Не хотелось возвращаться домой, к Соне. Дмитрий, судя по всему, тоже тянул время – долго разматывал и заматывал веревки, бросал якорь, возился со снастями и удочками. Ему было хорошо в лодке. Но у Дмитрия хотя бы имелась лодка, куда он мог сбежать. А Владимиру сбегать некуда.
Он поднялся по ступенькам и еще некоторое время стоял на террасе, откуда Ирэна гоняла мальчишек. После обеда ветер усилился, и полотнища вырвались из колец, которые удерживали ткань. Было хорошо, очень хорошо. Море бушевало и казалось трехцветным. Владимир присел за стол, но спокойствия так и не ощутил. То ли потому, что из-за неровного пола террасы шатались стул и стол. То ли потому, что полотнища, надуваемые, как паруса ветром, издавали тревожный звук.
На поляне никого не было – видимо, хозяева и гости спрятались в домах, под кондиционерами, наслаждаясь последними минутами сиесты. Пахло травой и краской. Запахи, сильные, резкие, забивали друг друга от малейшего дуновения ветра, как соперничают между собой два цветочных куста с дурманящим сладким ароматом, посаженные рядом. Владимир закашлялся. У него была аллергия на цветение – он знал это точно. Но не знал, что какофония запахов тоже может вызвать приступ астматического кашля. Он задыхался, не зная, как унять приступ.
На поляне для просушки стояли покрытые свежим слоем лака трюмо, несколько деревянных подносов, расписанных цветами и фруктами, журнальный столик и шезлонг-кресло. Рядом с пальмой приткнулась газонокосилка, а в середине поляны вновь красовалась забытая гладильная доска.
Владимир, откашлявшись, пошел к дому, но услышал звуки со стороны футбольного поля и детской площадки. Столик, пара детских стульчиков и корзина с игрушками стояли под навесом, а горка и качели оказались на солнцепеке – ожог попы гарантирован. Хотя у Владимира не было детей, он прекрасно помнил ощущения, когда съезжал по раскаленной железной горке в шортах. Наверное, поэтому и горка, и качели казались новехонькими, только из магазина. Скорее предметом интерьера, чем детской забавой. Странно, что Ирэна упустила это из вида.
Владимир все же решил спуститься, оттягивая момент возвращения домой, и рядом с горкой увидел крошечный бассейн, под который приспособили большой цинковый таз для белья. Когда-то, на самом деле не так много лет назад, такие тазы были в каждой семье – висели на гвозде в коридоре или стояли в ванной с вечно замоченным бельем, которое, казалось, никогда не стирали, а обрекли на пожизненное отмокание. Бабушка Владимира тоже вечно что-то квасила в таком тазу, добавляя то синьку, то порошок, то просто стоя над ним в глубокой задумчивости.
Один-единственный раз бабушка нарушила неписаное правило – никогда никому ни при каких обстоятельствах не отдавать свой таз. Можно было дать соседке взаймы кастрюлю, стулья, муку или яйца, но только не таз. Этому правилу бабуля следовала всю свою жизнь, сдавшись лишь однажды: молодая невестка соседки попросила таз постирать ползунки и пеленки, коих накопилось много, и в одном тазу они уже не помещались. Бабушка сдалась, о чем потом горько пожалела. Таз вернулся к ней со стойким запахом рыбы. Оказалось, невестка постирала ползунки, ополоснула тазик и выставила на просушку на кухню. А соседка запустила в него живого карпа, который достался ей по случаю, нежданно-негаданно. После этого таз еще раз отмыли и вернули бабушке. Но та учуяла запах рыбы и даже определила, что в тазу плавал именно карп, а не какая-нибудь другая рыба. Для бабушки это было настоящей катастрофой, осквернением святыни. С соседкой поругалась на всю жизнь, себя кляла за недальновидность, и даже пирог, который невестка соседки принесла в знак примирения, ее не успокоил. Маленький Володя, наблюдавший за всей этой драмой, зарубил себе на носу: к бабушкиному тазу лучше не приближаться. Хотя он очень хотел поиграть в нем в корабль и пиратов.
