Александр Филиппов - День козла
– Нам сюда, четвертый этаж, – указал Гаврилов на второй с торца подъезд, и первым зашагал наверх по ступенькам.
Коновалов, чуть задержавшись на железобетонном крылечке, глянул по сторонам.
Двор довольно пустынный, посторонний человек заметен сразу. Обернувшись к одинокой старушке, глядевшей на него безучастно сквозь толстые линзы очков, полковник сказал вежливо.
– Здрас-с-сте…
– Ась?! – прижала к уху ладонь та, и, нацелившись очками куда-то мимо Коновалова, пожаловалась. – Глухая я, мил человек!
– И слепая, – буркнул вполголоса полковник и поспешил вслед за милиционером.
Дверь в одну из квартир на четвертом этаже была приоткрыта.
– Эта? – кивнул на нее Коновалов и мельком осмотрел вывернутый из паза простецкий замок. – Давно вышибли, – заключил он, коснувшись пальцем потемневшей от времени щепки. – Так она, квартира эта, совсем, что ли, не закрывалась?
– Выходит, совсем, – согласился Гаврилов. – Я ж говорю, блат-хата, проходной двор… Кто тут только не побывал! Так что ворам украсть нечего.
– А хозяин где?
– У меня в кутузке сидит. Но он явно ни при делах. Мы его еще накануне визита президента закрыли… Знаешь, ведь, готовились… всяк на свой лад. А милицию мэр озадачил антиобщественные элементы подальше с глаз долой спрятать, Чтоб, значит, не портили своим антисоциальным видом праздничный облик Козлова. Ну, мы и постарались. Закрыли откровенных -бомжей… до выяснения личностей. И таких вот… домовладельцев.
Гаврилов пнул дверь ногой, распахнул, пропуская вперед полковника. Тот шагнул за порог. В нос шибанула застоялая вонь табачного дыма, векового будто водочного перегара, потерявших первоначальную полосатость от грязи и плоских, как промасленный блин матрасов, прилипших к двум раздолбанным, деревянным кроватям с захватанной жирными пальцами, исцарапанной полировкой.
В детстве Коновалову доводилось жить в бараке, который, должно быть, и теперь сохранился в неизбалованном строительством новых микрорайонов Козлове, и то, что увидел он в этой «нехорошей квартире», напомнило ему тогдашние детские впечатления. Нищета, заставленные рухлядью коридоры, гулкие корыта, развешенные по заросшим паутиной, давно не беленым стенам, печной чад и запах канализации из-под сгнивших полов. Не хватало лишь пьяненьких мужичков с приклеенными к нижней губе замусоленными чинариками «Беломора», сидевших на корточках у дверей своих комнатушек, их визгливых, истерзанных неурядицами жен и худосочных, с заедами вокруг вечно голодных ртов, детей.
«Наверное, – думал грустно полковник, – вся жизнь моя была, по сути, бегством от того барака, ужаса перед ним.» И даже тогда, когда судьба вознесла высоко – немыслимо высоко, если учесть, что стартовать пришлось с приземистого, на дне котлована расположенного Козлова, – подспудно помнил всегда, откуда он родом, и служил еще лучше, добросовестнее, чтобы никогда сюда не вернуться.
Коновалов прогнал отвлекавшие от главного дела мысли, присел на корточки, осмотрел давно не мытый с ошметками засохшей грязи не иначе как с весенней распутицы, пол.
Полковник не сомневался, что следственно-оперативная группа из райотдела обшарила все здесь на совесть. Не тот случай, чтобы филонить. И то, что следов снайпера они не нашли, лишь подчеркивает, что в данной ситуации приходится иметь дело с профессионалом. Ни оружия, ни стреляной гильзы. Отпечатков пальцев, следов ног – сколько угодно. Пока прошерстят всех, кто побывал здесь, идентифицируют, пройдет несколько дней. А второй выстрел может раздаться в любое время.
Коновалов подошел к мутному от пыли окну с чистой полосой на стекле – с этого места, должно быть, брали смыв на наличие пороховых газов, – кончиком пальца зацепил створку, распахнул, глянул наружу. Бывшая обкомовская дача отсюда была не видна, лишь блистала на солнце как новое колодезное ведро ее покатая крыша из оцинкованного железа. Зато подъездная дорога и крашеные зеленой краской ворота – как на ладони. А если наблюдать в оптический прицел – то и нитевидные щелочки в плотном, доска к доске заборе, наверняка разглядеть можно.
Конечно, в прежние времена еще за неделю до визита президента подобную квартирку очистили бы от сомнительных обитателей, закрыли наглухо, под пломбу, но теперь, при скудной охране таких неприкрытых ничем гнезд для снайпера в Козлове могло оказаться сколько угодно. Стреляли из этого окна, а сколько еще таких в старой пятиэтажке!
– Я бы отсюда не промахнулся! – сказал неожиданно за спиной полковника Гаврилов.
– И ты туда же! – усмехнулся, отходя от окна, Коновалов. – То же мне. Ли Харви Освальд нашелся! Лучше в Шерлока Холмса поиграй. Или в Коломбо… Глянь по сторонам, и с помощью дедукции обрадуй меня. Дескать, стрелял гражданин Пупкин, живет в таком-то доме, по такой-то улице.
– Если б попал – легче было искать, – пожал плечами Гаврилов и, поймав взгляд полковника, пояснил смущенно. – Я в том смысле, что выстрел был бы классный. Таких стрелков – раз-два и обчелся. А мазил – несчитано…
– Этот снайпер не промахнулся, – буркнул хмуро Коновалов. – Если б я на блеск оптики не среагировал… Опоздал на долю секунды… – он махнул рукой обреченно. – Хоронили бы сейчас Первого президента со всеми подобающими по статусу почестями…
– А с тобой бы что было? – полюбопытствовал милиционер.
– Черт знает, – покачал головой Коновалов. – Писал бы, наверное, объяснительные… А потом выперли бы по служебному несоответствию.
Гаврилов причмокнул сочувственно, спросил простодушно.
– Интересно, если бы… Ну, покушение удалось… Его бы у Кремлевской стены схоронили?
– Это врядли. Он же всегда против выступал. И Мавзолей все порывался закрыть. Хотя… мне кажется, жалеет теперь. Место уж больно престижное. Туда абы кого не кладут. Только революционеров да реформаторов, – грустно заметил полковник, а потом предложил внезапно. – А давай-ка, Ваня, хозяина этой квартирешки навестим. Он ведь у вас в каталажке сидит? Пойдем, покалякаем, что да как. Авось, идейка-то какая-никакая и прорежется!
XIV
Обустраиваясь в городке, Сорокин решил не выделяться особо из невеликого ручейка командированного люда, и, проигнорировав пустой, бросающийся в глаза провинциальной помпезностью отель, поселился в демократичном Доме колхозника. По причине традиционной невзыскательности и неприхотливости клиентов подобных заведений, одноместных номеров здесь изначально не существовало. Были двух, четырехместные и совсем дешевые, казарменного типа, восьмиместные комнаты, в которых койка за сутки равнялась по цене пачке недорогих отечественна сигарет. Майор, представившись инспектором управления образования области, поселился в двухместном.
Соседом его оказался лысый и толстый, как подрумяненный колобок, добродушный дядька, который при виде нового постояльца сразу полез в холодильник «Морозко», извлек оттуда бутылку водки и толстенный шмат слоистого копченого сала.
– Прошу перекусить со мной за компанию, – по-простецки указал он на стол, домовито пластая перочинным ножом сало и хлеб. – Мы, аграрии, привыкли без церемоний, по-деревенски…
Впрочем, после первой порции холодной водки, разлитой в мягкие пластиковые стаканчики, выяснилось, что хлебосольный дядька вовсе не из деревни, а из самой матушки-Москвы, зовут его Николаем Прокопьевичем и работает он в государственной хлебной инспекции при правительстве России.
– Начинал агрономом на Алтае, – охотно повествовал он, подвигая Сорокину тарелочку с щедро нарезанным, остро пахнущим дымком и специями, салом. – Потом защитил кандидатскую. Безотвальная вспашка, предотвращение эррозии почвы… В общем, не специалисту трудно понять. Пригласили в столицу… Так и превратился в Арбатского фермера. Но связи с селом никогда не терял. Уже лет двадцать по командировкам. Все житницы объездил – вначале всесоюзные, теперь вот российские. Хлеб, он ведь всему голова. Основа продовольственной безопасности государства! Вот вы, к примеру, кто будете? – ткнул сосед пальцем в грудь Сорокина, который, оглушенный с устатка доброй порцией водки, привычно встрепенулся, услышав про безопасность.
– Я… по линии образования, – забыв, как на грex, свою должность-прикрытие, туманно пояснил он.
– Во, я ж говорю – несытое брюхо к науке глухо!
– А великие считают наоборот – как раз-таки сытое, – помотал головой Сорокин. – Вспомните Горького: «Человек – выше сытости!»
– Э-э, батенька! Попробуйте-ка нежрамши учиться! Никакие новые технологии, интернеты в голову не полезут. Американцы не дураки. Они вначале свой народ накормили, а потом сверхдержаву построили. А мы в Союзе все умеренность в еде пропагандировали. И где он теперь, тот Союз? Народ все завоевания социализма, всю великую державу на колбасу и гамбургеры променял!
