Саша Канес - Жизнь без спроса
Снова за одной партой
В новой школе меня ждал приятный сюрприз: моим соседом по парте оказался… Олег Точилин!
Список учеников моего нового класса вывесили возле учительской еще накануне, но я не особенно внимательно его просматривала. Больше всего меня волновало, записана ли я. Обнаружив свое имя в списке, я успокоилась и на другие фамилии не посмотрела. Не знаю, почему волнение не покидало меня. Я честно прошла собеседование, и мне твердо сказали, что я принята. Более того, я лично принесла и сдала свои документы. Но меня все равно не покидал иррациональный страх, что в самый последний момент что-то случится и меня вернут туда, где я провела восемь бессмысленных и унылых лет. Глупость, конечно, ведь девятого класса там уже не было.
Олег оказался внимательнее и «усадил» нас вместе по прилагавшейся к списку схеме. Мы вновь оказались за одной партой в первом ряду, точно так же, как восемь лет назад в старой школе.
Оказалось, что Олег Точилин учится в этой школе уже три года, с тех пор как их семья вернулась в Москву из Египта, куда направляли работать его родителей. Давний скандал, связанный с Лениным, не оказал никакого влияния на судьбу Олега и его родителей. Разумеется, его родителей вызывали тогда в школу, и наша бывшая учительница вместе с директрисой битый час пытались их «прорабатывать». Однако даже совместными усилиями две кромешные дурищи так и не смогли сформулировать, в чем именно заключается вина Точилина-младшего. Разговор закончился ничем, и никаких последствий, слава богу, не было. К этому времени вопрос о долгосрочной командировке в Египет был уже решен, и следующие несколько лет Олегу выпало учиться за границей в специальной школе для детей советских специалистов. При этом сразу три предмета – русский язык, литературу и английский – преподавала его собственная мама. Папа же искал залежи полезных ископаемых и, судя по всему, немало в том преуспел.
Олег ни разу не напомнил мне о том, как его не пустили ко мне, больной ветрянкой, а я, в свою очередь, не стала рассказывать ему, что мне известно о давних отношениях между моей мамой и его отцом.
Два года, проведенные в новой школе, оказались замечательными. Раньше я даже не могла представить себе, что могу с такой радостью вставать рано утром и сломя голову бежать к метро, чтобы успеть на первый урок. Мне нравились и учителя, и одноклассники. Наконец я твердо знала, что у меня в школе есть два друга: Олег и Ленка.
Ленка не только помогла мне изменить жизнь, но и продолжала вести себя как настоящая верная подруга, хотя училась на класс старше и, разумеется, на год раньше меня закончила школу. Ее Димка, как и планировал, поступил в университет на факультет ВМК, а Ленка решила учиться по той же специальности в МИИТе. Когда Ленке исполнилось восемнадцать, они поженились.
Моя дочь Машка всегда с особым вниманием слушала рассказы об Олеге Точилине, но так и не смогла добиться от меня объяснения, почему наша школьная дружба закончилась ничем.
Честно говоря, я и сама не могу до конца этого объяснить. Мы были вместе до самого конца экзаменов и нелепо расстались летом перед поступлением в институт. Я не могу сказать, что была влюблена в Олега, но как-то само собой разумелось, что мы с ним пара. Я, конечно, опешила и даже раздражилась, когда моя собственная дочь в лоб спросила меня, спала ли я со своим молодым человеком, когда училась в школе… Но при этом я понимаю, что не задумываясь пошла бы на это, если бы он настаивал. Когда Олег впервые поцеловал меня, я внезапно перестала ощущать себя «серой мышью», и я пошла бы на все, чтобы забыть тот мамин «мышастый» приговор. Олег был слишком деликатен. Когда он обнимал меня и прижимался ко мне всем своим упругим мускулистым телом, я чувствовала, как он хочет меня, как рвется ко мне через одежду его плоть, и мне очень хотелось помочь ему и ответить не только поцелуем. Моя верная подруга Ленка поделилась со мной опытом и дала несколько ценных советов, но я была слишком зажата и слишком стеснялась собственной неловкости, чтобы взять все в свои руки.
Разумеется, мои родители не пришли в восторг от того, что прерванные много лет назад отношения с Олегом и его семьей возобновились. Настороженность в отношении к Точилиным никуда не делась. Но мама, не показывая вида, принимала Олега у нас дома, равно как и меня привечали Кирилл Иванович и Тамара Ильинична. Теперь я понимала, что все непросто, но, разумеется, притворялась, что ничего не знаю про мамин давний роман.
И вот однажды мы с Олегом сходили на спектакль, поставленный тем самым великим актером, от одного вида и звука голоса которого у меня с детства дрожали колени. Это была инсценировка «Братьев Карамазовых». Великий режиссировал этот спектакль и единожды по ходу действия лично выходил на сцену для того, чтобы прочитать «Великого Инквизитора». Он не доверил это актеру, исполнявшему роль Ивана, а читал сам, как мне показалось, совершенно гениально. Только ради него я пошла на этот спектакль, точнее, попросила Олега пригласить меня.
Олег уже с девятого класса подрабатывал. У него были прекрасные преподавательские способности, и он давал частные уроки математики и английского. Английским после Египта Олег владел очень хорошо. За уроки с младшими школьниками платили мало, к тому же желающих заниматься было весьма ограниченное количество, но Олегу хватало, чтобы сводить меня в кино, в театр и даже посидеть в кафе-мороженом «Космос» на Тверской, тогда еще улице Горького. Мои родители, разумеется, не знали о том, что Точилин подрабатывает частным образом, иначе серьезного и неприятного разговора было бы не избежать. К тому времени я уже научилась не рассказывать маме всего, но спорить была не готова – в первую очередь потому, что в глубине души знала, что мама всегда права. Родители, конечно, тоже давали мне немного денег на «разгул», но это было несравнимо меньше, чем требовалось для того, чтобы два раза в неделю сходить в театр и ни в чем себе не отказывать в театральном буфете.
«Братья Карамазовы» закончились не поздно, была предвыходная пятница, и я пригласила Олега зайти к нам домой попить чаю. До этого я всю дорогу восторгалась тем, как потрясающе прочел Великий «Великого Инквизитора». Свет погасили не только в зале, но и на сцене. Лишь одинокая свеча освещала прекрасное, одухотворенное лицо благородного гения, и в кромешной черной пустоте звучал его глубокий прекрасный голос.
Меня раздражало, что Олег не спешил разделять мои восторги, равнодушно отнесся к моим речам и, казалось, думал о чем-то своем. Причем он пребывал в некоторой прострации с самого начала вечера. Он нежно сжимал мою ладонь в своей руке, улыбался, глядя на меня, но никакого отношения к моим переживаниям это не имело. Несколько раз он даже попытался крайне неуклюже сменить тему и напомнить о том, как ему понравилось погружаться с аквалангом на Красном море. Перебивая мои славословия в адрес Великого, Олег упирал на то, что не видел ничего красивее, чем подводный коралловый мир, и мечтает когда-нибудь побывать там еще раз и снова погрузиться, и непременно сделать это вместе со мной. Я же была просто раздосадована, что меня перебивают, тем более что в те времена мысль о погружении с аквалангом к кораллам Красного моря казалась мне не более реалистичной, чем идея о прогулке в скафандре по поверхности Марса.
Пожимая плечами, я продолжала говорить о своем.
Наконец мы добрались до дома. На кухне к нам просоединилась только мама. Бабушка неважно себя чувствовала и уже легла спать, а папа работал с замечаниями каких-то очередных оппонентов по поводу его диссертации. Пока закипал чайник, я повторила маме рассказ о замечательном спектакле и в подробностях описала полюбившийся мне эпизод, в котором участвовал обожаемый мною актер.
– Ну а тебе, Олег, что больше всего понравилось? – обратилась мама к моему молодому человеку.
– Бутерброды с салями, – улыбнулся он. – И пиво «Золотое кольцо».
– Неужели Достоевский не тронул? – покачала головой мама.
– Ну, во-первых, это был не сам Достоевский, а лишь спектакль по мотивам «Братьев Карамазовых», а во-вторых… во-вторых, я терпеть не могу Достоевского, – признался Олег.
– Как же это можно не любить Достоевского? – развела руками мама. – Ведь он же гений!
Олег не был заядлым спорщиком. Даже в разговоре со мной он всегда старался избегать таких тем, где имелся хотя бы малейший шанс на расхождение во мнениях. Отметив, в чем мы не совпадаем, он потом осторожно, деликатно и исподволь старался переубедить меня. Часто я сама не замечала, как принимала его сторону. Но в этот раз он оказался на удивление резок:
– Инна Дмитриевна! Вот вы сейчас сказали сразу две странные вещи: вы сказали, что не любить Достоевского нельзя, и сказали, что он гений. Но, простите, не любить можно что угодно и кого угодно. Это, несомненно, дело вкуса. И второе: кто сказал, что Достоевский – гений?
