Олег Ермаков - Вокруг света
Прорицание света. Он и надеялся отыскать этот свет в рощах и холмах местности.
Хор был молитвой утра.
Явление солнца в ольховых воротах, вид горы, озаренной его лучами, ликующие женские голоса и один мощный мужской – если это не поэзия местности, то что же?
Ну, а из трех этих неистовств вытекает и четвертое.
Правда, надо отличать эти четыре неистовства от пятого рода, о котором Сократ умолчал: от неистовства глупости. Может, в плавании и на горе именно этим видом неистовства инспектор и был охвачен?
Что ж, не исключено. Но у него есть надежда, что все четыре вида пройдут проверку на подлинность. Сократ дал рецепт подлинности, что-то вроде лакмусовой бумажки.
Прорицание – сбывается.
Молитвенное очищение приносит благо.
Поэтический экстаз разрешается стихами.
А любовь любит и увлекает ввысь.
Будь инспектор местным поэтом, он сравнил бы это речное посвящение с принятием в члены творческого союза. В самом деле, очень похоже.
Инспектора новые знания и чувства увлекали снова в местность. Он был уже совершенно здоров, хорошее питание скрыло выступавшие ребра, округлило впалые щеки. В глазах появился блеск. Он готов был снова отправиться в дорогу. То, что он чиновник, а не поэт, его не смущало. Поэта он хотел найти, догадываясь, что у этой земли он должен быть. Ну и разве не способен чиновник хотя бы раз в жизни пережить экстаз?
Итак, он сочинил отчет в земельный комитет, запаковал его в фирменный конверт из толстой бумаги оливкового цвета, отнес на почту и отправил. И тут же занялся подготовкой новой экспедиции.
Сны местности
Уже наступил октябрь. Сентябрьские дожди загасили пожары. И погода вновь установилась солнечная. На этот раз я выбрал самый подходящий транспорт для передвижения – велосипед. Эта техника не требует ничего лишнего, велосипед не надо заправлять, в крайнем случае его можно спрятать в кустах или разобрать и сесть в поезд. Этим он напоминает складного осла одного из восьми бессмертных. Правда, Чжан Голао ездил на нем задом наперед. Рассказывают, что император хотел узнать причину столь необычного способа передвижения, и, когда бессмертный явился во дворец, император предложил его ослу вина, тот выпил и вдруг обернулся бумажным осликом. «Истина нерушима, а ложь рано или поздно проявится», – заключил бессмертный, складывая ослика и пряча его за пазуху халата.
Хороший эпизод! Мне тоже кажется, что я пребывал в заблуждении, точнее вводил в заблуждение окружающих относительно своего рода занятий и своего отечества. На самом деле я инспектор земельного комитета из Поднебесной. Но кто об этом догадывается? В этом городе лишь женщина знает правду.
Я выехал на скрипящем ослике, нагруженном походным снаряжением. Мне не терпелось вернуться на Утреннюю.
Пробравшись через корявый почерневший лес, пахнущий палой листвой, я увидел в конце своеобразной березовой аллеи, выросшей явно стихийно, гору.
Она выглядела обычной.
Я вкатил на нее велосипед и, утерев пот, оглядел хмурые окрестности. Гора встретила меня неприветливо. И местность как будто насупилась.
В недоумении я озирал окрестности, как будто из многоцветной картины попал в черно-белую фотографию. Неужели именно эта гора пела? И в ольховые ворота вкатывался огненный шар солнца?
Прислушиваясь к осенней тишине, я развел костер и приготовил ужин. После ужина, обходя гору, наткнулся на большую ямку. Не знаю, кто и зачем ее здесь выкопал, возможно, кладоискатель постарался. В стародавние времена такие горы не оставляли без внимания. Здесь могло быть капище. Тем более что за лесом еще раньше я обнаружил около сорока курганов. Отмечены они были и в археологическом справочнике.
Сюда мог подниматься жрец для радений.
А сейчас в вечерних сумерках бродил инспектор.
…Да еще на дне ямы кто-то сидел. Некое серое существо.
Я присел на корточки и разглядел пленника. Это был ежик.
Я обломал два сучка на сосне и осторожно подцепил ими пленника, тот фыркал и пытался подпрыгнуть, чтобы впечатать колючую оплеуху мне. Я опустил его на землю. Сварливо фыркая, еж побежал прочь.
На горе еще было довольно светло по сравнению с низинами и лесом, в лесу вообще властвовала уже ночь. Какая-то странная томительная духота наплывала с востока.
Вместо палатки я растянул только целлофановый тент. Комаров уже не было. Тент я растянул между железных опор геодезической пирамиды, стоявшей на макушке горы как странная пустотелая часовенка, один лишь костяк часовенки.
Залез в спальник.
Лежал, слушая наступающую ночь.
Было очень тихо.
Потом я увидел звезды у ног, тишина давила со всех сторон. Но и вверху сверкают цепи созвездий, обрывки цепей. Может быть, это столб мира, полый, как у дудника или бамбука, подумал я. Или это дудка в пальцах ночи. И она молчит. Еще никто не притронулся к ней губами, не пошевелил пальцами, зажимая дырочки звезд. В какую сторону двинется музыка? Тонкий свет струится. Может быть, это и музыка. Не всякий способен внимать ей. Но мысли вытягиваются тонкими нитями. И по ним восходит воображение.
В небе стада созвездий. Как их увидеть, не одни бока да шеи. Как ухватиться за нити света. Стать пауком созвездий. И увидеть оба мира.
Силой воли не выбраться из колодца. Тут нужна сладчайшая жертва.
А у пленника? Ни огня, ни жира, ни птицы, ни молока, ни крови.
Нет ничего, что радует небо.
…Утром я сразу вспомнил то ли песенку, то ли чью-то историю, нечаянным свидетелем которой стал на горе. Надо ее записать, может, пригодится для отчета, подумал я.
Солнце уже взошло, и мне чудилось, что я нахожусь в каком-то странном стеклянном сооружении. Мой тент пронизывали лучи.
На перекладины геодезического знака я положил несколько жердей и влез на них.
Под горой стояли березняки из тонкого золота. Они тянулись до горизонтов.
Прогуливаясь по хвойной земле, я снова оказался у ямы. Что-то заставило меня заглянуть туда… Поразительно, но вчерашний знакомец сидел там.
Услышав мое приближение, он замер, притворился камнем.
Я помолчал, разглядывая его, и спросил:
– Может, это твоя пещера?
Ежик лишь молча топорщил колючки.
– И ты не желаешь ее покидать, чтобы не видеть все, как есть, а довольствоваться лишь тенями. Может, ты не хочешь видеть солнце?
Мне почему-то нравилось говорить это ежику, который, конечно, ничего не понимал. А ведь мог бы он что-нибудь и ответить, как барсучок на Днепре. Даже пускай бы и буквально то же самое. Теперь-то я был подкован.
– Ладно, скажи мне, как и зачем ты здесь снова оказался?
Ежик не отвечал.
– Хорошо, пусть так и останется тайной. Только вот я не знаю, как мне поступить дальше. Вызволять тебя или это будет медвежья услуга? Но, судя по всему, вряд ли ты сможешь выбраться самостоятельно. Стенки слишком круты. Не исключено, что ты здесь оказался по глупости. Как тот звездочет, что замечал только миры вверху, а не ямы под ногами. Кстати, не ты ли мне и приснился ночью? Узник какого-то колодца. Звезды висели над тобой, но и под твоими ногами они сияли… Впрочем, ничего особенного, если это действительно был колодец с остатками воды. Странный сон. По-моему, и волк подходил к краю колодца. И он был рыжий. Ага, ты вздрогнул! В том-то и дело, вместо инспектора сюда может явиться зверь или прилетит коршун. Тогда ты запоешь по-другому.
Я снова подобрал два сучка и нагнулся к пленнику. Почувствовав прикосновение, он страшно дрогнул, фыркнул и даже подпрыгнул, стремясь, видимо, вонзить свои иглы мне в нос и в губы. Может, ему хотелось пришпилить и мой язык, чтобы я не болтал лишнего. Я мог бы оставить его, но устыдился этого желания иметь рядом собеседника и все-таки извлек ежика на свет, отнес подальше и отпустил.
Отойдя на некоторое расстояние, я понаблюдал за серым шаром среди прошлогодних сосновых игл, камешков и травинок. Наверное, надеялся получить от него какой-нибудь знак благодарности. Но ежик, осмелев, развернул свою кольчугу, повел носом и с осторожностью ступил лапкой, другой и вдруг быстро и деловито побежал и скрылся в осенних пестрых травах, перевитых паутиной.
День сонно свершался вокруг горы. Березняки струили тонкий свет. В воздухе проплывали паутинки, словно обрывки чьих-то желаний, снов. Да, эти паутинки больше всего и напоминали сны.
Вся дымчатая солнечная золотая местность напоминала сон. В небе гудел самолет, кажется пассажирский, и его обитатели, скорее всего, спали.
В обед и я прикорнул. И гора подарила мне еще один сон.
Мне приснились всадники в кольчугах, плащах, с луками и мечами. Они выехали прямо к горе. Один из них спешился и принялся изучать следы. Двое поднялись наверх. А еще один направился к лесу и неожиданно вернулся с белобрысой босоногой девочкой в оборванном платье. Всадники приступили к ней с вопросами. Девочка хныкала и терла кулачками глаза. Наконец она указала, куда ушел тот, кого эти люди искали, – к Днепру. Всадники тут же повернули коней туда. А человек горы где-то здесь таился.
