Алексей Варламов - Повести и рассказы
– Здравствуй, Тёма, – сказал Барятин глухо. Некоторое время он молчал, и Смородину казалось, что все происходит не наяву. Перед ним был человек, значивший для него больше всех людей, человек, которого он мучительно любил и боялся, и декан, давно привыкший к тому, что все входящие в этот кабинет испытывают робость, вдруг сам почувствовал себя почти ребенком, каким некогда пришел в барятинский семинар.
– Я очень ждал вас, Алексей Константинович, – сказал он наконец.
– Я знаю, – кивнул Барятин.
– Вы можете начать читать лекции в любой момент. На каком хотите курсе.
– Нет, Тёма, – ответил он, – я к тебе не за этим пришел.
Он сидел перед деканом, сложив на коленях крупные руки, в старом пальто, с которого стекали на пол капли воды, и Тёме вдруг сделалось стыдно за то, что он – преуспевающий человек, а граф – обыкновенный старик, каких в Москве тысячи, живет на пенсию, ходит в магазин за кефиром и хлебом. Он впервые поймал себя на мысли, что оскорбленное самолюбие все эти годы мешало ему задаться вопросом, как и на что он живет.
– Я к тебе, Тёма, с просьбой, – сказал Барятин, – к тебе сейчас, наверное, многие приходят.
– Приходят, – пробормотал Артем Михайлович, – но редко.
– Разогнал всех? – усмехнулся Барятин.
– Я сделаю все, о чем вы меня попросите, – сказал Тёма твердо, впервые встретившись со стариком глазами.
– У меня есть ученик. Ты, может быть, знаешь его?
– Знаю.
– Помоги ему, – сказал Барятин, и Артема Михайловича точно током пронзило: профессор знал, кто отец этого мальчика, и, вероятно, знал уже очень давно, еще задолго до разговора с инженером, до аспирантуры, еще тогда, когда ходил к нему Тёма в семинар.
– Он очень талантлив. Ты знаешь, я не стал бы за него просить иначе.
– Вы напрасно пришли, – сказал Смородин, – я для него и так все сделаю.
– Ты ведь знаешь, – точно не слушая его, произнес старик, – моим ученикам не очень-то везло. А этот – он у меня последний.
Барятин встал, и Тёма поднялся вслед за ним.
– Алексей Константинович, – сказал он, и голос у него дрогнул. Больше всего ему хотелось в эту минуту остановить графа и рассказать, чем он жил все эти годы, как тосковал и ждал хотя бы одного звонка, одного поздравления. Ведь он, Артем Смородин, – тоже барятинский ученик и ничей другой. Он добился чего-то в жизни, ему повезло, и этот успех в равной мере принадлежит учителю.
– Все хорошо, Тёма, – сказал Барятин, – я про тебя все знаю. Но ты не отчаивайся. Ты еще очень молод, у тебя есть время что-то изменить.
В приемной толкались какие-то люди, пришел завхоз и стал говорить про новые столы и пишущие машинки, к четырем нужно было идти на защиту, а после на банкет, и весь этот день декан думал о Савве и о Барятине, о странности судьбы, что связала их троих, и в том, что Барятин все-таки к нему пришел, в том, что без него обойтись все равно было нельзя, он увидел некий знак свыше, некий намек на прощение. Эта мысль принесла ему утешение, и две недели спустя, когда начали составлять списки студентов, рекомендованных кафедрами в аспирантуру, Артем Михайлович собственной рукой внес туда Савву. Все повторялось, только на сей раз осознанно, и одному Богу было известно, что несло это повторение теперь.
Мгновение поколебавшись, он написал: научные руководители – профессор Барятин и профессор Смородин. Так было вернее, чтобы не случилось никаких неприятностей в ректорате, где эти списки должны были утверждаться. А кроме того, это ставило некую точку в их длительных взаимоотношениях с Барятиным – теперь они выступали на равных.
XIV
Предварительное распределение состоялось в конце февраля. В кабинете декана собралось все факультетское начальство, под дверьми томились бледные студенты, по одному заходили в кабинет, возвращаясь оттуда с самыми разнообразными выражениями лиц. Наконец очередь дошла до Саввушки, и во второй раз в жизни он переступил порог этой комнаты. Начальник курса зачитал довольно кислым голосом характеристику, ничего хорошего для выпускника не содержавшую, секретарь комитета комсомола отметил низкую общественную активность, и все клонилось к тому, чтобы запихнуть парня в какую-нибудь сельскую школу поучительствовать и тем самым выполнить план, спущенный Минвузом, но тут поднялся декан, и смирившийся было со своей участью Савва даже не успел хорошенько подумать, как лучше известить обо всем Ольгу. Он остолбенел, ожидая от декана чего угодно, но только не этого. Да и похоже, не он один был поражен – однако Артем Михайлович любил эффектные ходы, чувствительно напоминавшие всем собравшимся, кто здесь хозяин.
Из слов декана следовало, что два года назад крупнейший специалист в области древней словесности, его уважаемый учитель профессор Барятин обратился лично к декану с просьбой направить к нему какого-нибудь способного студента. Этот выбор пал на Савву, и декан рад, что не ошибся. Юноша прекрасно справился с возложенной на него почетной миссией, и по результатам своей работы может и должен быть рекомендован в аспирантуру. Не чуя ног, будущий аспирант вышел в коридор, а за ним следом поднялся голубоглазый мужчина, неприметно сидевший возле окна.
– Я поздравляю вас, Савватий Артемьевич, – сказал он, широко улыбаясь и пожимая Саввушке руку.
– Спасибо, – ответил Савва, раздумывая, как бы ему поскорее улизнуть от докучливого собеседника и обрадовать Ольгу.
– Я понимаю, – улыбнулся мужчина, – вы торопитесь поскорее схватиться за лопату и на радостях очистить весь двор, но я вас надолго не задержу.
– Откуда вы знаете? – удивился Савва.
– У вас руки настоящего дворника, – подмигнул ему мужчина васильковым глазом. – Я имею к вам одно предложение и полагаю, оно будет для вас интересным.
– Да-да, – отозвался Савва рассеянно и мысленно мгновенно улетев, – простите, я вас не знаю.
– Я товарищ Жени.
– Жени? – переспросил он пораженно.
– А что, – удивился мужчина, – вы думаете, у Жени не может быть товарищей?
– Да нет, чего-то в этом роде я ждал всегда. Должок, верно, спрашивать хотите. А что же он сам не пришел?
– Что вы, – замахал руками мужчина, – какие могут быть у вас долги? Напротив, сплошные авансы. Я уж комплиментов после Артема Михайловича вам говорить не буду. Мне с ним все равно не сравняться. Хотя он, кажется, что-то напутал в вашей научной биографии. Но это и неважно. В любом случае я рад, что мы в вас не ошиблись.
– Женя, Женя, – покачал Саввушка головой с грустью, – помнится, он мне обещал нечто совсем иное.
– Бросьте, Савватий Артемьевич, – поморщился инженер, – в этом ли дело? Лучше послушайте, что я вам скажу. Вы человек, бесспорно, талантливый, а таким людям живется не всегда хорошо. Так вот мы хотим взять на себя заботу о вашем достатке.
– Вот еще? С какой стати?
– Не спешите, подумайте хорошенько. Вы, можно сказать, человек семейный. Вам нужно жилье, и мы готовы вам его предоставить. Например, ту самую квартиру, где вы сейчас живете.
– А что вы за это захотите? Послать меня в жаркие страны?
– Савватий Артемьевич, – сказал мужчина укоризненно, – вы к нам несправедливы. Мы и так сделали для вас много хорошего и, заметьте, ничего не просили взамен.
– Что же вы сделали?
– Ну, если я скажу вам, что вы с нашей помощью поступили в университет, вы мне, может быть, и не поверите. Но согласитесь, что именно благодаря нам вы смогли познакомиться с единственным человеком, кто научил вас вашей премудрости.
– Но вам-то она на что? – усмехнулся Савва.
– Вы абсолютно правы, ни на что. И нам от вас по большому счету ничего не надо. Вы можете заниматься тем, чем хотите, работать там, где пожелаете, разве что к вам не будут цепляться по мелочам и строить против вас козни, как строили всю жизнь против вашего любимого учителя.
– Я вас не понимаю, – вздохнул Савва, – ну чем я заслужил такую милость?
– Считайте, что мы вам просто симпатизируем.
– Однако ваша симпатия не взаимна.
– Вы думаете меня этим удивить? Относитесь к нам как угодно – мне все равно. Впрочем, если вы уж так настаиваете на объяснении, я могу предложить вам одну гипотезу. Вы никогда не задумывались, что мы – единственные в этой стране, кто знает истинное положение вещей? И те книжки в вашем портфельчике, который вы столь остроумно засунули в ячейку, мы прочли задолго до вас. Но в отличие от их уважаемых авторов мы располагаем всей информацией и видим картину на несколько лет вперед. А картина-то грустная. Все катится в пропасть, и вас, гуманитариев, это коснется в первую очередь. Впрочем, полагаю, Алексей Константинович что-то подобное вам говорил. Мы, увы, не в силах предотвратить эту катастрофу, но мы сможем кого-то спасти. Те, кто придут за нами, вам помогать не станут. Мы хотим сберечь вас, Савва, потому что именно вы и такие люди, как вы, должны стать элитой в этой стране. Я никогда бы не стал всего этого вам говорить, зная вашу щепетильность, мы помогали бы вам тайно, как помогали до этого, но теперь нам действительно потребуется ваша помощь.
