Надежда Беленькая - Рыбы молчат по-испански
Из киоска, торгующего кассетами, доносится ритмичная музыка. Эта музыка плохо сочетается с неподвижным воздухом пустынных улиц. Музыка пытается обмануть Нину, занять ее внимание и заполнить собой хотя бы на несколько минут. Из киоска выглядывает смуглый продавец с темными прилипшими к вискам волосами, на вид ему лет двадцать пять. Продавец задумчиво рассматривает Нину. Такой красивый и молодой, интересно, откуда он? Продавец тоже стремится завладеть Нининым вниманием, и ее внимание тянется к нему, но Нина не сдается. Как будто поймала ящерицу и держит в кулаке, а та извивается всем телом, стараясь освободиться и удрать. Нина напряженно прислушивается к своей пустоте, как врач, который держит пальцы на пульсе больного, чтобы сосчитать удары сердца. Она не уберет пальцы с этой пульсирующей голубоватой жилки, она не собирается отдавать свое внимание какому-то продавцу. Иначе момент будет упущен, и она так не узнает о себе ничего нового.
Нине терпеливо ждет, что будет дальше. Все равно хуже, чем сейчас, быть уже не может. А раз так, нужно держать себя в руках, не отвечать на отвлекающие сигналы внешнего мира. И тогда что-то произойдет.
Нина идет по улице, не сворачивая. Вдоль тротуара ползет уборочная машина, за машиной вьется пыль. Чтобы спрятаться от пыли, Нина открывает первую попавшуюся дверь – это эзотерический магазин, таких довольно много в Москве. Пахнет индийскими благовониями, звучит этническая музыка, флейта и тамбурин – от этого сочетания Нину мутит. Подойдя к прилавку, она машинально берет книжку. Она не видит ни названия, ни автора. Только обложку. Эта обложка привлекает Нину оформлением: синий фон, золотые звезды и ладонь, на которой лежит всякая всячина – морская ракушка, мертвый жук, сухой мотылек, лесной орех, ягоды крыжовника, цветки ромашки и клевера, маленький ключ из тех, какими открывают чемоданы, английская булавка, иголка с ниткой, огрызок карандаша. Эти предметы заполняют всю поверхность ладони так, что ничему новому уже не уместиться. Картинка рождает в Нине почти физическое ощущение изобилия и наполненности, и, прежде чем открыть книжку и вчитаться в текст, Нина несколько минут внимательно ее рассматривает, машинально прикидывая, как разложить предметы так, чтобы достичь гармонии. Например, их можно поделить на рукотворные и нерукотворные или объединить по форме – круглые с круглыми, продолговатые с продолговатыми…
Играет флейта. Над прилавком на невидимых нитях раскачиваются дешевые китайские безделушки.
Чем дольше Нина рассматривает картинку, тем более объемной и значимой она ей представляется.
Скоро она понимает – догадка приходит, как моментальное озарение, – что главное на картинке – это не сочетание или предназначение случайных предметов, не их различие или сходство между собой. Главное – это сама ладонь: узкая, светлая. Она изображена очень реалистично – бороздки между фалангами пальцев, кончики ногтей. Неизвестно, кому она принадлежит и что делает – дает, получает или просто несет на себе весь этот невесомый летний сор, как планета Земля несет океаны и материки.
Нина зачарованно рассматривает обложку. Что-то смутно пробивается в ней сквозь тоску и страх одиночества, какое-то новое очень важное понимание. «Человек всю жизнь стремится себя заполнить», – думает Нина. Для этого в мире есть все, что только возможно. Нужно лишь вовремя открыться, и тогда придет то единственное, что действительно необходимо, чего желаешь».
Нина чувствует, как пустота очень медленно заполняется, и боль утихает.
…Стоя среди зимы на обледеневшем тротуаре и высматривая такси, Нина вспоминала тот летний день. Ей пришло в голову, что книжки в эзотерическом магазине могло и не быть и все это она видела во сне. Это был один из тех странных эпизодов, в реальности которых однажды начинаешь сомневаться.
«Деньги, – повторяла Нина. – Если по-настоящему, искренне, в потайной глубине сердца желать денег, то они появятся. Но что тогда будет со всем остальным?»
* * *После «Шоколадницы» Нина взяла такси.
Макс живет рядом с университетом. К нему удобно ездить после работы – садишься на тридцать девятый трамвай и через десять минут выходишь. Мимо трамвая тянутся старые здания, Нина задумчиво рассматривает их и каждый раз обнаруживает что-нибудь новое: башенку, мансарду, странной формы окно… Что там, за этим окном? Как живется в комнате, которая выглядывает в мир сквозь шестиугольник?
Иногда ей приходило в голову, что на самом деле ее привлекает не сам Макс, а знакомый, симпатичный, легкомысленный мир, который его окружает. Еще в первый вечер в кафе мембрана лопнула, рядом с Максом Нине было хорошо. Он казался ей почти родным. (Опять, досадует Нина. Опять эти странные фантазии. Опять придуманное сильнее действительности. Ведь даже слово «кажется» она употребляет гораздо чаще, чем слова «на самом деле».) Нет, ей, конечно, очень нравится Макс. Очень! Он умный и интересный, он прекрасно к ней относится, чего же еще она ждет? Просто заодно ей нравятся и трамвай, и дома. Что ж в этом плохого?
Первый раз они остались вместе на ночь спустя месяц после той первой встречи в университетской аллее.
Для Нины было очень важно, что все случилось не сразу: целый месяц неторопливого сближения и ни к чему не обязывающих свиданий.
В тот год зима и осень долго боролись между собой. То надвигалась зима, а осень теряла силы и погружалась в сон. То осень шла в наступление, а зима от нее убегала, унося с собой хрупкий сахарный ледок и снежные заплаты. Как-то раз осень так потеснила зиму, что в одном из университетских парков они с Максом увидели бабочку. Бабочка порхала над черной землей, как клочок белой ваты, и они зачарованно смотрели на нее, боясь шелохнуться.
Когда Нина ехала к нему домой впервые, ей было страшно: неужели все произойдет прямо сегодня? Так не хотелось терять легкость и непосредственность приятельских отношений… И главное – что-то важное могло уйти навсегда. А вдруг она его потеряет? Может, лучше перезвонить и отказаться от встречи? Но они уже договорились. Они договорились, что Макс фотограф, а Нина модель. А модели фотографируются без одежды…
К Нининому удивлению, дома у Макса не обнаружилось ни пыльных альбомов, которыми он восторгался за столиком в кафе, ни рукописей. Это была современная квартира-студия. Широкая кровать под икеевским бумажным торшером. Почему-то очень мало вещей. Как же так, куда все делось, недоумевала Нина, рассматривая нежилую пустоту единственной комнаты, увешанной черно-белыми фотографиями. Но тут Макс отодвинул дверь в стене, и Нина увидела, что внутри шкаф-купе, а в нем рюкзаки, одежда, книги. Она его просто не заметила.
– Вот это да, – удивилась Нина. – В старых квартирах столько всякого хлама… А ты как будто только вчера сюда въехал.
– Обожаю хлам, – воскликнул Макс. – Это же неисчерпаемый источник вдохновения. Но у меня вещей мало, лишь самое нужное. Я же все время в разъездах. Предпочитаю минимализм как стиль жизни. Чтобы ничего лишнего.
Нина прошлась по комнате, рассматривая фотографии. Мексика: крошечный белый домик, похожий на украинскую мазанку, сразу за ним – пустыня. Колумбия: раскидистые платаны, туман, колокольня. Перу: смуглый мальчишка с озорными черными глазами заглядывает в объектив. «Так и надо, – думала Нина. – В одном кадре – портрет целой страны. И правда, ничего лишнего». Макс объяснил, что это особый проект: «Человек-страна». У него накопилось много фотографий, он их объединил, а потом устроил персональную выставку. Фотографии Нине понравились, хотя ей показалось, что где-то она уже их видела. У Анри Картье-Брессона, к примеру, тоже есть серия «страны-портреты». И у других…
Напротив окна висела большущая тряпка в темных разводах, слегка напоминавшая живописные полотнища чешского фотографа Яна Саудека, – на ее фоне предстояло фотографироваться.
Работа заняла часа три. Время промчалось так быстро, что Нина не заметила, как за окном стало совсем темно. Когда все было готово, они сели ужинать: баранина, тушеные овощи, красное вино. Ужин Макс сервировал на пестром иранском ковре – они сидели возле тарелок на мягких подушках.
А потом Нина ушла. Макс чмокнул ее на прощанье в щеку, как старую знакомую. И между ними ничего не было, совсем ничего!
На фотографиях она себя не узнала, как и на других, самых первых, в университетской аллее. Кто эта женщина с незнакомым лицом? Француженка, итальянка? Американская актриса Наоми Уотс? Нет, это всего лишь Нина – зато какая! На черно-белых снимках волосы светятся, как будто смазанные специальным составом, и кожа мерцает – живая, теплая.
Новую персональную выставку, которую Макс готовил целый год, открывал портрет Нины…
А ночь они провели уже потом, когда пора настала.
Вместе поехали на дачу к его друзьям – ей там ужасно понравилось, на этой даче. И не было никаких мембран, и люди все свои – как будто она их уже где-то видела. Даже паренек-музыкант, который так хорошо играл на гитаре, а потом напился и чуть не уселся Нине на колени, даже он. И девушка, с которой они болтали про средневековую Каталонию. Они бы до утра проговорили, если бы Макс не увел Нину спать – эта девушка могла появиться в Нининой жизни самостоятельно: учиться вместе с ней в университете, прийти в гости к общим друзьям.
