Сергей Шаргунов - 1993
Света села и сразу вся как-то расползлась.
– Сектой нас называют те, кому Бог не открылся, – возразила старуха с достоинством, – Мы – церковь, – и, переждав мгновение, добавила: – Белое Братство.
– Была от вас одна на кладбище, – сказала Лена. – Книжечку всё читала.
– Сестра Ольга, – старуха напряженно и прямо держала голову, как воин, приготовившийся к обороне.
– А я помню, как мы втроем отдыхали! – подала Лена жизнеутверждающий голос. – Помнишь, Свет? Рядом с пляжем – железная дорога. Лежим, загораем и вдруг слышим: гудки поезда и крики дикие. Это грузины нашу Валю увидели. Кричат ей, машут и пальцами показывают… А она молодая еще, стройная, белая, волосы золотые. Лучше нас, скажи, Свет!
– А почему вы… это… Белое Братство? – повернулся Виктор к Августе. – Откуда такое название?
Та в ответ повернулась к нему:
– Это цвет чистоты.
– Я… Я… – Света опять встала, школьной тетрадкой обмахивая краснеющее лицо. – Ее стихи нашла… Последние. Она всем нам обычно стихи дарила. По праздникам. А здесь как будто мы ей пишем. Сама себе писала от нас!
– А от меня? – спросил Виктор.
– А ты обойдешься! – Света заулыбалась сквозь слезы и замахнулась на него тетрадкой. – Она тут пишет, что мы ее любим, всегда в гости ждем. Она… Она и от внучков написала…
– Тетя Свет, а мое прочтите, – вырвалось у Тани.
– Твое? Сейчас… – Света перевернула несколько страниц. – Ага. Вот! “Бабушке от Тани”.
Бабушка Валечка, как я скучаю,
Опять приезжай к нам на Сорок третий,
Там угощу я вареньем и чаем,
Перед этим на станции встретив.
Помню, как ты меня в детстве хвалила,
Когда ты раньше гостила в тот раз,
И я вареньем тебя угостила,
Которое мама сварила для нас!
– Помнишь? – сказала Лена дочери. – Тебе лет пять было, мы недавно переехали. Бабушка чай пила в гостиной, а ты вдруг с кухни несешь банку варенья. Из терновника я делала. Протягиваешь ей: “На!” Забыла?
– Забыла она, естественно, – ответил за дочку Виктор и, перегнувшись через стол, спросил: – Ну, так чего ваши докладывают: скоро конец света?
– Осенью, – глаза у Августы засветились поощрительным интересом. – Осенью кончится эра Рыб. Старый мир погибнет в языках огня. – Она немного коверкала каждое слово и одновременно произносила с дикторской самовлюбленной четкостью.
– Осенью? – уважительно переспросил Виктор.
– Осень, лет через восемь, – Игорь ухмыльнулся. – А ведь получается, это секта бабушку сгубила. Сидела бы дома – мы здесь бы сейчас не сидели.
– Она ж ни во что такое не верила, мамулечка моя! – заголосила Света. – Она за вами туда пошла. За вами, да, Августа Густавовна. Вдвоем, мол, веселей. У вас же там поют! Любопытная ко всему новому была!
– Она верила, – гордо сказала Августа.
– Да ну, конечно! Верила она! – возмутились старухи.
– Может, вы верили, – затараторила Лена. – Главный активист квартиры двадцать восемь. Старшая по подъезду. Строгая вы были. Заставляли на “вы” называть вас. Большого о себе мнения! Как Ленин, висит еще? Портрет над кроватью… Или кто другой теперь?
– Другая, – протянула одна из старух.
– Да, точно! – оживился Виктор. – Как вашу главную звать? Всё забываю…
– Мария Дэви Христос Юсмалос, – отчеканила Августа, вероятно, решив пропустить остальное мимо ушей.
– Весь район обклеила! – заквохтала старуха в зеленой косынке, делавшей ее похожей на лягушку. – И Валю принуждала. Клеить листовки ихние. Валя не ходила, отнекивалась. А я сказала: “Идтить еще, ноги топтать!”
– Это не листовки, а христовочки, – быстро сказала Августа.
– Да что район… Город залепили! – вдруг взвился Игорь. – Деваться некуда – повсюду баба в чалме! Недавно иду возле Министерства обороны, а там на ворота она присобачена. Рядом с красной звездой. Баба в чалме, и руку держит, как поп. Солдат у ворот караулит. Я ему показываю на нее, ну, на листовку и на бабу эту: “Сорви ты на хрен!” Он в ответ: “А мне какое дело?” А у самого глаза сектантские.
– Зачем человека заели? – сказал Виктор. – Вот я вам, Августа, завидую, если честно. Всем надо во что-нибудь верить. Без веры как?
– Надо было! – парировал Игорь, нажимая на второе слово. – Надо было верить. Маразм! – выплюнул он. – Не могут без собраний! Найдут, чей портрет нести, о ком песни петь… Страна!..
– А ты что, не страна? – спросил Виктор тихо.
– Игорек у нас умница, – заговорила Света, словно бы находя утешение. – В Японию ездил, машины взял. Время такое: только богатеть…
– Ты нас, мать, не рекламируй! – Игорь притворно сморщился поверх довольной улыбки. – Я просто не зеваю. Денег-то везде навалом! Там купи, тут продай. Сплошной бартер! Чего проще? Вот мужик, деньги у него под боком – нет, он будет синячить. Завод закрылся – синячат, на жизнь жалуются. Да переедь ты в другой город, сними хату, вкалывай. Хоть за баранку сядь и бомби – тоже хлеб. Нет, ноют, а на бухло всегда найдут. Я понимаю: старым трудно, но у нас-то возможностей полно. Сколько пацанов на мерсах гоняют, а вчера гоняли мяч во дворе. Главное, чтоб своя голова на плечах. А совки всему верят. Стадом идут… В разные, – он погрозил Августе, – секты.
– Кто не примет нас или зло нам причинит… – у той внутренним смешком затряслись губы и щеки.
– Что?
– То…
– Раз начала, договаривай… Напугала ежа голой жопой. Ну? Ну чего ты, а?
Он смотрел дерзко и зорко, словно готовясь к прыжку. У Августы плескались молочно-карие глаза, сразу насмешливые и встревоженные.
– Думаешь, если старая, тебе всё можно? В гляделки играем? Зырь, зырь, сектантка херова!
– Игорь! – вскрикнула Света.
– Прости его, космос. – Августа, спрятав взгляд и бормоча, встала из-за стола. – Прости его… космос… – Она шла медленно, ни на кого не глядя. Скрылась в коридоре.
– Вы чего творите? – Виктор налил новую рюмку.
– Так ей и надо! – зашумели старухи.
– Хулиганка, – сказал старик из Хотькова.
– Нехорошо получилось, – сказала Лена. – Всё же она нашей Вале подругой была. Надо Валю поминать, а мы о чем!
– Да и жить с ней рядом, – сказала Света. – Мы, наверно, с Речного сюда переедем, а там сдадим. – Она выдержала паузу. – Ой, и правда нехорошо. Зачем, Игорь, так грубишь?
– А чего она стращает?
– У нас с квартирой плохая история, – раздался шелестящий голос женщины с младенцем на руках, всё это время стоявшей у плиты. – Приходили уже. Говорят: расселять будут.
– Кто приходил-то? – спросил Игорь резко.
– К Новому году выселим, говорят. – Женщина прошла за стол и, ловко прижимая спящего, заняла место Августы. – Весной дело было. Я еще с животом. Утром в дверь звонок. Открываю скорей, врача ждала. Двое. “Расселять вас будем!” Я чуть рожать не начала. “Куда расселять? И с какой стати?” – “Есть решение. Коммуналки все расселяют. Нашей фирме вас поручили”. Смотрю: нерусские оба, спрашиваю: “Вы откуда?” Один: “Я армянин”, другой: “А я азербайджанец” – и зубы скалят. Тут другие наши к дверям подошли. Эти двое на площадке топчутся, как будто неуютно им. Один говорит: “Всё понятно?” Другой повторил: “Готовьтесь. До Нового года всех расселим”. И вниз побежали, как мальчишки. Стоим у открытых дверей и не знаем: что это было? Май прошел, в мае я рожала, вот июнь, пока ни слуху ни духу. Я потом вспомнила: это ж первое апреля было! Может, розыгрыш?
– Бред какой-то, – сказал Виктор. – Армянин с азербайджанцем.
– Ради денег всё бывает, – сказал Игорь наставительно.
– Никакой жизни не стало, – вздохнул старик из Хотькова.
– Может, и заживем! – сказал Игорь. – Если волю дадут. Много болтунов и бездельников. Отсюда всякая нечисть и берется. Депутаты вон тоже аферисты те еще, паскудники. Пятый микрофон, третий, сто восьмой, а толку от их болтовни… Даже закон о земле не принимают.
– Они вопросы задают. – Виктор махнул рюмку. – Они за народ спрашивают.
– Ты закусывай! – сказала Лена беспокойно.
– За народ только и знают что трещат, – Игорь раздраженно захрустел квашеной капустой. – А надо вперед идти. Чтоб по-человечески жилось. Да? – Дожевал, громко проглотил. – Да или нет?
– Да, да, нет, да, – передразнил Виктор.
– Ты что? – Игорь неприветливо поднял бровь.
– Так ведь голосовал?
– Да мы разве помним? – вмешалась Света. – Вроде мы и не ходили… Мы ж в этот день…
– Ходили, – перебил муж. – Голосовали. Да, да, нет, да. За Ельцина. За новую Россию. Без красной сволочи. Я сам свой ствол достану, если что.
– А я тебе раньше топором башку срублю, – сказал Виктор внушительно, налил и выпил.
Все притихли.
Ребенок на руках женщины тревожно заскулил.
– Во! – Старик из Хотькова показал Тане большой палец. – Лихой у тебя папаня!
– Не слушайте его! – зачастила Лена. – Свихнулся он! Всё время съезды смотрит!
– Помяните мое слово! – Виктор налил еще и обвел всех загоревшимся взглядом, точно произносит тост за победу. – Желаю вам… Всем вам желаю, на шкуре своей… Всем вам… Тошно с вами! Один человек живой, и ту прогнали! Старуху! А все сидят, мол, так и надо… – Еще выпил.
