Виктория Токарева - Антон, надень ботинки! (сборник)
Ник поднялся, поправил сумку и пошел обратно на корабль.
Смеркалось. Корабль готовился к отплытию. Стал медленно отваливать от берега.
– Эй! – заорал Ник и помчался что было сил. Между берегом и кораблем было уже метров десять. Немного, но не перепрыгнешь. Ник скакнул в воду и добрался вплавь. Его заметили и помогли. Мокрый и протрезвевший, он появился на верхней палубе. Палуба оказалась пуста, но на носу звучал звонкий смех. Ник пошел на смех и увидел двоих: Соколова и Юлию. Соколов пел и танцевал колесами. Он очень хорошо пел и танцевал колесами. Куда девался развратный, мерзкий, парализованный старикашка?
Они обернулись и увидели Ника. Юлия смутилась и сказала:
– А я думала: вы не придете. Но мистер Соколов меня успокаивал. Он был уверен, что вы вернетесь.
Ник стоял не двигаясь. С него стекала вода. Мистер Соколов знал жизнь. Знал, как деньги могут взять за горло и душить. Два обстоятельства могут взять за горло: деньги и старость.
Юлия ушла. Ник и Соколов остались вдвоем.
– Ты обиделся. Я понимаю, – сказал старик. – Я был на твоем месте. Я тоже был секретарем у одного старика-миллионера. Он пообещал мне: если я выдержу, он подарит мне фабрику шариковых авторучек. Знаешь, что он попросил? Чтобы я съел говно. Не икру. А говно. И я съел. И получил фабрику.
Ник молчал.
– Я же не просил тебя сделать что-то невероятное. Переспать с женщиной – это даже приятно.
А дальше действие развивалось самым непредсказуемым образом. Юлия сама пришла к Нику в каюту.
– Расскажи мне про твою кошку, – попросила Юлия и обняла Ника.
Но Ник знал, что в стене есть дырка, а в ней тусклый взгляд старика. Ник сидел и не двигался. Юлия решила, что англичанин робеет, и взяла дело в свои руки. Но, как говорит английская пословица: «Чтобы красиво подраться, надо двоих». То же самое в любви. Надо двоих. А Ник сидел, как каменный гость.
Юлия обиделась и ушла. Ник лег спать, вернее, притворился спящим. А через час он выбрался из своей каюты, забежал в медицинский кабинет, где дежурила грустная красивая Юлия. И там, на узком диване, он был счастлив как никогда в своей жизни.
– Давай поженимся, – сказал Ник.
– Давай, – тут же согласилась Юлия.
– Только я бедный, – предупредил Ник.
– У тебя есть ты, – возразила Юлия. – И у меня будешь ты. – Рядом с ней все было просто и весело.
Однако Соколов настаивал на своем заказе. И его пришлось выполнить. Была каюта Ника. Ничего не подозревающая Юлия. И взгляд старика.
А потом Юлия обо всем узнала. Ей доложил бармен Боря. Состоялось выяснение.
– Это правда? – спросила Юлия.
– Правда, – сказал Ник.
Юлия наотмашь дала ему пощечину. Из его носа пошла кровь. Ник закрыл лицо руками.
Юлия усадила его на стул. Стала останавливать кровь. Закинула его голову. Положила на переносицу холод.
– Пойми, – начал Ник, глядя ей в глаза.
– Не хочу понимать, – отказалась Юлия. – Есть вещи, которые я не хочу и не буду понимать. Ты меня предал. Ты меня продал. Ты продал мою веру в людей…
Корабль остановился возле большого портового города. Именно здесь, под этим городом, – родовое имение Соколовых.
Ник везет старика на коляске. Дорога идет через поле.
Синее небо. В небе заливается жаворонок. Влюблен, наверное. Вот и заливается. Дорога заворачивает в лес. Вдруг лес расступается, и перед ними – барская усадьба. Дом с колоннами. Сад. Крупная, ставшая дикой, малина. Сосновая аллея. В глубине пруд и купальня. Ник остановил коляску. Старик дрожит. Напрягается. И вдруг встает на ноги. И падает.
Он лежит маленький, седой и вытянутый. И совершенно спокойный. Как будто выполнил главное дело своей жизни.
Ник опускается на колени и плачет. Жаль человеческую жизнь. Жаль себя. Маму. Свою любовь. Никогда Ник не плакал так горько и так громко. Его слышали только старая усадьба и вековые сосны.
Соколов открыл глаза и сказал:
– Ты не даешь мне умереть. Что ты кричишь? Я не могу сосредоточиться для смерти.
Ник оторопел. Долго смотрел на старика. Потом сказал:
– Сволочь.
– А ты кто? – спросил старик.
– Я тебя сейчас убью.
– Нет. Ты будешь меня беречь. Если я умру, ты ничего не получишь.
– И не надо.
– Это мне не надо. Я себя изжил. А тебе надо все. И деньги, и любовь. Но нельзя любить и быть рабом. Любить может только свободный человек. А ты раб.
– Я сейчас убью тебя. И никто не узнает.
– Не убьешь. Ты меня любишь.
– Ненавижу.
– Тогда почему ты плачешь?
Ник уходит в деревья и плачет. Тихо и горько. Он сломан.
Путешествие окончилось.
В лондонском аэропорту старика встречал его внук, тридцатилетний Иван.
– Знаете, я сейчас очень занят, – сообщил он Нику. – Вы проводите дедушку домой. Шофер отвезет.
Ехали молча. Шофер уверенно вел машину.
Замок Соколова стоял в предместьях Лондона у подножия пологого холма.
Соколов захотел выйти на вершине холма. Шофер и Ник усадили его на коляску.
Стояла прекрасная сентябрьская пора. Деревья еще зелены, однако проглядывают желтые и багряные листья. Трава еще сочна, и склон как будто покрыт темно-зеленым бархатом.
Соколов смотрел по сторонам, вбирая в глаза красоту своего английского края, вдыхая родные запахи.
– Знаешь что, – мечтательно попросил Соколов, – сорви траву, помни ее в пальцах и дай мне понюхать. Больше всего в жизни я люблю запах мятой травы…
Оставалось выполнить последнее желание Соколова: растереть в пальцах траву, поднести к его лицу. А потом довезти до дома, получить чек, и все. ВСЕ. Но именно в этот момент в небе зазвенел жаворонок. Может, даже тот же самый. Перелетел с одного места на другое. Ведь небо – одно.
Ник стоял, подняв голову, и смотрел на звенящую точку в небе. И не мог нагнуться, чтобы сорвать траву. В нем что-то закончилось. Внутри что-то исчерпалось. Он отпустил коляску со стариком, и она плавно покатилась вниз. И остановилась возле ворот замка.
И последнее, что видел Соколов, – это удаляющуюся спину своего секретаря.
Ник шел свободный, как подросток. И над ним заливался влюбленный жаворонок.
Прошла неделя.
По телевизору показывали смешную передачу. Мама Ника смеялась, несмотря на гипс. Ник мыл на кухне посуду и складывал тарелки на табуретку.
В дверь позвонили. Ник открыл и увидел почтового работника. Он протянул конверт и сказал:
– Распишитесь.
Ник расписался. Вскрыл конверт. Это был чек от Соколова. ЧЕК. На всю сумму. Полоска бумаги, переворачивающая всю его жизнь.
Ник схватил с вешалки куртку и помчался к Соколову. Он бежал. Потом ехал. Потом бежал. И наконец позвонил в знакомую дверь.
Открыл Иван. Он был замкнут и в черном.
– Его больше нет, – сухо сказал Иван.
– Нигде? – растерянно спросил Ник.
– Ну может, где-то он и есть…
Замолчали. Подошел восьмилетний мальчик. Любимый правнук. Внимательно смотрел на Ника.
– До свидания, – сказал Ник.
– Одну минуточку, – вспомнил Иван. – Он оставил вам письмо.
Иван отошел и вернулся с конвертом.
– А откуда он знал, что я приду?
– Он сказал: вы обязательно придете…
Ник раскрыл конверт. Там было написано всего три слова:
«ЖИВИ ВМЕСТО МЕНЯ».
Антон, надень ботинки!
В аэропорту ждал автобус. Елисеев влез со всей своей техникой и устроился на заднем сиденье. Закрыл глаза. В голове стоял гул, как будто толпа собралась на митинг. Общий гул, а поверх голоса. Никакого митинга на самом деле не было, просто пили до четырех утра. И в самолете тоже пили. И вот результат. Жена не любила, когда он уезжал. Она знала, что, оставшись без контроля, Елисеев оттянется на полную катушку. Заведет бабу и будет беспробудно пить. Дома он как-то держался в режиме. Боялся жену. А в командировках нажимал на кнопку и катапультировался в четвертое измерение. Улетал на крыльях ветра.
В автобус заходили участники киногруппы: актеры, гримеры, режиссер, кинооператор. Творцы, создающие ленту, и среднее звено, обслуживающее кинопроцесс.
Экспедиция предполагалась на пять дней. Мужчины брали с собой необходимое, все умещалось в дорожные сумки, даже в портфели. А женщины волокли такие чемоданы, будто переезжали в другое государство на постоянное жительство. Все-таки мужчины и женщины – это совершенно разные биологические особи. Елисеев больше любил женщин. Женщины его понимали. Он мог лежать пьяный, в соплях, а они говорили, что он изысканный, необыкновенный, хрупкий гений. Потом он их не мог вспомнить. Алкоголь стирал память, выпадали целые куски времени. Оставались только фотографии.
Елисеев – фотограф. Но фотограф фотографу рознь. Ему заказывали обложки ведущие западные журналы. И за одну обложку платили столько, сколько здесь за всю жизнь. Елисеев мог бы переехать Туда и быть богатым человеком. Но он не мог Туда и не хотел. Он работал здесь, почти бесплатно. Ему все равно, лишь бы хватало на еду и питье. И лишь бы работать. Останавливать мгновения, которые и в самом деле прекрасны.
