Виктор Пелевин - Смотритель. Книга 2. Железная бездна
– Может быть, это святотатство, – предположил я неуверенно.
– Не думаю, – ответила Юка. – Он мне такое тут напел, что вполне заслужил.
Она была права, на ее Франклине стояла маркировка «+22+», а это означало, что он поет песни для взрослых, побуждая их к решительности в любодеянии. Таких держали обычно в клубах ночных знакомств, и я даже не представлял, зачем его установили в комнате Юки. Наверно, кто-то заботился таким образом обо мне… Но раньше по понятным причинам Франклин для Юки не пел.
– Он настолько тебя оскорбил? – спросил я.
– Нет. Что ты. Я просто хотела узнать, как он поет.
– И узнала?
Она отрицательно покачала головой.
– Могла бы меня спросить, – сказал я. – Я бы объяснил.
– И как же он поет?
– По Ангельской благодати, – ответил я.
– Понятно, – вздохнула Юка. – Тебя, значит, тоже придется разбирать.
Если она и испытывала раскаяние от содеянного, то ей отлично удалось его скрыть.
Я уже понимал, что произошло, – для этого достаточно было вспомнить сказанное Юкой в момент ее появления на свет.
Она, похоже, уже начала свое путешествие к тайнам мира – бедняга Бен просто оказался первой из них. Но я был слишком счастлив, чтобы упрекать ее за этот акт вандализма.
Нескромно испытывать чрезмерное счастье в тревожные времена. Тем более многократно путешествовать по одному билету. Но если весь Идиллиум едет зайцем уже третий век, стоило ли ожидать иного от его Смотрителя?
У нас с Юкой начался второй медовый месяц. Возможно, правильно было бы назвать его первым, потому что раньше я знал совсем другую Юку. Вернее, я вообще ее не знал – а приписывал ей реальность, которую она обрела лишь сейчас. Прежде мне рассказывали про нее истории, а теперь я встретил ее на самом деле…
В общем, какое-то из этих неубедительных объяснений и давало мне возможность войти в одну и ту же реку дважды. А то и трижды, такое у нас тоже нередко случалось.
Но я не буду приводить слишком интимные подробности нашего счастья – в конце концов, счастливы одинаково не столько все семьи, как уверяет Corpus Anonymous (семья, разъяснил бы мой монах-наставник, не является чувствующим существом и не может быть субъектом счастья), сколько все люди, чтобы не сказать – все мозги: это такой же трюизм, как то, что все кастрюли кипятят воду одним и тем же древним способом, и замерзает она по Ангельской благодати тоже в совершенно одинаковый лед, какого бы цвета ни был холодильник.
Я не зря упомянул холодильник – вслед за поющим Беном Юка разобрала и его. Когда она потребовала объяснить, как холодильник работает, я смог повторить только то, что знал про этот смутный вопрос с детства, – добавив от неуверенности апломба:
– Неужели вас не учили в Оленьем Парке? Есть четыре великих элемента. Воздух связан с дыханием, Огонь – с теплом и холодом, Вода – с подвижностью и сцеплением, Земля – с плотностью.
– И что?
– Что делает холодильник? Охлаждает. Значит, здесь инверсивно действует элемент Огня. Поэтому сам холодильник снаружи бывает горячим, хотя внутри холодно. Действие элемента Огня питается благодатью соответствующего Ангела.
Мне казалось, что дать более исчерпывающее объяснение невозможно. Так я отвечал на школьных экзаменах, и моих учителей это вполне удовлетворяло.
– А умофон? – спросила она. – Ну, или просто телефон?
Я немного подумал.
– Так же. Только… Наверно, тут действует Воздух. Мы ведь говорим друг с другом на расстоянии через воздух, верно? И, может быть, тут участвуют и другие элементы. В любом предмете и явлении можно отыскать если не все четыре элемента одновременно, то хотя бы их семена.
Повторив эту зазубренную в непонятно каком году фразу, я ощутил себя академиком, устало поучающим туповатого студента. Юка, однако, не сдавалась.
– А почему все эти телефоны и холодильники становятся лучше каждый год?
– Потому, – ответил я, – что Ангелы четырех элементов заняты непрерывным духовным самосовершенствованием, и сила их благодати неуклонно возрастает. Наша коллективная карма тоже становится лучше. Это позволяет нам все полнее радоваться жизни.
– Какой ты умный… А ты знаешь, что это такое?
Она показала мне какую-то распотрошенную плоскую коробочку.
Это оказался разобранный умофон последней модели. Внутри, как во всех подобных технических устройствах, был белый контейнер, разделенный на четыре секции с эмблемами элементов, и маленький латунный цилиндр, обвязанный разноцветными шелковыми нитями. Цилиндр был тоже вспорот чем-то острым.
– Ты и туда залезла? – изумился я.
Она кивнула.
Мне стало смешно – а потом грустно. Я вспомнил свое детство. Отчего-то я никогда не задавался подобными вопросами слишком глубоко. Меня вполне удовлетворяло то, что я слышал на уроках техники в фаланстере, где рос, – и теми же самыми словами я отвечал экзаменатору: мол, благодаря благодати, запасенной в этих белых сотах (я все время забывал, как они назывались), в телефонной трубке слышен голос, а на экране вычислителя появляется картинка…
Я еще раз повторил Юке то же самое.
– То есть ты опять ничего не знаешь, – констатировала Юка. – В латунной трубке была свернутая бумажка, очень тонкая. А на ней – абракадабра на латыни. И цифры, много цифр.
– Ты прямо как ребенок, – сказал я. – Помню, у нас в фаланстере были такие, кто развинчивал старую технику и читал эти мантры. Но я слышал, что это плохо для кармы. Неуважение к Ангелам. И что там написано на латыни?
– Я не смогла перевести, – ответила Юка. – В словарях такого нет.
Я пожал плечами.
– Наверно, что-то техническое.
– А в пылесосе? – спросила она. – Там тоже такой цилиндр. Только чуть больше. И в нем тоже бумажка с буковками и цифрами.
– Ты и пылесос разломала? – изумился я.
– Ну да, – ответила она. – Не волнуйся, уже новый привезли.
– И что ты там нашла?
– Я же говорю, все то же самое. Почему в телефоне, в холодильнике и в пылесосе – одно и то же? Они же по-разному работают.
– В принципе различия не так важны, – сказал я. – По милости Ангелов Флюид и благодать могут обретать любые формы и двигаться какими угодно путями.
– Алекс! – ответила Юка рассерженно. – Ты прямо как старый поп. Зачем ты талдычишь эти дурацкие прописи? Неужели тебе совсем не интересно?
Я почувствовал обиду. Раньше она так со мной не говорила. Но она сказала правду – это действительно было интересно. Даже очень.
Но почему-то я начал это понимать только после того, как она измучила меня своими вопросами. Самое удивительное, я с детства считал свою нелюбознательность признаком серьезности – и положительности, что ли… Впрочем, я не был в этом виноват. Так уж меня воспитали.
– Хорошо, – сказал я. – Сдаюсь. Я не знаю. Не знаю, как все работает. И не хочу знать. Потому что я вообще не пользуюсь ни телефоном, ни телевизором. Их делают для бедняг, не знакомых с абсорбциями.
Сказав это, я почувствовал себя совсем глупо. Можно подумать, я сам был хорошо с ними знаком.
– А ты можешь найти кого-нибудь, кто знает? – спросила Юка. – Пригласи его. Пусть расскажет. Ты же Смотритель.
– Тратить на это время?
– Отчего нет? Мы ведь тратим его на все остальное.
Я понял, что начинаю злиться – и это изумило меня. Повода ведь не было. Просто раньше Юка никогда не просила о подобном. Меня даже расстраивало, что у нее ко мне так мало просьб.
– Хорошо, – ответил я. – Я постараюсь.
Мой месячный отпуск еще длился, и следовало пользоваться случаем. Я поговорил с Галилео, и он сказал, что лучшим специалистом по этим вопросам считается блаженный архат Адонис из Железной Бездны. Он жил в главном монастыре ордена.
– Там разрабатывают технические приборы, – сказал Галилео. – Телефоны, телевизоры, холодильники, пылесосы. И поющих Бенов тоже. Архат Адонис довольно занятый человек, но Смотрителю отказать не посмеет. Лучше него про технику не расскажет никто. Хотя его речи не всегда понятны – он употребляет слишком много ветхих словечек.
– Он настоящий архат? – спросил я.
– Не знаю, – ответил Галилео, – спроси у него. Я в этом сомневаюсь, если честно, – он всю жизнь занимался совсем другим. Но Железная Бездна – очень большой и важный монастырь. Его глава получает право на такой титул автоматически.
– Можно вызвать его к нам?
– Я узнаю, – сказал Галилео.
Юка больше не напоминала про свою просьбу: ждать она умела. Скоро я и думать забыл об этом разговоре – но через несколько дней во дворе Михайловского замка появились монахи в синих рясах.
Я никогда не видел прежде такой духовной формы.
V
Монахи в синем ходили по двору, скрестив руки на груди и опустив скрытые капюшонами лица. Пройдя от одной стены до другой, они разворачивались и шли назад.
